Откуда-то сверху на пол спорхнула молодая королева. Она была чуточку выше Луна, с зеленой чешуей, покрытой бронзовой паутинкой. Королева шагнула к нему, но Лун отшатнулся и предупреждающе зашипел.

Она выставила перед собой руки. Ее когти были втянуты, ладони повернуты к нему.

– Я – твоя сестра, Селадонна.

Лун тупо уставился на нее. До сих пор он не верил, что она существует. Нет, Лун, конечно, не думал, что Лоза и Пушинка ему солгали, он просто… не верил, что она существует.

Селадонна снова попыталась подойти, и он отступил еще на шаг. Она остановилась и неуверенно сказала:

– Ты меня не помнишь.

Луну понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что нужно ответить.

– Нет.

– А я тебя помню. Не очень подробно, обрывочно. Каким ты был и как от тебя пахло. – Селадонна помедлила, а затем встревоженно нахмурилась. – Ты в порядке?

Какой бессмысленный вопрос. Лун сердито мотнул головой и посмотрел наверх, на Малахиту. Она все еще сидела на балконе, возвышаясь над ними.

– Что сейчас произошло?

Селадонна угрюмо посмотрела наверх.

– Хороший вопрос.

Малахита дернула хвостом. Судя по огню, пылавшему в ее темно-зеленых глазах, это означало, что она в ярости. Королева молвила:

– Оникса хорошо знала, что не стоит показывать его двору без моего разрешения.

– А ты вообще собиралась давать разрешение? – ожесточенно спросил Лун. Он был зол, напуган и не понимал, почему пытается рассердить столь опасную королеву, но остановиться не мог. – Ты долго собиралась держать меня в пустом чертоге консортов?

Малахита, как ни странно, лишь отвела взгляд. Лицо Селадонны смягчилось. Она сказала:

– Малахита ждала меня. Она боится.

– Боится? – Меня, что ли, озадаченно подумал Лун. Она точно не могла страшиться боя с ним, ведь Малахита была самой внушительной королевой из всех, кого он встречал, включая Зиму из Изумрудных Сумерек и Жемчужину. Возможно, она боялась, что он дурно повлияет на других консортов – это Лун мог понять. Но с чего бы ей пугаться встречи с ним? Оникса же ничего не боялась.

Малахита продолжала все так же избегать его взгляда. Медленно, неохотно Селадонна произнесла:

– Нам нужно кое-что тебе рассказать. Объяснить. Я не знаю, слышал ли ты…

Из прохода на противоположной стороне зала донеслись шорохи, и внутрь вбежал воин. Увидев Селадонну и Малахиту, он затормозил и принял земной облик. Он был стар, взволнован и тяжело дышал от того, как несся к ним через все древо.

– Простите, я знаю, что вы просили не мешать. Но у входа в колонию ждет праотец. Огромный праотец.

Сердце Луна на миг замерло.

– Праотец? – переспросила Селадонна. Она удивленно посмотрела на Луна. – Откуда?

– Из Тумана Индиго. – Воин тоже осторожно покосился на консорта. – Он говорит, мы забрали то, что принадлежит ему, и если мы его не впустим, то он все здесь разнесет.

У Луна закружилась голова, и он вдруг увидел, что сидит на полу и упирается в него руками, чтобы не упасть. Полированное дерево на ощупь казалось очень теплым, словно он сам внезапно окоченел. Селадонна стояла перед ним на коленях и пыталась заглянуть в лицо, не прикасаясь к нему.

– Что с тобой?

Он попытался сказать: «Ничего», – но не смог выдавить ни звука. Вокруг него поднялся шум, его затошнило, а затем он решил, что, наверное, все-таки стоит прилечь. После его поглотила чернота.

Лун выплыл из тьмы, когда кто-то похлопал его по щекам – осторожно, но настойчиво, словно сдерживаясь, чтобы не отвесить ему настоящую пощечину. Он лежал на полу, положив голову на чье-то костлявое бедро, и его окружал запах Утеса. Сам Утес говорил:

– Лун, когда ты в последний раз ел?

– Э-э-э, – сипло выдавил Лун. – Я не…

– Идиот. – Утес просунул руку ему под плечи, поднял Луна в сидячее положение, а затем придержал, когда тот чуть не повалился вперед. – Дай сюда.

– Что тебе дать? – прохрипел Лун, и тут же кто-то другой протянул Утесу чашку. Праотец отпил немного, поморщился, затем вложил чашку Луну в руки и сказал:

– Пей.

Лун сделал небольшой глоток, понимая, что если не послушается, то Утес просто вольет жидкость ему в глотку. Питье было теплым, мерзким и очень густым. Лун с отвращением фыркнул. Утес прорычал:

– Пей, я сказал.

Лун заставил себя сделать еще несколько глотков. Хоть варево и было отвратительным, Луна не стошнило, да и в голове прояснилось. Он заморгал и увидел, что сидит, привалившись спиной к Утесу, а Селадонна и наставница Лоза сидят рядом на корточках и с тревогой смотрят на него. За ними, хлеща хвостом, из стороны в сторону ходил темный силуэт Малахиты.

– Отвар поможет ему прийти в себя, но он должен скорее поесть, – сказала Лоза. Она держала в руках голубой сосуд из обожженной глины, от которого исходил неприятный запах. Судя по всему, отвар налили из него. Лоза сокрушенно прибавила: – Я и не заметила, что он не ест.

– Потому что он идиот, – настойчиво повторил Утес.

Праотец ничуть не изменился с того дня, как улетел вместе с арборами и воинами, чтобы вернуть «Валендеру» и «Индалу» семье Нирана. Лун был так рад видеть его, что чуть не завыл, запрокинув голову.

– Я пытался поесть. Но меня все время прерывали. – Он хотел было поставить чашку, но Утес снова вложил ее Луну в руки. Он сделал еще один глоток и поморщился. – Случалось, я обходился без еды гораздо дольше.

– Но ты ведь был расстроен, – возразила Лоза. – Прости, я должна была заметить.

Луну и раньше доводилось голодать и расстраиваться. Хотя, пожалуй, настолько расстроен он не был уже давно.

– Что случилось? – спросил он у Утеса. – Где она?

Праотцу даже не пришлось спрашивать, кого он имеет в виду. Он ответил:

– Произошел несчастный случай. Все живы, но ей пришлось задержаться. Позже расскажу. – Затем Утес сурово посмотрел своим единственным здоровым глазом на Малахиту. – Мы можем решить все мирно. Я просто отведу этого дурня обратно к его королеве, и мы притворимся, что ничего не было.

Похоже, Утес смотрел на произошедшее совсем не так, как Буря, Зефира, Жемчужина или Нефрита. Он явно не считал, что Опаловая Ночь была вправе забрать Луна.

Малахита остановилась и воззрилась на Утеса своими темно-зелеными глазами. Затем изрекла:

– Ваша королева не имела права забрать его себе.

Утес оскалился.

– Может, и так. Но если решим все мирно, то мне не придется рассказывать другим дворам о вашем маленьком секрете.

Малахита замерла, как хищница, которая приготовилась напасть. Лицо Селадонны выражало нечто среднее между обреченностью и гневом. Лоза ахнула и чуть не выронила кувшин.

Малахита негромко, с угрозой спросила:

– Как ты об этом узнал?

– Почуял их запах, – ответил Утес, не отводя взгляд. – Он слабый, но заметный.

Лун потер глаза, пытаясь прояснить зрение, а затем внимательно посмотрел на праотца.

– Чей запах?

У Малахиты дрогнул один шип.

– Сквернов. Он чует Сквернов.

Скверны. С возрастом чутье Утеса стало острее, чем у других раксура, и даже чем у королев. Он ощущал порчу, которую Скверны наложили на старую колонию Тумана Индиго, и издалека почувствовал, что они побывали в Медном Небе. Лун подумал: «Скверны? Здесь? После всего, через что прошел этот двор? После стольких смертей? Да арборы бы с ума сошли. Если только…» Пушинка почти прямо сказала ему, что Скверны поступили с Опаловой Ночью так же, как хотели поступить с Туманом Индиго. «А еще она говорила, что Малахита вызволила тех, кто выжил. Может быть, она вызволила вообще всех». Лун поднял глаза на Малахиту.

– Полукровки. Скверны заставили пленников из восточной колонии плодить полукровок, но ты забрала получившихся детей и привела их сюда.

Утес приподнял брови.

– И давно это было?

– Примерно сорок циклов назад, – отозвался Лун. Малахита не повела и бровью. Тогда он посмотрел на Селадонну. – Они должны быть чуть младше тебя и меня.