Вежливо кивнув головой, медсестра покинула помещение, оставляя меня наедине с собой. Я лежала и отрешённо рассматривала живую руку, шевелила запястьем, ощупывала шелковистую простыню, водила по ней пальцами. Это были очень странные ощущения – отлично знакомые и одновременно давно позабытые. Не симуляция, а настоящее прикосновение к живой коже – тканью, пластиковым подлокотником кровати, моим собственным лицом. Я никак не могла насытиться этими ощущениями и осторожно трогала рукой всё, до чего могла дотянуться…

Я вновь мысленно попросила воды, а когда вдоволь напилась из манипулятора, вылезшего из отверстия в стене, напротив развернулась проекция, и в воздухе, словно мыльные пузыри, начали проявляться буквы:

«Ты и есть можешь так же – не вставая с кровати. Настоящая страна-Нехочухия, большинство землян обзавидовались бы… Внутренние стены домов здесь из каких-то электропроводимых биополимеров с изменением жёсткости и вязкости, и ещё чего-то… Очень занятные технологии».

— Дед, где Софи? — спросила я. — В какую поездку она укатила?

«Твоя подруга сидела тут днями и ночами. Она слишком истощилась и извела себя, чтобы продолжать ждать. Неделю назад напросилась в штурмовой отряд, и её забрали куда-то в Сектор. Им там, похоже, есть чем заняться, так что для неё это будет хорошей терапией. Всё лучше, чем сидеть рядом с овощем и ждать у моря погоды…»

Значит, она ушла, не дождавшись моего пробуждения. Сразу вдруг захотелось увидеть её, ощутить пряный запах волос и лесных ягод, заглянуть в карие глаза, коснуться её своей новой, живой рукой. Стало вдруг очень одиноко и тоскливо. Я была одна, но что ещё хуже – на меня через свои камеры таращился дед. Вдобавок мне снова, в который уже раз предстояло пройти сквозь мучительное восстановление – ещё со времён интерната я помнила, каких усилий стоило преодоление собственной немощи.

Отгоняя подальше тёмные мысли, я спросила Ваню:

— Расскажешь, что с тобой приключилось после Алтая?

По развернувшемся вновь полотну поползли буквы:

«Представь себе на минутку, каково это – ослепнуть, оглохнуть и лишиться всех остальных чувств. Выключиться из мира… Когда меня взяли на корабле, для меня наступила ночь. Бесконечная, вечная, чёрная ночь, но это была не смерть – я всё ещё мог думать. Поначалу мне казалось, что я сойду с ума в этой пустоте… Что творится вокруг? Когда я увижу свет? Смогу ли я когда-нибудь ощутить хоть что-нибудь? А может, я и вправду умер? Неведенье сводило с ума, и я буквально колотился воображаемой головой о воображаемую стенку. А когда устал, начал вспоминать стихи, сказки, рассказы, фильмы – всё, что когда-либо читал или смотрел… Вспоминал прочитанное, увиденное. К моему удивлению, это было неожиданно легко и приятно – мне ничто не мешало, не отвлекали никакие внешние ощущения… Через какое-то время полной депривации я перестроил сознание. Отключённый от внешнего мира, я сочинял рассказы, поэмы, рисовал воображаемые картины и даже придумал собственную фундаментальную религию».

— Когда порадуешь меня выступлением в местном литературном кружке? — полушутливо спросила я.

«Не дождёшься. Я творю в стол, исключительно для себя… Так вот, о чём это я? Да… Потом интегровцы стали подключать меня к компьютеру, чтобы побеседовать. Давали насладиться какой-никакой, а компанией. Особо не наседали, потому как я человек пожилой, у меня с сердцем плохо, к тому же я теперь апогей беспомощности. Но поговорить я люблю, поэтому рассказывал им всё подряд – всё, что они и без меня знали. Где сели на меня, там и слезли, а потом опять выключили, и я вернулся к привычному уже одиночеству. А всплыл на поверхность уже здесь, в этом самом доме».

— А чем окончилась история с артефактом? Тебе удалось что-нибудь выяснить?

«Сними-ка таблеточку с головы», — приказал дядя Ваня.

Я послушалась, отлепила похожее на монету устройство от виска и положила его на подлокотник рядом с собой.

«Я выключил запись, так что у нас с тобой есть минутка для откровенного разговора. Есть кое-что, что я не могу держать при себе – мало ли что может случиться. Но и доверять здесь я могу только тебе… Перед тем, как террористы вскрыли корабельный шлюз, старина Рональд бормотал что-то малопонятное. Про пластины эти дурацкие, про шанс всё исправить, про ключ к «Книге». Запоминай, говорит… Сар’ит Ракт’а… С санскрита это переводится как «красная река»… У одинокой сущности будет ключ, и он поможет открыть артефакт».

— Прямо поэзия… На красной реке нужно искать одинокую сущность? — скептически спросила я. — И где же эта река и находится?

«Вот ты это и выяснишь. Похоже, он сам до конца не понимал, что это означало… Мэттлок сбивчиво тараторил, а потом скрылся в своей каюте, и больше я его не видел. Что было дальше – ты уже знаешь… А теперь цыц – я подключаю комнату обратно к системе… Теперь твоя очередь рассказывать – что с тобой приключилось в моё отсутствие? Софию я уже допросил с пристрастием, но хотелось бы услышать твою версию».

Сколько времени прошло, сколько всего за это время случилось… Весь рассказ занял бы целую вечность, поэтому я скупо ограничилась парой фраз:

— Я побывала в Москве, успела вернуться на Пирос, похоронить Рамона и разочароваться в Альберте. Теперь и Врата возле Пироса закрыты, так что дороги туда больше нет. А Марк… Его убила Вера, — сообщила я.

«Вера во что? Насколько я знаю, его убили террористы».

— Да не во что, а девочка, которая жила со мной в одной комнате в каптейнском интернате. Я тебе рассказывала о ней… Мир очень маленький, как оказалось. — Я вздохнула и закрыла глаза. — Сегодня вы подруги, а завтра она вступает в «Интегру» и раз за разом пытается тебя убить. Кстати, я нашла тебя на том же астероиде, что и её – Альберт дал наводку. — Я машинально повела затёкшими плечами. — Ума не приложу, откуда у него была информация, но если бы не он… Чёрт… Если бы не он, Мэттлок бы выжил. А его тоже больше нет – он невероятно странным образом появился в самый последний момент, чтобы спасти нас от гибели, а нашу затею – от провала.

«Очень, очень жаль. Хорошие люди уходят слишком рано», — появились и растаяли в воздухе буквы.

Дядя Ваня молчал, и мне было непонятно – то ли он разглядывает меня через камеру, то ли прорабатывает детали своей новой религии. Время ползло неторопливой улиткой, я смотрела в точку, а потом вспомнила про лежащую рядом со мной «таблетку», нацепила её на висок и мысленно попросила перечислить доступные функции умного дома.

Постепенно осваиваясь, я игралась с цветовым оформлением комнаты – освещение менялось с белого на аквамарин, с желтоватого на угольно чёрный, призывно-розовый уступал место сдержанно-бежевому. На просьбу включить телевизор голографическое полотно нарисовало фигуру пожилого мужчины в пиджаке и брюках, который стоял у старомодной зелёной школьной доски, испещрённой формулами. В углу значилась надпись: «6-й класс, Теория Поля».

… — Благодаря существованию интервала, который одинаков во всех системах координат, — монотонно вещал мужчина, — мы можем сформулировать, что суть Теории Относительности заключается в следующем: пространство и время образуют вместе неразделимый четырёхмерный континуум, в котором мерой расстояния между событиями служит квадрат интервала…

Мысленное усилие – и на голограмме цветастая компания забавных животных поскакала по дороге, напевая:

… — Играть во все игры нельзя одному ни мне, ни тебе, никому-никому, ведь столько на свете весёлых друзей, весёлых друзей…

Ещё один мысленный приказ – и в полутьме роскошно обставленных апартаментов возле камина появились двое мужчин. Сидя в кресле и покуривая трубку, один из них хриплым голосом заметил:

… — Ватсон, люди вообще очень ненаблюдательны.

— Все погружены в себя, — ответил второй таким тоном, словно решил собственным примером проиллюстрировать свою мысль.

— Да. Но и о себе люди очень мало знают. Вот вы, например, Ватсон… Вы можете сказать, сколько ступенек на лестнице у нас в прихожей?..