Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В чём же он ошибся? Какую оплошность допустил?! Гадать на эту тему было поздно: обвинитель полез под Кирилловы нары — к самой стене — и выволок на свет тощий холщовый мешок с заплатами. Мешок был развязан, на стол вывалено три вполне приличные сушёные рыбины. Кирилл знал их «в лицо» — ещё вчера они покоились в общественном запасе. Каким же образом они умудрились забраться в мешок? А потом заползти под нары? Да и тканевый мешок сам по себе имеет немалую ценность — откуда он мог взяться у «нищего» Кирилла? Отвечать на эти вопросы, однако, никто не собирался.

— Паскуда!!

— Иуда поганый!

— Сучий выблядок!!

— Не здесь! — притормозил передовщик. — Сё место свято — на волю пошли!

На всё про всё оставались секунды. Обувь была на ногах, верхняя одежда — кухлянка и меховые штаны — лежала рядом на нарах. Кирилл схватил одежду, махнул ею по близким лицам и заревел что есть мочи:

— Отвали! Дорогу!! Поубиваю, гады!!!

На секунду народ оторопел, и Кирилл ломанулся вперёд — к двери. Две-три руки попытались схватить его за рубаху, но неудачно, сбоку вывернулся лохматый мужик и облапил Кирилла за корпус — словно друга обнял:

— Куды?!

— Туды! — гаркнул учёный и, качнувшись, ударил лбом в лицо. Носовая кость противника хрустнула, и захват ослаб. Кирилл отпихнул мужика в сторону — прямо на руки соратникам. Ему оставалась всего пара шагов до свободы, но у самой двери кто-то удачно подставил ногу. Учёный споткнулся и на улицу вылетел буквально кубарем. Следом выскочили двое промысловиков, а остальные застряли в дверях — там возникла давка. Кирилл вскочил на ноги и...

И вдруг ощутил себя прежним — лёгким, сильным и почти неуязвимым. Он бросил одежду на снег и встретил набегающего мужика прямым в голову с правой. Того повело в сторону. Можно было обойтись чем-нибудь попроще, но Кирилл не удержался и врезал второму ногой в челюсть. Оба противника легли на снег. Больше на великого грешника никто не кидался: промышленники толпились возле двери, изумлённо рассматривая неподвижные тела соратников.

Народу у двери становилось всё больше, и Кириллу пришлось отступить на шаг, чтоб сохранить дистанцию.

— Ну, кто ещё хочет? Ты? Или ты?

— Убивец... — прошелестело в воздухе.

— Сами начали! Не брал я рыбу! Меньше вас жрал, чтоб чего не подумали!

Выражения глаз и заросших лиц рассмотреть было нельзя, но совершенно определённо чувствовалось: говорить, объяснять, оправдываться сейчас бесполезно. Все заряжены на одно: бить преступника. И били бы, но осуждённый атакует, а это, как говорится, ни в какие ворота не лезет, это порождает даже не страх, а оторопь.

На улице оказался передовщик. Наверное, ему нельзя было терять лицо.

— Ах ты, змеёныш, — проговорил Щербатый. — Пригрели гада, вскормили-вспоили Иуду!

Он двинулся на Кирилла — широкий, коренастый и, наверное, очень сильный. Однако «вдохновение боя» ещё не покинуло бывшего боксёра-второразрядника и каратиста. Мощный размашной удар был нацелен ему в ухо. Под чужой кулак учёный поднырнул и коротко тюкнул противника в область солнечного сплетения. Артельный передовщик остался на ногах, но дышать перестал и руками махать уже не пытался.

Кирилл отступил ещё на шаг:

— Не воровал я! И ты это прекрасно знаешь! Просто не мог воровать!

— Су-ука-а-а...

— Ладно!

Кирилл обошёл чуть покачивающегося передовщика, подобрал одежду и обратился к притихшим артельщикам:

— Никто больше в рыло не хочет? А то подходи — мне не жалко!

Ответом была тишина, точнее, злобно-испуганное сопение.

— Чёрт с вами! — сказал на прощанье Кирилл и добавил матерное ругательство. Он повернулся и зашагал по ближайшему накатанному санному следу прочь от зимовья. Преследовать его никто не пытался.

Глава 6

ТУЗЕМЦЫ

Подтаявший и снова замёрзший снег в лыжне держал хорошо. Кирилл шёл, размахивал вещами и радовался своему новому положению: он опять здоров, он, оказывается, снова может драться и побеждать! И самое главное — однообразная тягомотная жизнь кончилась. Что там впереди — неизвестно, но этот пушной маразм остался позади!

Потихоньку стало смеркаться, подул ветерок и как-то незаметно выдул из Кирилла эйфорию. Мысли в голове появились приземлённые и очень конкретные: «Куда же я иду? По этому следу к зимовью приходили и уходили люди одной из чуниц. В конце концов я доберусь до их первого стана — там плохонький шалаш и кострище. Ничего полезного на стоянках промысловики не оставляют — только обглоданные кости да собственное дерьмо. Отходов практически нет, поскольку тушки пойманных зверей — соболей в том числе — идут в пищу или на наживку. Оно мне надо? А собственно, что мне надо? В шалаше сохранилась, наверное, подстилка из веток — не замёрзну...»

Постепенно на поверхности оказался пласт других — совсем уж неприятных — мыслей. То есть получалось, что, «красиво» простившись с промысловиками, Кирилл сделал великую (пожалуй, фатальную!) глупость. «Организм сейчас „на подсосе“, никаких резервов нет — пропущенная кормёжка вызовет потерю сил, причём очень быстро. А вне жилья это приведёт ещё и к замерзанию даже при относительно высокой температуре. Без оружия и соответствующих навыков добыть еду в весеннем лесу очень трудно, разве что жевать кору и почки. Попробовать пешком добраться до острога? Простейший расчёт показывает, что сил на это не хватит, а чудес не бывает. Тёплые штаны и кухлянка позволят лишь оттянуть гибель от переохлаждения. Добыть огонь в принципе можно, но он ни от чего не спасёт, а сил потребует много...»

Из снаряжения у Кирилла был только нож — если, конечно, данное приспособление можно было назвать ножом. Дело в том, что с уменьшением пайков сушёную рыбу пришлось резать — целые куски кому-то доставались редко. У каждого охотника был свой нож, но притрагиваться к нему никто, кроме хозяина, не мог — табу. О своей нужде Кирилл объявил публично, и ему выдали ржавый кусок обруча от бочки длиною в ладонь. Железку Кирилл отчистил, расковал камнем, кое-как закалил и долго точил на куске песчаника. Потом — с её же помощью — сделал ножны.

В общем, по здравом размышлении получалось, что идти надо не вперёд, а назад — к зимовью. Надо принять побои и ждать вместе со всеми возвращения в жильё — вряд ли артельщики уморят голодом битого вора. «Вот уж нет! — усмехнулся этим мыслям Кирилл. — Что-то слишком много меня бьют в этом мире — хватит! Да я лучше вас самих передавлю поодиночке, сволочи!»

Сумерки сгущались, ветер усиливался, а охотничьего стана всё не было. Кирилл шёл и шёл вперёд. Его душевное возбуждение не утихало, оно стало каким-то мрачно-отчаянным: «Сдохну — и плевать!» Где-то в глубине то ли сознания, то ли подсознания всё-таки жила уверенность, что должно случиться чудо — просто не может не случиться! Ничего, кроме этой иррациональной веры, ему не оставалось — и он верил. Поэтому учёный почти не удивился, когда почуял запах дыма.

Ветер нёс его навстречу — как раз по санному следу. «Кто бы это мог быть? Пахнет горелым жиром, но ни таучины, ни мавчувены мясо на огне не обжаривают — только русские и изредка икуты».

Возле осевшего, полуразвалившегося шалаша в снеговой яме трепыхалось пламя костра. Двое сидели вплотную к огню и один чуть поодаль. От запаха подгоревшего мяса рот наполнился слюной. Её пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы произнести приветствие.

— Будь здрав и ты, паря, — прозвучало в ответ. Ни Кузьма, ни Мефодий со своих мест не поднялись. — Садись, Кирюха, — повечеряем.

«Ну, конечно, — вспомнил учёный, — они вроде бы собирались приехать весной, только я не понял зачем». Наклонно к огню было воткнуто несколько палок с нанизанными на них кусками мяса. Судя по всему, это была оленина, причём свежая. Один из «шампуров» Мефодий выдернул, осмотрел и подал Кириллу:

— На, пожуй, убивец.

— Сам такой, — буркнул учёный, принимая угощение. Под взглядами прищуренных глаз служилых он чувствовал себя прямо-таки голым — душевно голым.

1602
{"b":"895523","o":1}