— Мне кажется... Я почти уверен, что Ньхутьяга сильнее менгитских богов, сильнее демонов, которые им помогают, — сказал учёный. — Значит, для людей, которых он избрал, менгитская скверна не так опасна, как для всех остальных, правда?

— Да, наверное, это так.

— Вот я и думаю... Мне кажется... Может быть, сейчас с менгитами должны сражаться лишь избранные Ньхутьяга? Тогда все остальные смогут вернуться в свои посёлки и стойбища, смогут вернуться и всё рассказать — предупредить людей об опасности...

Кирилл рассуждал довольно долго — он как бы приглашал присутствующих к совместным размышлениям, правда, в строго заданном направлении. При этом он упорно смотрел на Чаяка, пытаясь телепатировать ему нужный текст. Наверное, расстояние было слишком большим или реципиент невосприимчивым — не реагировал он довольно долго, но в конце концов всё-таки выдал:

— Пусть все уходят обратно! Пусть уходят! Я укажу тех, кто должен остаться! А остальные уже завтра поплывут вниз! Мы пришли сюда не за добычей!

«Слава Богу, — облегчённо вздохнул Кирилл. — Обратный путь вполне сойдёт в качестве карантина. Осталось придумать и внедрить в сознание людей инструкцию, что делать, если в пути кто-нибудь заболеет».

В этот день Луноликая в лагере не появилась. На следующий день тоже...

Проводить расследование при дистанционном общении, на которое он себя обрёк, Кириллу было трудно. С грехом пополам он выяснил, что имя «Тылгерлан» таучинам знакомо. Данный воин когда-то совершил несколько подвигов — каких именно, точно никто не помнит, — а потом стал известен своим неуживчивым характером и стремлением к независимости. Наверное, эти качества и заставили его вместе со всем кланом жить на пустой территории близ границы таучинских и мавчувенских кочевий. В принципе, в те края летом можно попасть по воде: нужно только подняться по притоку Айдара, перетащить лодки в озеро, переплыть его и спуститься по вытекающей из него реке до впадения в другое озеро. Оттуда будет уже рукой подать — дней пять-шесть пешего хода, и можно высматривать верхушки шатров на горизонте. Подробности Кирилл выяснять не стал, поскольку, как оказалось, в краях Тылгерлана Чаяк бывал (а где, интересно, он не бывал?!) и, значит, дорогу найти сможет, хотя данным маршрутом никогда не ходил.

Спрашивается, зачем это всё было нужно? Слишком сильное, наверное, впечатление на Кирилла произвело пребывание в «лепрозории». Кроме того, его память хранила описания последствий эпидемий в родном мире. Были, кстати, в документах и упоминания об умышленном заражении оспой «немирных» таучинов. В общем, он решил, что, если его власти хватит, не диверсиями заниматься, а двинуть с оставшимися людьми к стойбищам Тылгерлана и посмотреть, как там будут развиваться события.

Чаяк против задуманного не возражал — ясность ума он не утратил, хотя характер его заметно изменился. Впрочем, Кирилл подозревал, что его «друг» вынашивает план грандиозной зимней кампании, а воевать летом он просто не любит: вода и лодки для него не родные — то ли дело снег и нарты!

Основное войско тронулось в обратный путь, а Кирилл всё медлил с началом реализации своего плана. Его как магнитом тянуло к острогу, он просто не мог от него уйти, не выяснив судьбу Луноликой. После той злосчастной разведки прошло больше недели, прежде чем он решился на новое действие.

Поздним вечером учёный подошёл к воротам крепости. Они были, конечно, закрыты, но в окошке-бойнице караульного помещения горел свет — там, вероятно, жгли лучину. Кирилл постучал и Христа ради попросил огонька — свой костерок, дескать, он заспал, а огнива не имеет. Расчёт оказался верным: огня казакам было не жалко, они скучали на дежурстве и обрадовались развлечению. Прежде чем выдать головешку, они стали допытываться, кто он такой и с какого перепугу ночует за стенами.

