— Я ещё не стал для тебя дичью, чтобы просить о смерти! — гордо сказал аспирант. — Мы будем сражаться! Стреляй первым!

— Но первым должен стрелять ты!

— Оружие менгитов (чужаков, «ненастоящих» людей) не сделает слабого сильным! А ты слаб и ничтожен! Я обойдусь с тобой не как с дичью, а как с женщиной! Люди тундры узнают об этом и будут смеяться! Они скажут...

Те, кто изучал таучинов до начала коллективизации (и деградации), дружно отмечали, что мужчины их чрезвычайно вспыльчивы и в гневе неукротимы. Кириллу не пришлось мобилизовывать весь свой скудный запас оскорблений — кремнёвка оказалась вскинутой к плечу, ствол направлен ему в грудь. Раздался щелчок. И всё.

Несостоявшийся убийца и грабитель недоумённо уставился на своё оружие.

— Ты забыл отодвинуть вон тот предмет, — подсказал и показал Кирилл. — Вот так — пальцем. Попробуй ещё раз!

Теперь полка была открыта, и сердце мишени пропустило один удар. Но всё обошлось и на этот раз — просто щелчок.

— Ничем больше помочь не могу, — честно признался Кирилл и вскинул собственное ружьё к плечу.

За свою жизнь он сделал из такого оружия от силы десяток выстрелов. Тем не менее его умения хватило, чтобы с расстояния в пять-шесть метров перешибить картечью древко копья, вертикально торчащего из снега рядом с хозяином. На хозяина стало жалко смотреть: мало того, что его не послушался «огненный гром» менгитов, он вообще остался безоружным перед противником!

Надо сказать, что положение Кирилла тоже оказалось незавидным: «Исследователи не раз отмечали, что таучины, да и другие народы Северо-Востока, «на смерть лёгкие». Они её не боятся и видят в ней выход из разных житейских трудностей. Сейчас мужик попросит смерти, а я ещё не созрел для убийства. Но отказывать в такой просьбе не положено — и что будет?»

Однако учёный недооценил мужество северного воина — оторопь прошла довольно быстро, гнев вернулся, и кремнёвка полетела в снег.

— Дай мне его! — прорычал несостоявшийся стрелок, и подручный подал ему нечто удлинённое, в замше и с подобием бахромы.

Кирилл успел только удивиться, откуда данный предмет у него взялся, и подумать, что это, наверное, здоровенный тесак в ножнах. На этом первая серия боестолкновения кончилась, и началась вторая — из чужого лагеря послышались крики.

Оба воина завертели головами. Кирилл переломил ружьё, вытащил пустую гильзу, вставил новый патрон и тоже стал озираться. Близорукостью он не страдал, да, собственно говоря, чтобы разглядеть оленьи упряжки вдали, орлиного зрения и не требовалось. Их было пять штук, и они довольно быстро приближались. «Наверное, их-то я и видел сверху, — подумал аспирант. — Как людно стало в здешней пустыне!»

Между тем оба воина, позабыв о недавнем противнике, бросились к своему лагерю. Молодой, впрочем, не забыл подхватить при этом кремнёвку. Те, кто оставался возле нарт, мигом побросали на них немногие снятые вещи и принялись пристёгивать постромки собак к потягам. Добежав, молодой воин занялся тем же самым, а вот старший наоборот — стал резать чем-то привязи и отпускать рвущихся псов на волю. Через полминуты с десяток собак, негромко взлаивая, устремились навстречу оленьим упряжкам.

В предыдущей жизни Кирилл успел освоить большую часть доступной информации по любимому объекту исследований — таучинам. Теперь он стоял, хлопал глазами и почти всё понимал: «По-видимому, это погоня. Чтобы задержать её, старший воин отпустил собак одной из своих упряжек. А ездовые собаки, как известно, любого оленя полагают законной добычей и считают своим долгом на него напасть и загрызть».

Приём оказался действенным: упряжки вдали остановились, люди повскакивали с нарт и побежали навстречу мчащейся к ним стае. Вскоре Кирилл наблюдал уже две сцены сразу: вблизи шло лихорадочное комплектование упряжек, старший воин что-то перекладывал с нарты, оставшейся без тягловой силы, на другие сани. А вдали на снегу развернулось целое сражение между людьми и собаками. Выстрелов слышно не было — похоже, первые орудовали копьями и луками.

К тому времени, когда погрузка и запряжка в лагере были закончены, оленьи упряжки вдали вновь выстроились гуськом и сначала медленно, а потом всё быстрее двинулись вперёд. Чуть погодя старший воин занял своё место на нарте и повелительными окриками направил собак наискосок вверх по долине, собираясь, вероятно, выехать на старый санный след. Две других упряжки двинулись за ним. Четвёртый член отряда — низкорослый и узкоплечий — остался возле пустой растерзанной нарты. Он сделал насколько шагов вслед за последними отъезжающими санями, остановился и опустился в снег на колени. «Его бросили?! — удивился Кирилл. — Во дают!»

В момент отъезда возникла некоторая заминка — на развороте собаки соседних упряжек оказались рядом и принялись рычать друг на друга и вставать на дыбы, пытаясь вырваться и вцепиться в своих коллег. Каюры с ними справились довольно быстро, но, когда Кирилл вновь посмотрел на оставленного члена отряда, тот лежал боком на снегу и не двигался. Удивляться этому долго не пришлось — события начали развиваться стремительно.

Передовая упряжка едва проехала мимо проталины, где стояла палатка, как раздался крик:

— Стой! Стой! Остановитесь!

Каюр утопил в снегу тормоз из оленьего рога, а потом воткнул между копыльями остол. Остальные последовали его примеру. Первый и второй встали и принялись распускать только что завязанные ремни на поклаже. Третий — самый мелкий — подбежал к передовому и стал ему помогать. Дорого бы дал Кирилл за то, чтобы в этот момент в руках у него была не старая раздолбанная одностволка, а новенькая цифровая видеокамера: в десятке метров от него воин-таучин облачался в полный тяжёлый ламеллярный доспех! Это было настолько увлекательно, познавательно... В общем, хватило бы на хорошую статью или главу диссертации! Процесс продолжался не более минуты. Поножи привязывал уже помощник, а сам «латник» в это время пытался согнуть довольно длинный лук, чтобы накинуть на «рог» тетиву. Ещё через несколько секунд он был готов к бою: поверх одежды костяные доспехи, за спиной наискосок колчан, из которого торчат оперённые древки стрел, на бедре слева висит не то короткий меч в ножнах, не то большой нож, в руках лук. Второй — тот самый парень, которого Кирилл принял за сына — оделся самостоятельно. Его доспех, кажется, был попроще и полегче — не из костяных пластин, а из полос толстой кожи. Головного щита с крылом он не имел, только кожаный шлем с чьим-то пушистым хвостом на макушке.

Наблюдатель едва оторвался от этого зрелища, чтобы наконец выяснить, причину столь резкого изменения планов своих недавних врагов. Выяснил: сверху по долине приближается редкая цепь воинов — семь человек. В руках у них луки, а из-за спин торчат копья наконечниками вверх. Они идут, переваливаясь с боку на бок и высоко поднимая ноги, потому что на них не лыжи, а снегоступы.

— Эн-хой!! — грозно закричал тяжёлый латник. — Ползите сюда, жалкие трупоеды! Я сделаю из вас корм для собак!!

Молодой тоже что-то закричал, размахивая кулаком свободной руки.

«Интересно, какая дальнобойность у местных луков? — отстранённо подумал Кирилл. — А ведь этих ребят взяли в клещи — ни вперёд, ни назад! Однако...»

Примерно в сотне метров цепь нападающих остановилась и стала топтаться на месте. Было понятно, что они просто ждут, когда приехавшие со стороны тундры приблизятся и начнут атаку с тыла. Дождались, и бой начался — на дистанции метров 70-80. Причём на два фронта. Обороняющиеся разошлись метра на четыре, встали спиной друг к другу и принялись отстреливаться. Третий — он оказался мальчишкой лет четырнадцати — мотался между ними, уворачивался от летящих стрел, подбирал упавшие и засовывал их в колчаны стрелков. Дистанция явно превышала прицельную — снаряды шли в основном навесом и серьёзного ущерба латникам причинить не могли. Последние, впрочем, сами стреляли мало, да и то, в основном, чужими стрелами. Главным образом они занимались тем, что кричали нападающим всякие гадости про них самих, их детей и родителей. Те отвечали визгливыми голосами. Язык атакующих оказался Кириллу почти понятен — тот же таучинский, но какой-то искажённый.