— Про Онкудина слыхал?

— Ну-у... — неопределённо промямлил Кирилл.

Вообще-то, благодаря общению с острожными жителями, имя это он слыхал — в выражениях типа «Тоже мне, Онкудин нашёлся!» — но никак не думал, что имеется в виду реально существующая персона. И вот поди ж ты...

— Так вот: покрученник я евойный! — не без гордости заявил Лука.

— Будет врать-то! Уж на что я молодой — неопытный, а понял, что за шрам у тебя на лбу. А Онкудин твой — дурак, что ли? Какой же купчина клеймёному хоть полушку доверит?!

— Ты, паря, таких слов про него не говори — не ровен час обидится. И купчиной не называй!

— Так кто же он?

— А человек добрый: Богу молится да людям помогает, сколь может. Церкву вот в Каменске построил, а на Ульяке другую заложил...

— Почему-то мне кажется, Лука, что этого «доброго» человека ты боишься сильнее геенны огненной. Я не прав?

Ответом ему была тишина. Довольно, впрочем, красноречивая.

— Паня-а-атно... Чем же он тебя «покрутил», коли не секрет?

— Проигрался я...

— А тебе впервой, что ли?!

— ТАК — впервой. Врагу не пожелаешь...

— Ладно, не будем об этом. Что ж поручено тебе Онкудином, чем рассчитываться с хозяином будешь?

— Коли скажу, ты сам моим покрученником станешь.

— Вот уж нет! — возмутился Кирилл. — Не буду я тебе ничего обещать, ни за что перед тобой отвечать не буду — не надейся!

— Ты-то не будешь, а мне за тебя, ежли что, ответ держать придётся.

— Твоё дело!

— Знамо — моё... — вздохнул Палёный. — Ладно, слушай сюда. Государеву пушнину с Лопатки в Якутск посуху боле не носят — морем только. И слава Богу! А нам бы Онкудинову мягкую рухлядь в Якутск доставить — царёвых людей минуя, а? Барыш-то какой, а? Только прежним путём не можно — по нему мавчувены всё больше живут. Они же народ ненадёжный: могут сами порезать, а могут и приказчику в Коймске али в Айдарске сдать. Акромя служилых одна здесь сила...

— Таучины?

— Верно мыслишь, паря, верно! Онкудин говорит: что хрещёные, что нехристи — все люди. Коли таучинов друзьями сделать, большие дела ворочать можно, а?

— Короче, тебя на погляд, на разведку послали: нельзя ли с таучинами договориться, чтоб «левые» караваны с пушниной пропускали, да?

— Ну, вроде как.

— Ладно, — вздохнул Кирилл. — Допустим, я тебе поверил. Излагаешь ты всё внятно. Только есть в твоей сказочке закавыки — ой, есть!

— Скажи — отвечу.

— Ну, например: зачем ты в войске Петруцкого оказался, а? Тоже мне, разведчик!

— Понудили, — вздохнул Лука. — Откупиться не смог... Кто ж знал, что он войной на таучинов пойдёт? Думали, на Айдар сразу двинет!

— Звучит не очень убедительно, — констатировал учёный. — Вопрос следующий: ты, конечно, сам вызвался при обозе остаться?

— Ну, так!

— А зачем, скажи на милость, ты из пищали палил, а? Если ты к нам, таучинам, по хозяйской надобности заслан, стрелял в нас зачем?

— А чо ж не палить-та? Зрю я: пока наш народ воюет, на обоз ватажка малая набегает — добро казачье пограбить хочет. От той ватажки мне, окромя смертыньки, ждать нечего: порешат и в бега уйдут, пока служилые не хватились. А огневого бою людишки здешние не любят — может, думаю, отступятся.

— Плохо ты таучинов знаешь!

— Ясно дело — плохо! — охотно признал Лука. — Откель мне про них знать-то? Народ всяко-разное рассказывает. А тебя я не признал на нарте — уж больно ты ликом тёмен стал!

— Ладно... — не стал развивать неприятную тему Кирилл. — Надо полагать, ты тоже не знаешь, что там такое Петруцкий задумал?

— Откель? — удивился Палёный. — Может, он таучинов смирить желает? Коли оне под государеву руку пойдут, ему, небось, повышение по службе будет — майором станет али полковником...

