Лун сел. Умбра даже не посмотрел на него, а другие консорты и королевы лишь тайком покосились, после чего быстро отвели взгляды. Оникса глядела прямо на него, но ничего не говорила. «Вот, значит, как. Ну ладно», – без удивления подумал Лун и смиренно вздохнул.

В зале было довольно тихо, слышалось лишь негромкое бормотание арборов и воинов, сидевших поодаль от королевской поляны. Молодой воин, который, похоже, боялся подойти близко, поставил перед Луном тарелку с круглой темно-коричневой хлебной лепешкой и нарезанными кусочками фруктов, желтого и красного. Другие уже начали есть, так что Лун взял один кусочек фрукта. Его голод уже прошел сам собой, а это был дурной знак. Лун заставил себя жевать, надеясь, что, когда принесут мясо, его желудок уже начнет слушаться. Он успел проглотить две дольки фрукта и кусок хлеба, когда Оникса произнесла:

– Значит, это – потерянный отпрыск Малахиты.

– Говорят, что да, – сказал Лун и откусил еще одну дольку фрукта. Через мгновение он увидел, как на него уставились другие консорты, и догадался, что ответа от него не ждали. Что ж, теперь прикусывать язык уже поздно; к тому же, что бы он ни сказал и ни сделал, их мнение о нем не изменится.

Оникса не подала виду, что удивилась, но Лун почувствовал, что разжег ее любопытство.

– И ты сорок циклов жил дикарем в лесу.

– Нет. – Лун нарочно помедлил, прожевал и проглотил фрукт, который камнем лег ему в желудок. – Я сорок циклов жил дикарем в самых разных местах.

Он видел, что консорты и королевы жадно слушают, хотя многие старались притвориться, будто им скучно. Получалось это не у всех. Оникса сказала:

– С земными созданиями.

– Иногда. – Он слизал фруктовый сок с пальцев и прибавил: – Когда они меня пускали.

Шипы Ониксы задрожали. Похоже, самообладание Луна сильно ее бесило. Королева хотела вывести его из равновесия, смутить, заставить лебезить перед ними. Однако она не получила, чего желала. И тогда она спросила:

– В их постелях? – В ее голосе звучало ленивое любопытство и презрение.

Консорты, притворявшиеся, что не слушают, покосились на него. Воины и арборы, сидевшие ближе всего, замолкли.

Лун ощутил, как по нему прошла волна жара. В Тумане Индиго никто никогда об этом не спрашивал, ни Нефрита, ни Звон. Даже Утес, хотя он и так, наверное, знал ответ, ведь Лун говорил ему, что жил с земной женщиной. Лун думал, что для раксура это не важно. «И ты снова ошибся». Он отрезал:

– Тебя это не касается.

Оникса склонила голову набок. Повисла долгая, напряженная пауза.

– Твое воспитание оставляет желать лучшего.

Чей бы травоед мычал. Лун постарался, чтобы его наигранное любопытство прозвучало почти искренне, и спросил:

– А разве не родной двор должен им заниматься? Хотя мои сородичи бросили меня и четверых маленьких арборов умирать в лесу, так что, наверное, с них пример брать не стоит.

Во всем огромном зале повисла тишина. Оникса выпрямилась, поднимая и опуская шипы. Ее голос стал жестче, когда она спросила:

– И твоя бывшая королева из Тумана Индиго ничему тебя не научила?

Конечно же, Оникса прекрасно знала, как ударить в ответ побольнее.

– У нее не хватило времени. Двору пришлось отбиваться от Сквернов.

Оникса замерла, консорты и королевы неловко завозились. Лун надеялся снова подвести к тому, что они бросили детей, ведь в первый раз это так здорово сработало. Однако теперь он, похоже, задел еще одно больное место. Неужели они так напряглись, потому что вспомнили о стародавнем нападении Сквернов на далекую восточную колонию, которое никак не коснулось ни Ониксу, ни юных королев и консортов? Нет, вряд ли.

Решив поддеть их еще раз, Лун сказал:

– Она могла оставить свой двор на милость Сквернов, но не сделала этого. – Кто-то шумно вдохнул, но остальные прислушивались к каждому его слову. – Не всякая королева поступила бы так же…

Оникса вскочила на ноги и одним прыжком пересекла разделявшие их несколько шагов. Шипы королевы топорщились, она была в ярости. Лун откинулся назад, почти что лег на шкуру и стал отползать. В страхе он попытался перемениться, однако его потуги ни к чему не привели, словно он родился и всю жизнь был земным созданием. Лун зарычал на Ониксу – если ему было суждено погибнуть или оказаться избитым на глазах у половины двора, то он хотел хотя бы побороться. Затем Оникса замерла.

В зале что-то заметно переменилось. Оникса вздрогнула и зашипела. Обернувшись, она оказалась перед другой королевой, которая стояла лишь в нескольких шагах от нее.

Размером и телосложением она походила на Ониксу, но если та была медной с красным рисунком, то темно-зеленая чешуя этой королевы казалась почти черной. На секунду Лун подумал, что узоры на ней светло-серого цвета, но затем понял, что это – шрамы; они иссекали все тело и полностью скрывали паутинчатый рисунок. На ней не было никаких украшений, кроме серебряных наперстков на когтях, инкрустированных кристаллами. Королева-сестра не могла быть столь стара и огромна. Это была Малахита.

Она произнесла:

– Ты переходишь черту. – Голос королевы звучал спокойно и бесцветно. Ее шипы даже не дрогнули, но все раксура в зале съежились в комок.

Лун подумал, что она обращается к нему. Однако Оникса сделала шаг назад и с заметным усилием опустила шипы. Она ответила:

– Возможно. Твой отпрыск умеет выводить из себя не хуже, чем ты.

Малахита медленно обвела взглядом зал. Может быть, она хотела посмотреть, кто пришел на ужин, или решала, разорвать Ониксу на части сейчас или сделать это позже. Лун попытался перемениться, надеясь, что Оникса о нем позабыла. Увы, о нем все еще помнила Малахита: с тем же успехом он мог пытаться превратиться в тэта или большого кетеля.

Затем Малахита наклонилась, схватила Луна за руку и без труда подняла его на ноги. Он подавил желание вскрикнуть от испуга. Ему хотелось позвать на помощь, но никто здесь и когтем бы ради него не пошевелил, а Лун желал сохранить хотя бы лицо, если не жизнь.

Королева отпустила его, и он попытался сбежать, однако успел сделать лишь шаг, прежде чем она перехватила его за талию. А затем они взвились вверх.

Прижатый лицом к ее плечу, Лун не видел, куда они движутся. Он почувствовал, как лапы папоротниковых деревьев скользнули по его спине, когда Малахита проскочила через их кроны. Затем его тряхнуло, когда королева ухватилась за что-то на потолке, а после они рванулись в сторону. Свет стал чуть тусклее, пространство вокруг – теснее, и они очутились в коридоре. Лун мог лишь обмякнуть и надеяться, что, если она его уронит, у него появится возможность сбежать.

Малахита миновала два поворота, поднялась наверх, затем по короткому переходу спустилась вниз и очутилась в просторном зале. Внутреннее чутье Луна подсказывало ему, куда они движутся. «В сторону опочивален консортов, но выше». Затем Малахита внезапно остановилась.

Она отпустила Луна, и тот повалился на пол. Ударившись о твердую поверхность, он сжался в комок, откатился в сторону и одним движением очутился на ногах.

Он присел, готовясь прыгнуть – к выходу или к оружию, если что-нибудь подвернется под руку. Однако Малахита взметнулась вверх, прочь от него. Приземлившись на открытом балконе, который выступал из стены на большой высоте, она присела на нем.

Лун настороженно попятился. Он был уверен, что на него вот-вот нападут. Они очутились в большом круглом зале, потолок которого окутывали тени, а стены закручивались, походя на огромную спираль, пронизывающую ствол древа. Белые полированные камни, врезанные в древесину, должны были источать свет, но сейчас горели не все, отчего очертания резьбы на стенах становились размытыми и неясными. Дверные проемы внизу и открытые балконы наверху казались темными провалами. Лун снова попытался перемениться, но не смог. От того, что у него не получалось послушаться собственных инстинктов, кровь стыла в его жилах, и Лун сильно дрожал.

Затем он почувствовал за спиной какое-то шевеление и резко обернулся.