Вместо скромного, но добротного зипуна с оторочкой из бобрового меха — непонятная «разлетайка», долгополая и бесформенная. На ногах — растоптанные чуни[86]. Ну, или что-то на них похожее. Тронутые сединой волосы торчали во все стороны, как у линяющего по весне кота. А в особенности привлекали внимание сливово-сизые, набрякшие мешки под глазами, багровый, весь в синюшных прожилках нос и сухие, обметанные лихорадкой губы.

И это батюшка панны, которую Годимир полюбил?

Увы, да. И хотя бы поэтому надо быть с ним сколь возможно более почтительным.

Драконоборец склонился, прижимая ладонь к груди. Потянул за собой ругающегося сквозь зубы шпильмана. Олешек отвесил изысканный поклон, но тут же воспользовался им, чтобы потереть отбитую коленку.

— О! А вы кто? — хриплым, посаженным, как у загулявшего плотогона, голосом спросил Доброжир.

— Годимир герба Косой Крест из Чечевичей, — напомнил молодой человек.

— Годимир? Герба Косой Крест? — приподнял бровь король, стряхивая пальцами что-то невидимое с плеча. — А! Как же! Помню, помню. Драконоборец. Настоящий. Из-за Оресы. Верно?

— Истинно так, твое величество.

— А второй? Нет, погоди. Не говори. Сам вспомню. Шпильман заезжий. Божидар его лазутчиком объявлял. Удивительно… Что ж это лазутчик и не под стражей?

— Почту за честь объяснить, твое величество… — велеречиво влез Олешек, но король его не слушал.

Доброжир подошел поближе к словинцу, дохнув кислым запахом подбродившей капусты и ядреным перегаром, свидетельствующим о неумеренном потреблении браги. Причем, по всем признакам, свекольной. Спросил, ежась и стягивая «разлетайку» у горла:

— Пан Годимир, а скажи мне, как рыцарь рыцарю, у тебя чего-нибудь дернуть не найдется?

— Что? — не понял словинец. — Кого дернуть?

— Да не кого! — скривился король. — А что! Браги там… — Он протянул руку, снял с кольчуги молодого человека нитку или пылинку-паутинку. — Вина. Можно и пива, но оно слабое. Не люблю пиво. От него штаны… Тс-с-с… Я тебе ничего не говорил. Глянь туда!

Заречанин ткнул пальцев в темный угол.

— Что там, твое величество?

— Не видишь? Эх, какой же ты драконоборец! Так и дракона проглядишь.

— Да не вижу…

— Не видишь и ладно. Что там насчет браги? — Король придвинулся почти вплотную. От его одежды воняло потом и мочой. Видно, не зря про пиво вел разговор.

— Ну, твое величество, нет у меня ничего…

— Врешь! — Доброжир погрозил пальцем. — Прячешь. Ты, пан Годимир, правильно делаешь, что прячешь! Никому не говори. Никому. А особенно, Дельке моей. Доченьке родимой… А то она опять визжать начнет. Знаешь, как она громко визжит? А у меня голова ж не чугунная. Так когда мы дернем по малой?

Не прерывая тирады, король шарил пальцами по своей одежде и волосам. Что-то ловил щепотью (блох, что ли?), бросал под ноги. Пару раз пытался и до усов Годимира дотянуться, но словинец брезгливо отшатнулся, стараясь, впрочем, не выглядеть чересчур непочтительным.

— Нет у меня ничего. Честное благородное слово, — развел руками драконоборец. — В дороге долго был…

— Я понимаю. Обеты рыцарские и все такое… Но мне-то ты можешь помочь? Я ж Дельке ничего не скажу. Глоточек. Всего один глоточек.

Годимир уже и не знал, как отделаться от приставучего, словно три нищенствующих монаха сразу, короля. Или правда кликнуть кого-то из челяди? Глядишь, его величество побоится, что шум поднимется и до Аделии дойдет отголосок. Дочку он, похоже, всерьез опасался. Что ж она такое учинила, вернувшись под родительский кров? Не иначе все хмельное, что в замке хранилось, под замок надежный упрятала, а то и спровадила в выгребную яму. А где же король в ее отсутствие себе бражку добывал? Или нарочно кто-то поставлял. Ох, непрост Божидар, ох, непрост… Серьезную видать игру затеял, если короля споил, наследницу престола в город пускать не велел.

— Что ты таращишься, пан Годимир, как домовой на крынку с медом? — Сухие пальцы Доброжира ткнулись рыцарю под ложечку. — Ты меня, никак, обидеть задумал?

— Нет, твое величество. Нисколько. И в мыслях…

— Врешь! Ты со мной выпить брезгуешь. Или жалеешь. Нельзя жалеть. Как сказано в «Деяниях Господа»? И вернется сторицей…

Словинец уже не знал как быть. Хоть молча разворачивайся и бегом по коридорам, пока не достигнешь спасительной часовни. И то под вопросом — можно ли от Доброжира в его замке скрыться? Наверняка он тут, как рыба в воде.

— Твое величество! — неожиданно шагнул вперед Олешек.

— Шпильман? Говори. Только быстро, а то мне нужно брагу искать…

Годимир незаметно отошел назад, оставляя мариенбержца лицом к лицу с Доброжиром. Никто его в спину не толкал. А раз сам влез, пускай сам и выкручивается.

— Твое величество, у меня найдется пара глотков.

— Правда? — Король молниеносно вытянул вперед руки со скрюченным пальцами. Попробуй пообещай и не дай — в глотку вцепится и поминай как звали!

— Правда. Вот баклажка, — музыкант для убедительности встряхнул небольшую флягу, оплетенную лозой. Подтверждая его слова, внутри что-то булькнуло.

— Давай! Повелеваю тебе…

— Э-э, нет, твое величество. Не пойдет.

— Как не пойдет? Я сейчас стражу!..

— Не надо стражу, — испугался шпильман. — Давай так, твое величество. Я тебе баклажку, а ты меня из Ошмян выведи.

— У-у-у, — протянул Доброжир. — Эдак мы до рассвета промаемся.

— И что с того?

— Ага! А на рассвете Делька проснется. Если она меня, короля и родителя, не жалеет, знаешь, что она с тобой учинит?

— На кол, самое малое, — шепнул Годимир.

Олешек передернулся, но стоял на своем:

— Не хочешь сам выводить, прикажи кому-нибудь. Но только я просто так баклажку не отдам.

Пальцы короля забегали по рукаву бесформенного одеяния с лихорадочной быстротой, напоминая расхожую фразу, что, мол, спешка нужна при ловле блох и при поносе.

— Ох, ты и ушлый малый, шпильман чужеземный… Ох, и ушлый!

— Какой есть, твое величество. А решать тебе.

— Раз мне решать, сейчас и порешим. — Заречанин схватил музыканта за полу зипуна и поволок за собой. До Годимира донеслось его малосвязное бормотание: — Разве я не понимаю? Ты мне, я тебе. Господь учил помогать ближнему. Вот Божидар добрый, помогает…

Они скрылись в темноте, оставив драконоборца стоять с раскрытым ртом. Ай да Олешек. Ну, скажите на милость, нужна такому чья-либо помощь? Хитрец, ловкач и умеет воспользоваться слабостью другого. Может, и вправду лазутчик?

А если не лазутчик, то гад бессовестный, это уж совершенно точно. Удрал и не попрощался. Не договорился о встрече. Друг называется.

Годимир развернулся и медленно пошел обратно. К алтарному престолу, расшитому антиминосу, иконам и «Деяниям Господа». Как ни крути, а если предстоит тебе посвящение, блюди традиции. Молись и достигай просветления. Получив пояс и шпоры, в любой корчме наверстаешь упущенное.

Перед самым рассветом Годимир заснул.

Самым богопротивным манером взгромоздил локти на святой престол, опустил лоб на раскрытые посредине «Деяния Господа» и провалился, как в мутную жижу.

Снов он не видел. Он вообще перестал видеть сны с тех пор, как умерла… Нет, не умерла, а, как бы поточнее выразиться, прекратила земное существование навья. Ни кошмаров, ни светлых, радостных грез. Ничего.

Но, как ни просило измученное погонями, драками, скачкой тело отдыха, легкий скрип приоткрываемой двери он услышал сразу. Встрепенулся, снял локти с антиминоса. Провел ладонью по лицу от лба к подбородку, прогоняя остатки сонливости.

— Ага! Не спишь, значит? Молодой еще, крепкий ты, пан Косой Крест! — бодро загудел пан Тишило. — Я в твои годы тоже по трое суток подряд мог не спать. Так ведь?

Пан Стойгнев глянул подозрительно. От его пронзительного, словно у белоперого кречета, взгляда, конечно же, не укрылись набрякшие веки и красная, продавленная переплетом «Деяний» полоса поперек носа Годимира. Вот сейчас начнет поучать. О чести, о долге, о прочих понятиях…