Так, помнится, в старом фильме вождь семинолов взорвал корабль проклятых бледнолицых. Правда, до взрыва он успел нырнуть в воду. Всё хорошо и красиво, но там была сухая палуба, а здесь — мокрый снег. Глупости это — пора, похоже, умирать по-настоящему! Или... Или не пора?!»

Он стоял и держал в руках чужое оружие. Это была не фузея с кремнёвым замком, а... пищаль.

Фитильная.

И фитиль собирался потухнуть, поскольку почти догорел до зажима.

Кирилл отвернул винт, освободил верёвочку — с той стороны зажима оставалось ещё сантиметров 15 — и подул на огонёк. Тот послушно расширился и отъел ещё пару миллиметров фитиля. «Хорошо горит, однако! Кажется, эти фитили стрельцы чем-то пропитывали — селитрой, что ли? Ну, не важно... Где там наши друзья?»

А друзья — те, которые настоящие, — были уже далеко. Их упряжки вот-вот должны были скрыться за выступом заснеженного берега. Зато друзья «в кавычках» оказались почти рядом — меньше сотни метров, наверное. И один из них, похоже, собирался стрелять в него из ружья.

— Врёшь — не возьмёшь! — погрозил ему кулаком Кирилл и, пригибаясь, кинулся обратно.

Дальнейшее заняло, наверное, секунд 10-15, хотя Кириллу они показались минутами. Драгоценный фитиль он зажал в зубах и... И рубил, кромсал деревянные бока бочонков, пихал, швырял, подкатывал их поближе к гружёной нарте. Порох не хотел высыпаться сквозь дыры, и Кирилл вспомнил, что одну упаковку он сумел-таки сломать грузом свинца. Он нашёл её и буквально растерзал надломленные клёпки голыми пальцами. Наконец он любовно обхлопал ладонями пороховую горку — прямо как ребёнок, завершивший строительство песчаной пирамидки где-нибудь на пляже. В вершину этой пирамиды Кирилл погрузил указательный палец, а потом в образовавшуюся дырку поместил фитиль — горящим концом кверху. Секунду подумал и придавил порох, подвинув его так, чтобы до огонька оставалось меньше сантиметра. «Время пошло», — мысленно произнёс он, прежде чем вскочил на ноги. Он почти уже добежал до своей нарты, когда сзади грохнул выстрел. Кирилл даже не оглянулся — плюхнулся на своё место и выдернул якорь-тормоз из мелкого снега.

В слепящем свете солнца и снега оценить расстояние было трудно, но Кириллу показалось, что отъехал он уже далеко, а ничего не происходит. Только с берега вновь звучат выстрелы — битва, наверное, продолжается. Каюр остановил упряжку и стал думать о том, куда он мог деть свою солнцезащитную полумаску и что теперь делать — не возвращаться же?! Или... вернуться?

Он стоял возле саней и смотрел на далёкий берег, испещрённый чёрными точками воюющих друг с другом людей, на голубую полосу воды, на тёмное пятно огромного обоза на льду. Может быть, он простоял целую минуту. Или две...

БУХ!! БУХ-БУ-БУХ!!!

Воздух, казалось, дёрнулся навстречу, пихнув тело назад. Ещё и ещё раз. Лед под ногами дрогнул, а чуть позже ощутимо колыхнулся несколько раз, словно под ним прошли пологие волны. Оленей охватила паника — если б Кирилл не держал в руке поводья, то остался бы без транспорта, и никакой бы якорь не помог. С обозными упряжками дело, наверное, обстояло гораздо хуже — тёмное пятно на льду стало стремительно расползаться во все стороны. Чёрные точки людей на поле боя утратили какой-либо порядок и начали смещаться в одну сторону — к берегу.

«Ну, да, — подумал Кирилл, — служилые бегут спасать своё имущество. Без него им в тундре хана. Но разгрома „армии” Петруцкого, скорее всего, не последует — таучины не сунутся в воду вслед за врагами, хотя, наверное, кое-кого и подстрелят при переправе. А олени с нартами никуда не денутся, хотя собрать их будет не просто. Пожалуй, это самый значимый результат. Рвануло только три раза и притом довольно слабо — скорее всего, это те три бочонка, которые я успел вскрыть. А все остальные, наверное, просто разбросало вокруг — порох от детонации, как известно, не взрывается. Так что „огненного зелья“ у служилых осталось в достатке. Интересно, это моё геройство изменит ход истории или нет? Вроде бы в истории родного мира подобных безобразий не зафиксировано. Впрочем, это не значит, что их не было — просто не доложили, или начальство замяло „для ясности”, а документы потерялись по пути из одной канцелярии в другую. А вот если я не найду свои солнцезащитные „очки” или не сделаю новые, то через час ослепну. Куда же я их дел?!»

