— Никакая это не проверка! — возмущённо воскликнула я. — Неужели мир сошёл с ума настолько, что обычное чтение стало вдруг преступлением?!
— Может быть, где-то всё иначе, но здесь это не поощряется. Поэтому мы с тобой никакие правила нарушать не будем, и надеюсь, к этому разговору возвращаться тоже не станем. Фарштейт зик? — нарочито громко спросил Кацман, накорябал что-то на уголке желтоватого листа и оторвал кусок бумаги. Затем поднял овальное короткостриженное лицо, небрежно бросил скомканный клочок бумаги на край стола и продолжил: — Никаких книг, просто делай то, что делают все. А теперь оставь меня, у меня много работы.
Я некоторое время смотрела то на Кацмана, то на комок бумаги, а счетовод уже погрузился в расчёты, позабыв о моём присутствии. Неуверенно сунув клочок в карман, я попятилась к двери. Выбравшись на улицу, я украдкой развернула листок и прочла:
«3 ампулы фентанила. 9 вечера, дальняя стена склада, белый кирпич» …
* * *
Единственным местом, где я могла достать фентанил, был лазарет, но мне нужна была веская причина, чтобы туда попасть. На общем ужине, сидя за столом рядом с уплетающими за обе щёки подругами, я обдумывала план, для воплощения которого мне был необходим сообщник. Или сообщница.
— Вера, мне нужна твоя помощь! — прошептала я, наклонившись в сторону сокамерницы. Та оторвалась от макарон и уставилась на меня, а я тем временем продолжала: — Поможешь мне с небольшим спектаклем?
— Конечно помогу, спрашиваешь… А что нужно-то?
— Мне надо взять кое-что в лазарете, в приёмной Хадсона. А ты должна отвлечь внимание старшего смены.
— А с нас за это шкуру не снимут? — с неуверенностью в голосе спросила Вера.
Было видно, как в ней борется природный авантюризм и опасение за своё благополучие.
— Если всё сделаем правильно, никто ничего не узнает. Перед пересменкой остаётся только один дежурный, поэтому это будет легко…
Я изложила Вере свой план, и её авантюризм одержал полную и безоговорочную победу. После ужина мы выбрались на свежий вечерний воздух и направились в сторону больницы. До условленного часа оставалось около тридцати минут…
В ответ на робкий стук в дверь кабинета раздался голос:
— Войдите!
Напустив на себя немного трагичности, я открыла дверь. За столом сидела Эшли из старшей группы. Я проковыляла внутрь помещения, плюхнулась на кушетку и застонала:
— Всё невыносимо болит… Ноги, руки… Не могу ходить, такое чувство, будто всё горит и замерзает одновременно!
Дежурная поднялась из-за стола, подошла и аккуратно взяла меня за руку. Я застонала пуще прежнего, Эшли с неуверенным видом принялась заглядывать мне в лицо.
— Сильно болит? Где?
— Везде… Мне бы обезболить как-то, чтобы я могла добраться до своей комнаты…
Бросив неуверенный взгляд через плечо, она пробормотала:
— Доктор только завтра будет…
Я причитала и стонала пуще прежнего, и наконец Эшли сдалась.
— Ладно, я дам тебе анальгин и позову Артура, он на втором этаже. Он тебя проводит. Потерпи немного, хорошо?
С этими словами она подошла к шкафчику, достала из кармана связку ключей и щёлкнула замком. В этот самый момент дверь распахнулась, и показалась вторая актриса погорелого театра – Вера. Схватившись за живот, с диким криком она сползла по косяку на пол, а Эшли ойкнула и бросилась помогать моей подруге подняться на ноги. Секунду спустя она уже сидела возле Веры и лихорадочно её ощупывала, пока та истошно вопила:
— Живот! Мой бедный живот!
В два шага оказавшись у открытого шкафчика, я пошарила взглядом по неровным рядам пузырьков и ампул. Наконец, разглядев в полутьме стеклянные капсулы знакомой формы, я бросила взгляд на Эшли, неуклюже сгребла в платок целую горсть ампул и также стремительно метнулась к кушетке.
Пока я лежала в лазарете, я хорошо запомнила, как выглядят ампулы с анальгетиком, но в полутьме и спешке подписи было не разобрать, и оставалось лишь надеяться, что я не ошиблась.
Через секунду по комнате разлетелся звон стекла, в разные стороны брызнули мелкие осколки разбившейся о плитку пола ампулы. Вера сбавила накал трагичности, Эшли помогла ей подняться, не обратив внимания на выпавший из шкафчика пузырёк, и усадила на кушетку рядом со мной. Деланно удивившись, я воскликнула:
— Верочка, ты же прекрасно знаешь о своей аллергии на рыбу. Зачем ты её ела?!
— Я думала… Думала, что от хорошо прожаренной ничего не будет, — картинно кряхтя, отвечала подруга.
Хрустнуло под подошвами мягких тапочек разбитое стекло, Эшли ойкнула и вздохнула:
— Вот незадача, Хадсон меня теперь прибьёт…
Она сгребла осколки совком и высыпала в ведро, а затем принялась копошиться в содержимом шкафа. Вскоре она вернулась к нам, выдала по паре разноцветных таблеток и дала их запить. Мы немного посидели, Вере почти сразу «стало лучше», и она вызвалась проводить меня до нашей комнаты.
Поблагодарив Эшли, мы откланялись и покинули лазарет. В полутьме Вера подмигнула мне и отправилась в сторону корпуса, а у меня ещё оставалось незавершённое дело. В отдалении галдели дети – младшая группа стайкой галчат вприпрыжку неслась смотреть мультфильмы, а это означало, что времени почти совсем не оставалось.
Тёмными тропинками я добралась до условного места, кое-как разыскала в стене кирпич с пятном побелки, вытащила его за уголок и оставила в нише платок с завёрнутым в него фентанилом. Ампул, хоть и вовсе без подписей, я насчитала целых семь, поэтому моё задание оказалось перевыполненным…
Через какое-то время я уже сидела на своей кровати. Аня с Верой удалились на мультсеанс, а я с волнительным нетерпением ожидала, что же будет дальше. Сдержит ли Кацман своё слово? Стоил ли того мой риск? Ведь если бы Эшли поймала меня с поличным – дело, скорее всего, кончилось неделей карцера. Я предвкушала тот момент, когда смогу хоть ненадолго, но окунуться в другой мир, подальше отсюда. В мир фантазий – туда, где я могу быть кем угодно, прожить чужую жизнь от начала и до конца, хотя бы поставив на паузу свою собственную.
За размышлениями время летело незаметно, за окном совсем стемнело, и вскоре в вечернем сумраке кто-то коротко свистнул. Я встрепенулась, подошла к стеклу и выглянула наружу. В темени улицы ничего не было видно, а прямо перед глазами, на внешнем подоконнике лежала пара избитых временем томиков. Сердце моё заколотилось в предвкушении, я открыла окно и жадно схватила книги – одной оказался «Принц и нищий» Марка Твена, а у другой не было обложки и доброй трети листов – лишь понятно было, что это сборник стихов. Ну что ж, это тоже очень хорошо!
* * *
Накануне я засиделась допоздна, но это нисколько не навредило моему романтическому настроению. Изголодавшийся разум наконец получил литературную пищу, и я буквально порхала на невидимых крыльях. В общем гомоне и суете утренней столовой я долетела до стола мальчишек и дёрнула Отто за рукав:
— Приходи после смены за прачечную, я буду тебя ждать!
Оторопевший юноша уставился на меня и попытался что-то сказать, но я уже направлялась между рядов в сторону девочек. Начинался день, полный сладостного предвкушения – я наконец-то набралась смелости пригласить Отто на свидание, и теперь с нетерпением его ждала.
В цеху время летело незаметно, стежок за стежком шли ровными рядами, закройщица не успевала подкладывать материал, и я наслаждалась жизнью. Удивительно – как мало нужно человеку для счастья, но ещё более удивительным было то, что найти это счастье можно даже в детском интернате посреди войны в перерывах между ежедневным рутинным трудом…
В глухом углу огороженной территории, за корпусом прачечной, притаившись в кустах, я ждала своего друга. Над трёхметровой оградой догорало зарево уходящего дня, а я прижимала к груди драгоценный сборник стихов. В отдалении послышались приближающиеся шаги, вскоре зашуршала трава, громогласно затрещали кусты, и передо мной возник лохматый, запыхавшийся Отто.
— Фу-ух, добежал. Ни одного патруля не встретил, представляешь? А буквально пару месяцев назад они не то, что по территории ходили – они ещё и комнаты после отбоя проверяли…
