— Пожалуй, верю. Только не нравится мне эта компания!

— Сам виноват — нечего было с ними хлестаться! Они тебя видели, они тебя помнят, а языки за зубами держать не умеют. Отослать их сейчас некуда — если только на суд Божий отправить. Хочешь — отправь. Вместо них я ещё кого-нибудь сговорю. Тех же Кузьму с Мефодием...

— Благодарю покорно! Уж лучше эти Сидоры-Степаны... Только я за них не в ответе!

— Ясное дело — тебе и других ответов хватит.

Караван должен был тронуться в путь на рассвете, но странствия Кирилла начались чуть раньше — из острога его вывели затемно. Кто и как досматривал товар, Кирилл так и не узнал, поскольку расспрашивать своих спутников ему совершенно не хотелось.

И вновь свобода, вновь ослепительная заснеженная тундра вокруг. Только Кирилла всё это не радовало. В солнечном блеске перед глазами вставали совсем другие пейзажи, возникали знакомые лица — живых и мёртвых. У Кирилла невольно появлялись мысли, что с грузом ТАКИХ воспоминаний уже нельзя вести жизнь рядового обывателя в родном мире — ходить на работу, писать статьи, болтать со знакомыми о пустяках, возвращаться домой... Он успокаивал себя тем, что возвращение ему и не светит — можно не переживать. Тем не менее дорога казалась скучной, еда безвкусной, а спутники — отвратительными.

Как это ни странно, но на них-то как раз жаловаться было грех. Парни враждебности не проявляли — скорее услужливость. Чувствовалось, что им перед дорогой изрядно «накрутили хвосты» и теперь они не прочь заслужить благорасположение своего нового хозяина. Устанавливать на ночь пологи (Кирилл спал отдельно) и готовить еду на стоянках у них получалось не слишком ловко, но они старались. Волчий оскал из-под овечьих личин проступал, пожалуй, лишь в их обращении с собаками — животных они лупили нещадно за малейшую провинность. Те платили им взаимностью: даже на пологих подъёмах они начинали демонстрировать полнейшее изнеможение и заставляли каюра чуть ли не в одиночку толкать перегруженную нарту. Зато на спусках радостно устремлялись вперёд, не слушая никаких команд. После нескольких аварий Кирилл приказал впредь перед спусками половину собак выпрягать. Сам он этого делать не стал, поскольку со своей сворой справлялся. «То ли я человек хороший, то ли у меня просто нарта легче», — мрачно усмехался он по этому поводу. В целом двигались они, наверное, вдвое медленней, чем могли бы без груза — он был немалым.

По представлениям Кирилла, двигаясь на север и северо-восток, предстояло пересечь многокилометровую долину Айдара, где кочевали оленные мавчувены, затем обширную «нейтральную» зону, и лишь потом можно было оказаться в «земле кочевий таучинов». Запас корма для собак был минимален — Кирилл рассчитывал «заправиться» у мавчувенов дня через три-четыре после старта. Однако уже на второй день пути присутствие людей или оленьих стад перестало ощущаться — куда же все делись?! Учёный начал уже всерьёз беспокоиться, когда наткнулся-таки на не очень старый санный след. Это было не совсем по пути, но Кирилл двинулся-таки по нему.

Под вечер караван достиг конечной точки этого следа, оказавшейся небольшим и очень бедным с виду стойбищем оленеводов. Гостей они встретили с какой-то обречённостью, словно были уверены: вот эти отберут последнее, можно будет закончить земные муки и переселиться в «верхнюю» тундру. Кирилл их прекрасно понимал: прибыли трое русских и один не-пойми-кто, говорящий по-таучински, — ничего себе гости! Учёный ещё на подъезде к стойбищу пообещал своим спутникам мучительную казнь, если они будут вести себя с иноземцами так, как привыкли. О том, что иначе они не умеют, он совсем позабыл.

После довольно скудной трапезы Кирилл занялся расспросами хозяев — ему нужно было разобраться в обстановке. Она оказалась довольно сложной — главным образом, в результате действий русских. Появление в Айдарском остроге «армии» Петруцкого в первую очередь ударило по ясачным мавчувенам. Сверх официальных и неофициальных (но обязательных!) платежей издавна существовала традиция брать по мере надобности у оленеводов «подводы» — упряжки с ездовыми оленями. Причём олени и нарты почти никогда хозяевам не возвращались. Теперь русских стало очень много, и они в кратчайший срок без всякого напряжения «обезоленили» все стойбища, до которых смогли добраться. Жаловаться острожному начальству оказалось бесполезно: никто у ясачных имущества не отнимал, а брал лишь во временное пользование, причём с согласия хозяев — попробуй-ка не согласись! С другой стороны, после похода Петруцкого таучины совсем озверели — убивают и грабят всех подряд чуть ли не у самого острога. В общем, мавчувены Айдара оказались между двух огней. Бедным людям нигде нет спасения, что подтверждается данным визитом — и здесь достали! Кирилл, конечно, заверил хозяев, что зла им не причинит. Как только он закончил высказываться на этот счёт, снаружи послышался странный гомон. Учёный вылез из Шатра и увидел такую картину.

Рядом с жилищем Иван неловко пытался свежевать оленя. Начал он с того, что вспорол брюхо и вывалил внутренности на снег. Естественно, теперь со снятием шкуры у него возникли проблемы. Кроме того, было видно, что убит не просто олень, а стельная важенка. Как и зачем она оказалась в стойбище, было совершенно непонятно. Степан у всех на виду занимался «сексом»: женщина опиралась руками о груз на его нарте, её меховой комбинезон был не спущен, а просто разрезан, чтобы облегчить доступ к телу. Сидору зачем-то понадобился кусок шкуры, и он не придумал ничего лучше, чем вырезать его из покрышки соседнего шатра. Из-за этого и возник шум — две женщины пытались помешать ему это сделать.

Кирилл просто захлебнулся злобой. В ответ на его мат подчинённые недоумённо пожали плечами:

— А чо мы-то?! Мы ничо не делали...

— Таким скотам объяснять что-либо бесполезно! Но совсем простую вещь вы понять можете? За такие дела нас просто убьют!

— А чо мы-то?! Мы ничо не делали...

Следующие пять дней пути были однообразными и тяжёлыми. Парни выматывались до предела, но Кирилл гнал и гнал вперёд маленький караван. Корм для собак быстро подходил к концу, как и силы людей и животных. Среди рядового состава явно назревал бунт — бессмысленный и беспощадный. Предводитель же как будто специально (не мог удержаться!) провоцировал подчинённых и заводил на остановках разговор о том, кого из них первым пустит на корм собакам. Обстановка накалилась до предела, когда впереди замаячили верхушки шатров довольно крупного стойбища. Зимние жилища тундровиков внешне почти не отличались, но по каким-то неуловимым признакам Кирилл понял, что это — таучины.

Как только он понял это, немедленно дал сигнал к остановке и потратил, наверное, часа два на инструктаж по «технике безопасности». Он заставил каждого по нескольку раз перечислить, чего нельзя делать в стойбище. При этом список разрешённых деяний был предельно коротким: можно делать лишь то, что он — Кирилл — разрешит лично. Скорое будущее показало, что старался он напрасно...

Караван заметили, конечно, издалека, но встречать его почему-то никто не вышел. Кирилл видел движение человеческих фигур между жилищами, так что счесть стойбище покинутым никак не мог, да и дым поднимался почти из всех дымовых отверстий. Почему же никого нет? В такой ситуации он оказался впервые и слегка растерялся — что следует делать? Он не придумал ничего лучше, чем остановить упряжки метрах в трёхстах от крайних жилищ и идти дальше пешком. Так он и сделал, оставив Степана присматривать за собаками.

На самой окраине стойбища учёный испытал странное чувство: никого вокруг нет, но людское присутствие ощущается. На него как бы смотрят десятки невидимых глаз, решая судьбу — то ли гостя, то ли свою собственную. Такого испытания долго выдержать Кирилл не смог и закричал по-таучински:

— Приветствую вас, люди этого места! Почему вы прячетесь? Я не несу вам зла, я пришёл к с добром и хочу вашей дружбы!