Когда всё было готово, дядя Ваня буркнул:

— Включай сама, если ещё не передумала.

Другой конец провода словно сам прыгнул ко мне в руку. Подобравшись к приборной панели, я вдруг ощутила себя актрисой на сцене перед пустым зрительным залом. Не было абсолютно никого – лишь я и декорации, местами даже говорящие, но спектакль в театре одного актёра продолжался. И выбора не было – оставалось лишь играть свою роль.

— Что ж, доиграем до конца, — пробормотала я и вставила провод в разъём.

Вне поля зрения я не видела её глаз, но знала, что они, доверху залитые чёрным зрачком, распахнулись.

— Кто разбудил меня? — вопросила синтетическая голова пронзительным электрическим голосом.

Вращая глазами, она пыталась понять, где находится, но как только я развернула её к себе, тонкий рот расплылся серпом безжизненной ухмылки.

— А ты всё никак не успокоишься, — протянула она.

— Я решила оставить тебя в живых, и так ты выражаешь свою благодарность? — парировала я.

— Не держи людей, если они хотят уйти…

— И не прогоняй, если возвращаются. Я помню. Ты любила повторять эту фразу в интернате… Расскажи-ка лучше, что ты такое. Лицом напоминаешь ту, что я знала долгие годы назад, но вместо кожи – пластик. А внутри? Что у тебя в голове?

— А ты попробуй разобраться, — ответила она.

— Ты неживая?

— Ну, знаешь ли. — Вера изобразила на лице обиду. — То, что вместо мяса у меня квантово-волновой блочный процессор, ещё не значит, что я робот…

— Мне поверить тебе или посмотреть самой? А то, знаешь ли, ни в чём по нынешним временам нельзя быть уверенной…

— Дословно не помню, — задумалась Вера, — но есть такая китайская мудрость: человек – как сосуд: задень его, и из него выльется то, чем он наполнен. Твоя кровожадность сразу показывается наружу…

Молчавший до сей поры дядя Ваня заскрежетал:

— Зачем ты ведёшь с ней разговоры, Лиза? Она ведь пыталась тебя убить.

— И как она теперь сделает это? Залижет до смерти? — усмехнулась я. — К тому же, мы теперь все в одной лодке, но, если уж на то пошло, в ней мы оказались благодаря Агапову и тебе, а не ей.

— Кто это здесь с тобой, Лиз? — прищурилась Вера. — Уж не твой ли старый приятель Иван Иваныч?

Закрыв глаза, я накинула на внутреннюю сторону век чёрно-белую сеть. Вдалеке, за оболочкой корабля мерцали размытые пятна – следы энергии в живых существах, но здесь, в помещении помимо меня был только один источник жизни. Дядя Ваня. Его неподвижный мозг пульсировал мягким свечением. Но не Вера – она не ощущалась. Я вообще не чувствовала её. Механизм.

— Ты боишься смерти? — обратилась я к Вере.

— Нет, — улыбнулась она. — Когда-то скорбь испытывала при мысли о ней. Жалко было потерять…

Она задумалась, а я уточнила:

— Что потерять?

— Возможность чувствовать. Но, как выяснилось, без этого вполне можно прожить.

— Получается, от Веры у тебя осталось только сознание, перенесённое на носитель?

— Грубо говоря, это была копия на момент переноса. Первый день осени сто сорок второго… Старого тела больше нет, но моя личность развивается, у меня есть воспоминания и даже стремления. Ты не сможешь отличить меня от настоящего человека.

— На какой базе написан твой искусственный интеллект?

— На самописной, — ответила она, помедлив. — Разработка лично Ноль-первого.

— Ноль-первого? — переспросила я.

— Андроида, который заправлял «Интегрой», — пояснил дядя Ваня. — Это он отдал приказ лишить меня моего тела… Оболочки, на которую я потратил годы!

Нечто вобрало в себя то, что когда-то было Верой, получив слепок её разума и черты лица. У такого поступка должна была быть веская причина, и я предположила:

— Ты сделала это с собой для того, чтобы получить более долговечное и функциональное тело?

— В том числе. — Она покосилась в сторону, где на сиденье, развернувшись фасом, стояла капсула с дядей Ваней: — Похоже, твой приятель тоже когда-то озаботился освобождением от лишних цепей, но до конца так и не дошёл.