Кирилл охотно объяснил, что в острог ему заходить нельзя, потому что он — беглый разбойник по кличке Рваный и его могут поймать. Он же хочет сдаться властям сам, чтобы получить за себя пять рублей и пропить их. При этом учёный показал на свету своё лицо. Служилые оценили шутку и посмеялись от души. Отсмеявшись, они разочаровали ночного гостя: премию за «поимку» разбойника он никак не получит, поскольку тот давно отдыхает в «чумной избе». Впрочем, возможно, что он уже отдал Богу свою многогрешную душу.

Кирилл обиделся, расстроился, начал было с горя рвать на себе волосы, но потом передумал и сказал, что имеет в запасе ещё один способ нехило гульнуть в остроге. Тут он перестал корчить из себя шута и перешёл на доверительный тон, как бы прося сочувствия и совета у слушателей. Вообще-то, он промышленник и в остроге бывает редко. В том числе потому, что здесь он многим должен и рискует угодить на «правёж». Однако недавно ему улыбнулась удача: у знакомого речного мавчувена он «вымучил» красавицу дочь. Теперь он хочет продать девчонку подороже и поправить свои дела. Ночевать с ней в остроге он не решился — не дай Бог прознают «кредиторы», так отберут «за здорово живёшь» и на выпивку не дадут. Так вот: он хотел бы сбыть девку не абы кому, а «ко двору» самого Петруцкого. Он бы и денег за неё не взял (ну, разве что самую малость), а попросил бы начальника аннулировать долговые расписки. Начальству ведь стоит лишь слово сказать, стоит только бровью шевельнуть, и «кабалы» как не бывало!

С последним утверждением служилые дружно согласились: его благородие, видать, сам настрадался от всяких процентщиков — до этой публики он бывает ох как лют, особенно с похмелья. А вот насчёт продажи «ясырки» они выразили сомнение. Дело в том, что уже с неделю как Петруцкий завёл себе новую бабу. С виду вроде ничего особенного, однако ж он её только что на руках не носит! Теперь он что ни день бреется, волосы на голове расчёсывает и, в народе поговаривают, не пьёт!

Кирилл сглотнул комок в горле, продышался и выразил сомнение в том, что нормальный человек из-за бабы может бросить пить. Особенно если «вина» у него хоть залейся. Это откуда ж такая девка может взяться?! Русская, что ли?

Над последним предположением казаки только посмеялись и заверили, что по-русски данная особа не знает ни слова — как уж с ней капитан разговаривает, одному Богу известно. А вот откуда она взялась, дело тёмное. Поговаривают, что Петруцкий положил на неё глаз в толпе, когда шёл в церковь на службу. Потом он велел её найти и выкупить у хозяина или мужа за любые деньги. Назвали и фамилию этого хозяина, но Кирилл признался, что она ему ничего не говорит. Тогда служилые пояснили: данный мужик торговал рыбой на майдане перед той самой службой.

Учёному захотелось биться головой о брёвна ближайшей стены: «Это я велел ей держаться возле деда! Он единственный знакомый в остроге, он не желает нам зла, он почти „друг“! Всё это я ей сказал — в форме приказа. А вот потом — перед расставанием — не сообщил, что дед на самом деле Иуда и предатель! Оставшись одна среди чужих людей, она, естественно, подалась к единственному знакомому — а куда ж ей было деваться?! Тот, ясное дело, прогонять её не стал. Потом деда спросили, не его ли это девка, на что тот, не будь дурак, ответил утвердительно. Конечно же, никаких документов на право владения собственностью у него не потребовали, возможно, сделка состоялась прямо на месте, особенно если покупатель расплатился редким здесь „наликом”. Может быть, „хозяину” просто дали пинка и велели проваливать, только это ничего не меняет. А моя Луноликая, конечно, даже не поняла, что с ней происходит! Моя? МОЯ?! А-а-а, бли-и-ин...»

Казаки увидели, что промышленник повесил голову, и принялись ему всячески соболезновать и давать советы. Среди прочего они предложили взять его девку на ночь, а за это скинуться ему на выпивку. Кириллу пришлось сосредоточиться и продолжить общение. Отдать свою собственность напрокат он категорически отказался — после вас, дескать, её и за стакан никто не возьмёт! Лучше уж он с горя пойдёт и пропьёт... ну, скажем, сапоги! Или лучше кухлянку? Эх-ма!