Буран кончился через два дня. Или через три — точно сказать было трудно. Для людей это событие ознаменовалось обычным в таких случаях резким переходом от долгой неподвижности к ломовой работе. Всё нужно было откапывать, хотя снега выпало и немного; нужно было найти и поймать оленей. Кирилл вместе с Лукой занялся «беженцами». Он догадывался, что с ними дело будет плохо, но не мог представить, до какой степени. В природе не произошло ничего экстраординарного — обычный весенний буран, — но люди не хотели жить. Или не очень хотели... В общем, в живых осталось семь человек — в основном женщины с детьми.

Оставлять их на произвол судьбы учёный категорически отказался. Чаяку пришлось с этим смириться и придумывать выход. Собственно говоря, вариантов было немного: распределить груз трофейной нарты по беговым саням; забрать всех людей и двигаться до ближайшего стойбища, ещё не затронутого войной. Начался процесс перемещения груза, и Кирилл впервые смог рассмотреть захваченную добычу. Бочонки внешне несколько отличались от тех, которые Кирилл недавно доблестно рубил тесаком. Для пороховых они были явно тяжеловаты, а для свинца — слишком лёгкие. Пока учёный гадал, рядом оказался Палёный. Он глянул на груз и чуть не сел в снег от изумления:

— Ну, ни хрена ж себе!

— Да, — согласился Кирилл, — пороха много, а вот свинца...

— Что-о?!

— Чего ты глаза вылупил, Лука? Мы угнали две нарты с «огненным зельем», одну утопили. Вторая вот осталась. Наверное, если правильно распределить заряды, хватит, чтоб взорвать половину Коймского острога!

— Взорвать?! Ну, ты... Не, погодь, так ты чо, не разумеешь? Какой порох?!

— Какой-какой... — В душу учёного ворвались сомнения, поскольку она была для них открыта. — Обыкновенный, наверное!

— Ты с какого дуба упал, паря?! Это ж казённо вино!

— Не понял?!

— Чо понимать-та?! Этим добром весь острог не взорвать, а купить можно! С потрохами!

— Та-ак...

Лука изрядно подивился наивности Кирилла, но пояснения всё-таки дал. Государевым людям — служилым — много чего положено от казны, и в том числе некоторое винное довольствие — одна-две чарки «вина», то есть водки, по большим церковным праздникам. В дальних походах служилые свой спирт обычно не получают, но это вовсе не значит, что казной он не выдаётся вместе с прочими припасами. Надо полагать, Петруцкому стоило немалого труда сохранить данный продукт в пути от Икутска, а может, и от самого Обольска. Впрочем, Палёный высказал предположение, что капитан просто тихушничает — пьёт втихаря общественный продукт, объявив личному составу, что винный запас отсутствует. Лука утверждал, что в таких опечатанных бочках хранится именно спирт, который до состояния питьевого «вина» нужно разбавлять водой в два-три раза. В краях, где самогон гнать не из чего, данная жидкость представляет огромную ценность. На Лопатке и в Айдарском остроге приспособились «сидеть» вино из местного сырья, но и там бочонок «казённой» представляет собой целое состояние.

Огромная ценность спирта заставила Кирилла погасить первый душевный порыв — вылить всё к чёртовой матери и забыть данный эпизод как неудачную шутку. Получалось даже хуже, чем он думал: российскому войску нанесён не столько материальный, сколько моральный ущерб, а боезапас почти не пострадал. О том, что было на утонувшей нарте, оставалось только гадать.

— Отчаянный ты! — с деланым восхищением сказал в заключение Палёный. — Петруцкий, ежели с похмелья, из-под земли тебя достать прикажет!

— А не с похмелья?

— Ну... Скажет служилым, что проклятые таучины весь винный запас угнали. Он, значит, его до праздника берег, а нехристи отбили! И «добро» даст: ловите, коли выпить желаете!

— И что же, кинутся ловить? — до Кирилла вдруг дошло, что юмор-то совсем не весёлый, что они находятся в котловине, из которой почти нет обзора, что...

Луку Палёного, вероятно, посетили схожие мысли — он принялся тревожно озирать видимый горизонт. Учёный тоже осмотрелся, ничего подозрительного не заметил и кинулся к парням, увязывающим груз на нартах: