В ее глазах блеснула надежда.

– К-как? Мне сказали, что ни один корабль не идет в Крестес.

– Служи мне преданно, с полным доверием, и я отправлю тебя домой, чего бы это ни стоило.

– Обещания. Но на чем я должна основывать свою веру твоим обещаниям?

Хороший вопрос, и правильный ответ принесет мне ее верность. Без Веры мне требовался помощник. Но в душе Селена вовсе не служанка, хотя казалось, что она сможет играть роль. И крестейская принцесса может быть полезна, только я пока не придумала, каким образом.

– Чего еще ты хочешь, кроме возвращения домой? – спросила я.

Она снова покрутила волосы. Одна из моих внучек, тревожась, делала также.

– Я больше ничего не хочу.

– Конечно, хочешь. Какое-нибудь утешение, которое облегчит тебе все это. И я дам его тебе.

Она покачала головой:

– Мое единственное утешение – молитвы, и ты не можешь их ни дать, ни забрать.

– Тогда пойдем в собор, встретишься с епископом – все, что хочешь. Тебе не позволяют покидать дворец одной, но я всегда могу отвести тебя.

Я положила мармелад в рот. Медная тарелка опустела, остались лишь крошки и сахарная пудра. Я надеялась, что следующие слова Селены будут такими же сладкими.

Она насмешливо улыбнулась – первый признак невежливости, пробившийся сквозь ее личину.

– Зачем? К чему тебе мое доверие? Я бы посчитала доверие какой-то язычницы, попавшей в плен далеко от дома, бесполезным. Если только… – она подняла палец. – Ты пытаешься сыграть на моем отчаянии. Может, рассчитываешь, что я сделаю что угодно, и поэтому.

– Я не настолько испорчена. – Хотя, в каком-то смысле, именно настолько. Похоже, доверие Селены можно заслужить только доверием. – Меня не просто увезли из дома, Селена. Они убили всех, кого я любила. Селуки. Но я здесь не ради мести. Я мать будущего шаха, и я. – Что бы такого придумать? – Я хочу, чтобы его правление стало наилучшим. Справедливым для всех. Даже для этосиан, таких как ты. Но для этого мне нужна помощь. Союзники. Люди, которым я доверяю, потому что меня будут окружать враги.

– С чего ты взяла, что мне не все равно? – ядовито спросила она. – Вы такие презренные, вы берете в рабство не только нас, а даже друг друга. Вы даже хуже сирмян. Пусть лучше Аланья сгорит, чем процветает. А если при этом сгорят и этосиане, Архангел узнает своих. – Ее щеки дрожали, она качала головой: – Я не стану помогать тебе. Не стану твоей пешкой в здешних играх. Если буду тебе полезной, станет меньше причин отправить меня домой, так что мне это в любом случае невыгодно.

Будь прокляты святые! Мне нужно больше, чем слова. Без рычагов влияния на Селену я не смогу заменить ей Веру, а значит, останусь одна. Селена могла возить меня туда-сюда, относить в шкаф и охранять дверь, но более важные задачи ей не доверить. А моя задача становилась сложнее с каждым днем. Слишком сложной для одной слабой женщины. Я могла бы обыскать весь гарем, но не нашла бы такой, как Селена, не связанной с этой землей или соседним племенем, не состоящей на службе у Миримы, Кярса или какого-нибудь визиря и, подобно мне, ненавидящей этот народ так, что сожгла бы и свой вместе с ними.

– Храм прекрасен. Уверена, что визит туда тебя подбодрит. – Я похлопала по подушке рядом с собой, чтобы Селена села. Затем взяла ее руку, такую гладкую и чистую, похожую на мою.

– Если бы ты действительно потеряла надежду, то не стала бы молиться. Ты веришь, что однажды увидишь дом, и я тоже в это верю. Я больше не молюсь, поскольку мой дом существует лишь в воспоминаниях. Время разрушило его сильнее, чем могла бы любая война.

Селена смотрела чуть ниже моих глаз, как будто правда причиняла ей боль.

– Твой дом… не существует?

Я проигнорировала вопрос и продолжила:

– Правда в том, что пока ты застряла здесь и только я могу тебя понять. Я – твоя лучшая возможность, и ты это знаешь. Если не можешь доверять мне полностью, доверься настолько, чтобы дать мне шанс. Так будет честно?

Она кивнула.

Я улыбнулась, словно смотрела на дочь.

– Хорошо. Тогда пойдем.

Оставалось только молиться, чтобы Вера не проболталась обо мне. Учитывая, как Мансур в прошлом году разобрался с восстанием Пути потомков в своей провинции, я сомневалась, что она долго продержится. А если Като скажет Мансуру, что это я привела его к писцу без пальцев? Конечно, Като знал, что я скрываю ум под невинным личиком, но вряд ли я единственная из наложниц так поступала. Ему не так-то легко будет поверить, что я колдунья. Однако если Мансур стремился к трону, то изобразить меня колдуньей оказалось бы ему весьма на руку: если мать сына Кярса убила шаха, значит, и сам Кярс мог быть в этом замешан. Я должна заглушить эти тревожные мысли нужными действиями.

Но для этого требовался союзник и план. Мы с Селеной поехали в храм Базиля. Мне лучше всего думалось во время таких поездок, когда я смотрела из окна экипажа на ничего не подозревающих горожан. Смерть Тамаза, прибытие Мансура и йотридов почти не изменили ритм улицы, представлявшей собой упорядоченный хаос. Верили ли жители Кандбаджара в свою безопасность за высокими двойными стенами? Возможно, от каганов стены и оберегали. Но не от меня.

Камню не устоять против решительно настроенного войска. Я пережила смерть трех святых правителей. Последний из них, Насар Благородный, когда-то считал Селука своим вассалом. Потомки тоже когда-то считали Селука своим другом. Но потом ему приснился сон о тысяче черных птиц, пожирающих солнце, и тысяча каменных стен не смогла бы его удержать.

Одно пустяковое видение изменило ход истории. Теперь мне нужно изменить свой план. Вместо того чтобы разделять их, мне нужно вступить в союз с Като и позаботиться, чтобы Кярс сел на трон. Ослабление любого из них усилит позиции Мансура и подвергнет опасности моего сына. Ничто так не расстраивало меня, как то, что я привела в движение столько планов, а теперь должна была разрабатывать новый, чтобы победить врага, о котором и не подозревала. Уверена, то же самое случилось с Насаром Глупцом, последним из святых правителей, когда какой-то дикарь из Пустоши захватил его славное царство. Я должна справиться лучше. Нужно обхаживать Като изо всех сил, спрятаться в его золотых доспехах, пока Кярс не вернется и не покончит с исходящей от Мансура угрозой, надеюсь, навсегда.

– Ты всегда такая задумчивая? – спросила Селена.

Когда-то мать спрашивала у меня нечто похожее – все мои мысли вечно отражались на лице.

– Я беспокоюсь о Кярсе.

Как странно говорить это искренне. Если с ним что-то случится, у Мансура не останется препятствий, за исключением моего сына. Не слишком значительное препятствие.

– Кярс, – горько усмехнулась она. – Я была там в тот день, когда он стал героем. Мой дед победил бы и освободил меня, если бы не он.

– Твой дед, который воскрес. – Если бы я знала такое колдовство, то вернула бы Потомков. Но стоило ли пачкать душу силами, владеющими самой смертью? Отец Хисти говорил: «Чтобы сражаться с тьмой, нужно стать ею».

– Архангел вернул его только для того, чтобы он снова умер через несколько дней, – сказала Селена. – Я бы хотела знать почему, но мы, смертные, должны довольствоваться своим невежеством.

Какое странное утверждение. Зачем довольствоваться незнанием? И все же отец Хисти упоминал глоток истины, поведавший ему о Великом ужасе. Может, и правда лучше довольствоваться невежеством.

– Я знала одного человека, – сказала я. – Великого человека, как твой дед. Боги так много обещали ему. Изумрудную землю, полноводные реки, виноградники, наполненные плодами. И все же… – Я снова погрузилась в горькие воспоминания. – Они знали, что нельзя проливать кровь потомка Хисти, и потому задушили его. Когда тебя душат, не льется кровь. И когда топят, тоже. Так что они задушили и утопили всех нас.

Молчание тянулось, пока я упивалась печалью. Шум и суета улицы за тонкими стенками экипажа не давали ни минуты покоя.

– Потомок Хисти? – прошептала Селена.