«Очки» свои Кирилл так и не нашёл — пришлось отрезать от «седла» кусок кожи и сделать новые. Пленный лежал, скрючившись, в задке саней и беспокойства не причинял. Впрочем, и без него забот хватало. В частности, обнаружилось, что в результате проведённой баталии Кирилл остался «голым и босым»: нет у него ни еды, ни спальных принадлежностей. Правда, есть одежда, доспех, который он так и не снял, и четыре оленя, два из которых бегут на привязи за нартой. «Ситуация, конечно, не смертельная, но забивать на еду сильного, хорошо обученного упряжного оленя жалко, а спать без приличной подстилки и полога довольно неудобно. Кроме того, держать пленного всё время связанным нельзя, а если развязать, то где гарантия, что в первую же ночь проснёшься на „этом“ свете, а не на „том“? Кроме всего прочего, я ведь не на прогулку выехал, может, ещё и погоня будет... В общем, так и так получается, что надо догнать Чаяка с ребятами. Но вот как и где?»

Поле ровного, припорошённого снегом льда кончилось. Дальше лёд стал каким-то корявым — он явно уже ломался, замерзал и снова ломался. Кирилл едва успел подумать, что ехать дальше слишком опасно, как наткнулся на эту самую опасность — прямо перед ним была небольшая полынья, в которой плавал битый лёд. Один санный след вёл прямо к ней, другой уходил в сторону. Учёный остановил своё транспортное средство и провёл беглое расследование. Результаты были печальны: «Похоже, тут кто-то провалился — одна или две упряжки. И никто, кажется, не спасся — все ушли на дно. Значит, нарта была тяжёлая. Остальные повернули к берегу. Там, однако, сплошные скалы, в поле зрения только один распадок, который издалека „проезжим" не выглядит, тем более для грузовых нарт. Впрочем, выбора нет — надо посмотреть».

Кирилл уже знал, что на выходе ручьёв к морю часто образуются небольшие каньончики длиной в сотню-другую метров. А дальше — вглубь берега — долина вполне может стать широкой и ровной. Зимой эти микроущелья иногда забивает снегом до самого верха. В данном случае снега оказалось немного, а следы на нём однозначно свидетельствовали, что недавно в верховья прошёл небольшой караван. Кирилл порадовался своей прозорливости и двинулся вперёд. Надежда на скорую встречу крепла на каждом повороте. «Судя по истоптанному снегу, ребятам пришлось здесь повозиться с грузовыми нартами, так что двигались они отнюдь не быстро. То ли дело я — на почти пустых санях!» Стоило Кириллу это подумать, как его нарта скользнула вбок и заклинилась между камней. Ничего страшного не случилось, однако чтобы выбраться, нужно было одновременно понукать оленей и приподнимать тяжёлый задок нарты — как это сделать, будучи в единственном числе?

Некоторое время возница мучился сам и терзал несчастных оленей, а потом произошло странное. Нарты как бы сами собой приподнялись, продвинулись вперёд и оказались на ровном месте. Кирилл тут же утопил ногой в снег якорь-тормоз и вскочил на ноги. Позади саней на снегу стоял пленный казак и криво ухмылялся:

— Хреново ездишь, Кирюха! Правей брать надо было — вдоль стеночки.

То, что служилый его узнал, странным не было — Кирилл достаточно долго исполнял роль писаря в Коймском остроге, в лицо его знали многие. Сам же он служилых и промышленных различал плохо — все они были усатые-бородатые, разглядывать и запоминать их никакого желания (да и нужды!) у писаря не было. Данная же человеческая особь никакими особыми приметами не обладала, разве что голос показался знакомым — с ним было связано какое-то воспоминание. Кирилл поворошил слегка память, ничего там не нашёл и спросил просто так — для коммуникации: