— Спокойно, не спешим, все успеют выйти! Без паники! Не напирай, Кондратьев! Не напирай, пропусти одноклассницу!..
Наш класс выходил последним. Я как завороженная смотрела наружу, где за металлической оградой возле будки охранника порывы ветра обрывали ветви белолиповой рощи и беспощадно трепали стриженый кустарник. Я словно кожей чувствовала треск древесины, было страшно выходить наружу. В голове роились вопросы. Куда нас повезут? И как же там мама с папой? А Юра? Я снова взглянула на мобильный телефон – связи не было. Знают ли они, что происходит?
Меня уже начинала бить нервная дрожь, когда я почувствовала, как кто-то схватил меня за локоть. Я обернулась и увидела рыжее лицо Руперта. С деланной беззаботностью в голосе он сказал:
— Лиз, всё будет пучком, я тебе точно говорю! Это же просто ураган! Я помню, мне лет десять было, я тогда жил на берегу Унакойды. Вот почти такой же шторм разыгрался! — В голосе его слышалось восхищение, словно он предвкушал поездку на каком-то аттракционе. — Тогда аж крышу с дома сорвало! Папа два дня возился, разгребая завалы во дворе! Вот это была настоящая стихия! А это разве шторм? Так, лёгкий ветерок. Переживём!..
Мы с Рупертом выбрались из школы самыми последними, и тут же когтистыми лапами меня схватил леденящий колючий вихрь. Острые крупицы снега хлёстко били по лицу. Щурясь на ветру, из клубов поднимаемой пыли навстречу нам показался Родион – водитель нашего автобуса. Он помог нам добраться до раздвижных дверей и втолкнул внутрь. Двигатель уже работал, урча и похрапывая, словно огромное доброе животное, а мы пробрались между рядами и заняли места на возвышении в хвосте автобуса.
Вокруг стоял возбуждённый галдёж, машина раскачивалась от порывов ветра. Слева, за стеклом с мест уже трогались другие автобусы, тучными неуклюжими гиппопотамами растворяясь в недоброй мгле и теряя очертания. В дверях показалась Мария Семёновна, заняла свободное место возле двери, а следом внутрь вскочил Родион – его седые волосы были взъерошены. Сорванную с головы кепку ураганный ветер уже швырял где-то по двору.
— Ну, поехали! — скомандовал шофёр, плюхнулся на водительское сиденье и включил передачу.
Тронулись. Я обернулась, провожая взглядом двухэтажное здание родной школы. Сердце подсказывало, что мне уже не суждено сюда вернуться, и через минуту занесённый оборванными ветками двор остался позади, скрылся в вихре растревоженных листьев. Автобус в составе колонны вырулил на шоссе – движение было предусмотрительно перекрыто красно-голубыми полицейскими автомобилями, – и наша процессия под ударами шквального ветра в сопровождении дорожной полиции направилась в сторону районного центра. На дорожном указателе значилось: «Симерия, 20 км» …
Родион крутил верньер радиоприёмника, пытаясь поймать хоть какую-нибудь трансляцию, но кроме шипения помех из динамика ничего слышно не было. В сердцах сплюнув, водитель бросил эту затею и сосредоточился на дороге.
За окошком неторопливо плыли поля, которые хмурое тёмно-серое небо уже обильно посыпа͐ло мелким снежком. Безжалостный ветер горстями с размаху швырял его в стекло, пытаясь ворваться сюда, в автобус. Ощутимо похолодало, меня знобило, и это было неудивительно – температура градусов с двадцати за считанный час опустилась ниже нуля, на что явно не была рассчитана наша школьная форма.
Водитель включил печку, и теперь она жужжала откуда-то из-под сидений, приятно согревая ноги. Тёплый воздух поднимался вверх, поэтому стекло запотевало, и приходилось раз в несколько секунд протирать его ладонью – я боялась оторвать взгляд от гнущихся кустов и постепенно белеющих пашень, будто от меня что-то зависело.
Позади нашей колонны выстроилась длинная, насколько хватало глаз, очередь из автомобилей. Обогнать нас никто не пытался – только один раз несколько больших чёрных машин также в сопровождении полиции с включёнными мигалками пронеслись вперёд по встречной полосе. Встречное же движение отсутствовало напрочь.