— И поэтому я всё ещё человек, — скрипнул динамик. — В отличие от тебя.

— А ты лучше посмотрись в зеркало, — криво усмехнувшись, предложила голова. — Что ты там увидишь? Ах да, тебе же нечем…

— Что ты делала в поезде? — прервала я её сарказм.

— То же, что и вы. Искала «Книгу судьбы» и нашла.

— Кто заказчик?

— Тот же, что и у вас. Какой-то чинуша из «Базиса». Но я искала «Книгу» не затем, чтобы сдать её толстякам из мирового правительства. Наоборот…

Мне захотелось выяснить всё и сразу. Я уже прикидывала, с каким пристрастием можно учинить допрос, но это теряло смысл, если голова не испытывает боли.

— А Марка ты зачем убила? — спросила я. — Мы же могли просто договориться.

— Мне нужны были твои страдания.

Зрачки её расширились, она пристально изучала мою реакцию.

— Зачем?! — возмутилась я. — Я же не видела тебя с тех самых пор, как…

— Как предала нас всех и сбежала из интерната.

— Я отправилась искать помощь! — воскликнула я. — Мы вернулись на следующий день, но было уже поздно!

— Мы все должны были разделить эту судьбу, — сказала она. — Но я стала чудовищем, а ты – нет. Ты легко отделалась, поэтому я должна была превратить тебя в чудовище сама.

— Каким образом? Причём здесь я?!

— Когда я прибыла на Каптейн… Припоминаете, Иван Иванович? — обратилась она к капсуле вне поля её зрения. — Я вычислила Слесаря, а когда пришла к нему, дом был опечатан полицией. Я нашла Карбона и Мясника – вернее, их мёртвые тела… Пришла домой к Рефату, но там меня ждала только его безутешная вдова… И всё потому, что ты украла у меня их всех! Я не смогла отомстить ни одному!

Взгляд её наполнялся холодной электрической ненавистью.

— Всё это сделала выскочка с мехапротезами, которой неплохо подсобила подружка-полицейская! Будь у меня моё новое тело тогда, я бы вас опередила, а, может быть, и разделалась с вами… После этого я решила покончить со своими слабостями, а заодно и забыть всё, что мне пришлось вытерпеть – и теперь у меня новое тело.

— Что с тобой произошло тогда, после интерната?

— Тебе лучше не знать, — процедила она. — Я ненавидела своё тело за то, что они с ним делали на протяжении долгих месяцев… А потом они заперли меня вместе с другими… Нас не кормили, просто оставили в стальной клетке и ушли… Дождь прошёл только на седьмой день, а потом пришёл голод. Настоящий, непреодолимый…

Отрешённое лицо восковой куклы белело передо мной, таращась в небытие пустыми глазами.

— Это была Грета, да… Она напала на меня ночью, потому что днём я запретила ей съесть мёртвого Алекса… Мне пришлось основательно ей накостылять. Жаклин и Фатима тоже сопротивлялись голоду… Я просто лежала и ждала, когда на следующий вдох не хватит сил. Стоны постепенно стихали, пока не умерли все, кроме меня. Я потеряла счёт времени, а потом нас заметили с поискового вертолёта…

Ступор. Передо мной была машина, вышедшая из равновесия. Она совсем по-человечески рассуждала о совсем нечеловеческих вещах – о таких, которых не должно быть в природе. И кем бы она ни была – человеком или машиной – сейчас я ей почти верила.

— Я подалась на Каптейн, — продолжала она, — но не успела даже выйти за стену «железного города», Айзенштадта, как начались новостные сводки об убийствах. Тридцать человек, до шести в день… Я даже не знаю, как тебе это удалось… Из них я искала четверых, и ни к одному не успела. А потом, через несколько месяцев бесцельных скитаний я встретила Ноль-первого, который помог избавиться от тела и изменил мою жизнь. И моя неутолённая ненависть вовне стала отличным подспорьем его организации…

— И ты стала мстить миру, занимаясь террором? — спросила я.

— Я отняла жизнь и стала делать это снова и снова, чтобы не забыть этих ощущений. Я не могла позволить себе забыть, как жизнь покидает тело… Скоро это превратилось в наркотик. Как закат, который хочется видеть бесконечно.