– Ты видела Кинна? – спросил я.

Она покачала головой.

– Я не могу видеть невидимое. Но я видела, как он принес тебя сюда, пока ты спал.

– Я часто забываю об этом, – проворчал я.

– Тебе нужна одежда? – Как безразлично она это произнесла. В ней не осталось духа. И все же она пыталась помогать хотя бы в мелочах.

– Думаю, да.

Рухи пошла к маленькому сундуку в углу и вынула белый кафтан длиной до лодыжек.

– Это подойдет?

Я кивнул.

Она бросила кафтан на мой ковер и снова села. Бедная девочка. Я накинулся на нее со своими яростными догмами. Ей не нужно было слышать о моей жажде крови. Она верующая. В Писании Хисти много утешающих слов. Они куда лучше подойдут для смягчения ран, чем моя желчь.

Я знал это выражение лица. Смотришь в землю, рот приоткрыт. Глаза забывают моргать, и потом удивляешься, почему они сухие. Я видел этот пустой взгляд у многих людей на всех войнах, в которых участвовал. Шок, вот так просто. От него нет иного лекарства, кроме времени.

Я и сам был в шоке, об этом говорила пустота в груди. Хорошо. Не чувствовать – самое большое милосердие.

Снаружи донесся топот верблюжьих копыт. Мгновением позже в шатер вошел бледный мужчина в черном одеянии абядийского пастуха.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я Хуррана.

– Я помешал?

Мы с Рухи покачали головами.

– Пустыню прочесывают йотридские и силгизские охотники, – сказал он. – Наши разведчики заметили их в нескольких милях отсюда.

– Наши разведчики? – усмехнулся я.

– Кева, я здесь, чтобы помочь абядийцам обрести безопасность.

– У тебя была возможность помочь. Если бы ты убедил свою семью поддержать Кярса, Сира не набралась бы такой смелости. Десять тысяч кашанских хазов твоей семьи могли бы прийти сюда и встать на ее пути. Ничего этого не случилось бы. Но ты, корыстолюбец, поступил наоборот.

Хурран положил в рот изюмину, а потом бросил мешочек с изюмом на мою постель.

– Ты прав. Что я могу сказать? Я провел шесть лет в тюрьме и не знал, на что способна Сира. А во время переговоров в Зелтурии я поступил как любой разумный человек. Торговался.

– Торговался? Мы предложили твоему брату второй и третий по могуществу пост в Аланье! Ах, так тебя оскорбило то, что ты ничего не получил для себя, да, Хурран?

– Возможно, – пожал плечами он. – Я не стал бы этого исключать. Может, я и гнил в темнице шесть лет в собственном дерьме, но я все же первенец Мансура. У меня есть гордость.

– Гордость. Лучшего яда не купить даже у кашанского торговца змеями.

Я сбросил одеяло и натянул белый кафтан, который Рухи оставила на полу.

– Кева, Хурран пытался помочь нам, – сказала Рухи, не глядя на меня. – Он сделал все, что мог, чтобы спасти как можно больше людей. Он не совсем дурной человек.

– Я и не говорил, что он совсем дурной, просто он не такой особенный, каким себя считает. Шесть лет в тюрьме не пошли ему на пользу.

– А какую пользу они должны были мне принести? – спросил Хурран, наблюдавший за тем, как я одеваюсь.

– Для начала ты мог бы научиться скромности.

Он ухмыльнулся.

– А она нас спасет, скромность? Был ли Темур Разящий скромным?

– Если ты взялся подражать ему, у тебя плохо выходит.

– Как я уже сказал, я пытаюсь помочь абядийцам.

– Так помогай. Или тебе нужна благодарность? Нужно, чтобы поэты воспевали тебя, как воспевали Темура?

Хурран устало вздохнул. Конечно, я нагрубил ему, но я был в дурном настроении, и не без причин, а мягкое лицо этого человека доставило бы удовольствие моим кулакам.

Не то чтобы я собирался его ударить.

– Как я уже сказал, отряды силгизов и йотридов грабят, убивают и захватывают в рабство всех абядийцев на своем пути. Тебе и всем в этом оазисе нужно отправиться в более безопасное место.

– Я не собираюсь убегать от каких-то йотридских и силгизских ублюдков, – рявкнул я. – Я выпотрошу их всех.

– Я говорил с Рухи, – ответил Хурран. – Но ты один, Кева. Даже с помощью колдовства тебе не защитить всех абядийцев в Аланье.

– Сира пытается уничтожить всех нас? – Рухи всхлипнула. Шок больше не мог сдерживать печаль. – Почему?

– Спроси у скорпиона, почему он жалит.

Я усмехнулся так же ядовито, как этот воображаемый скорпион.

Хурран сказал:

– У Сиры и союза силгизов и йотридов есть причины, чтобы хотеть очистить эти пески от абядийцев. Во-первых, это дает их всадникам цель, и общая цель позволяет двум племенам сблизиться и забыть старую ненависть ради новой. Во-вторых, торговые семьи абядийцев на протяжении многих поколений копили огромные богатства, а жили по большей части как нищие. Учитывая плачевное состояние Кандбаджара и ненасытность силгизов и йотридов, Сира, скорее всего, испытывает большую нужду в золоте и драгоценностях.

– Ты прочитал много книжек? – ухмыльнулся я.

– А чем, по-твоему, я занимался в подземелье? У нашего врага множество разных мотивов, нужно понимать их.

Хурран был прав, и я не мог насмехаться над тем, кто читает книги. Я сам немало прочел их в юности по наставлению Тенгиса. Но я был скорее человеком дела, чем любителем чтения, и всегда считал, что опыт дает больше знаний, нежели книги. Тем не менее в них можно почерпнуть опыт других людей, зачастую весьма полезный.

– Зелтурия. – Само слово причиняло мне боль. – Если ты так мудр и вот-вот лопнешь от знаний, скажи, что случилось в Зелтурии.

Хурран нахмурился и покачал головой.

– Ты был там. Что ты видел?

– Что я видел? – Я усмехнулся от безумных воспоминаний. – Я видел крестейцев. Слышал, как они поют свою мерзкую Ангельскую песнь, заливая город кровью. Они были подобны холодному морю, затопившему нашу святую землю. Все, кто не добрался до храмов, утонули в нем.

Хурран сел на мою постель, схватил мешочек с изюмом и дрожащей рукой бросил несколько штук в рот.

Рухи протянула открытую ладонь, тоже покрытую кровавыми рунами, и Хурран насыпал ей несколько изюмин.

Я сел на мокром, усыпанном песком ковре так, что мы трое образовали круг. Хурран и Рухи жевали изюм и размышляли.

Молчание нарушил Хурран.

– У крестейцев было больше года, чтобы собрать новую армию после поражения в Сирме. Но наносить удар так глубоко на вражеской территории не имеет смысла.

– Не согласен, – сказал я. – Я сражался с крестейцами всю жизнь. Их ненависть к нам может заполнить пространство между землей и звездами десятикратно. Ничто не доставит им бо́льшую радость, чем низвержение нашего священного города.

– Но как крестейцы оказались внутри кровавого облака? – спросила Рухи. – Я видела такие облака раньше, и они никогда не переносили людей. Они странные и зловещие, но… но они не способ передвижения.

– Михей Железный воспользовался Лабиринтом, чтобы попасть в Костану, – ответил я. – Его вела соединяющая звезды. Когда я столкнулся с Сирой, она соединила звезды, чтобы спастись. И сразу после этого с неба спустилось кровавое облако и поглотило священный город. Это она привела крестейцев в Зелтурию, так же как Лунара привела их в Костану.

– Лунара? – повторил Хурран. – Кто это?

– Я хотел сказать – Ашери.

Досадная оплошность. Я не хотел говорить ему, что Ашери – это Лунара, моя жена. Рухи знала, но Хуррану такое доверить я не мог.

– Лунарой звали твою жену. – Взгляд Хуррана пронизывал меня насквозь. – С чего бы тебе путать два этих имени?

– Откуда ты знаешь о моей жене? Прочитал обо мне книжку?

Он смущенно поерзал.

– Я читал сведения о тебе, собранные писцом. Почему бы и нет? Мы же вели переговоры.

– Давайте двигаться дальше, – вмешалась Рухи, пытаясь спасти меня. – Значит, Сира наколдовала этих крестейцев. Зачем?

– Чтобы они убили нас для нее, это же очевидно, – ответил я.

– Погоди, – поднял палец Хурран. – Ты сказал, что крестейцев в Зелтурии было целое «море». Если они так многочисленны, разве они не представляют угрозы для самой Сиры? Она хочет забрать Зелтурию себе. И насколько последователи Пути Потомков ненавидят святых, настолько же почитают Хисти. Они не захотят навредить его усыпальнице.