Через какое-то время мы въехали в черту города, и колонна ощутимо замедлилась. Снаружи, сквозь круговерть проступали силуэты многоэтажных домов. Почти во всех окнах горел свет – на улице было уже достаточно темно, хотя время едва перевалило через три часа дня. По присыпанному снегом пешеходному тротуару туда-сюда спешили люди, одетые кто во что горазд. Осенние куртки, джемперы, свитера, а то и просто рубашки в несколько слоёв пестрили красками на фоне снежных наносов. Некоторые люди были налегке, другие тащили за собой по наметённым сугробам сумки с поклажей – ручные и на колесиках, – и все они были застигнуты стихией врасплох…
Неожиданно печка затихла, и шофёр раздосадованно буркнул:
— Ну отлично, теперь ещё и печка накрылась! Осталось только тут заглохнуть для полного счастья…
Я повернулась к сидящему рядом Руперту:
— Рупи, я мельком слышала разговор Семёновны с Борис-Иванычем. Он сказал, что у нас остались считанные часы, поэтому нас нужно было скорее увозить из школы. Ты же видишь, что это бегство, правда? — Я выглянула в окно, где ветер гонял над тротуаром снежное коловращение. — Меня всё это до жути пугает. Телефоны не работают. Все едут в одну сторону, а в обратную – никого. Это натуральное бегство.
— Бегство? Но куда? — Брови на хмуром конопатом лице сошлись над переносицей.
— Не куда, Рупи, а откуда… С планеты. В Симерии ведь аэропорт и космопорт. Вот все туда и едут.
— Мне кажется, ты права. От чего бы нас ни спасали, это должно быть очень серьёзно… Бррр… — Руперт поёжился. — Холодно-то как… Смотри-ка, стекло потихоньку инеем покрывается. Вот, Лиза, возьми. — С этими словами он расстегнул рюкзак, достал оттуда свитер и протянул мне. — Мама всё время боится, что я опять простужусь, поэтому заставляет меня таскать его с собой. Мне-то хоть бы что, а тебе он точно пригодится.
— Спасибо, Рупи. Твой свитер очень кстати, у меня уже пальцы замерзают…
Я натянула на себя мягкий пуловер и спрятала ладони в шерстяные рукава. Рупи тем временем с придыханием пробормотал:
— А может, нас отвезут на Землю? Было бы здорово!
— Я не хочу на Землю. Я хочу домой, к родителям, — сказала я и выглянула в окно. Словно черепаха, наш автобус медленно и уныло полз через утопающий в сугробах город. Спереди вдруг раздался возбуждённый юношеский вскрик:
— Родион Палыч, радио! Сделайте погромче!
Через помехи доносились обрывки мужского голоса, который с явным трудом сохранял профессиональную выдержку. Голос вещал:
— … поглощает свет и глушит все типы электронных сигналов. Сотовая связь не … … … объявлена всеобщая эвакуация. Воздушные войска мобилизованы и в данный момент предпринимают все возможные усилия, чтобы … … … отстоит от планеты на тысячу двести пятьдесят … … … рекомендовано выбирать южные маршруты…
Все вокруг застыли и слушали радиоприёмник. Вскоре передача оборвалась и началась заново – видимо, кто-то поставил в эфир запись на повторе. Из трансляции следовало, что массивная чёрная сфера нависла над северным полюсом Кенгено и каким-то образом стремительно разрушала атмосферу планеты, что вызвало почти мгновенное похолодание. Было в этой трансляции что-то про военных, которые вот-вот дадут отпор неопознанному объекту, про то, что именно сейчас важно избегать паники, но я уже не слушала.
Мне вдруг стало нехорошо, замутило и закружилась голова – возникшая в воображении картинка лишала остатков сил. Я чувствовала себя загнанной в ловушку, из которой нет выхода…
Внезапно откуда-то извне раздался приглушённый удар, а следом – громкий хлопок. Наш автобус резко остановился, и меня кинуло вперёд, в сиденья на предпоследнем ряду. Ярким сполохом оранжевое зарево осветило улицу, и спереди послышался могучий трехэтажный мат Родиона Павловича. Мои одноклассники повскакивали с мест и через заиндевевшие окна принялись высматривать, что же там такое произошло. Слева внизу мелькнула замыкавшая колонну полицейская машина – визжа сиреной, она обогнула наш автобус и скрылась впереди. Донёсся взволнованный голос:
