— «Плохо...»

— «Надо этих!»

— «Давай, но аккуратно...»

Кирилл предпочёл бы совсем не видеть дальнейшего, но веки отказались опускаться, и память запечатлела всё... Мефодий двигался с грацией леопарда, слегка приболевшего геморроем.

«Господи, — ужаснулся учёный, — как мало нужно, чтобы убить человека! Всякие там двуручные мечи, секиры с алебардами, многометровые рыцарские копья — дешёвая романтика, детский сад на прогулке... Всего-то и надо: грузик (ружейная пуля?) на коротком ремешке, и живые становятся мёртвыми!»

Мефодий начал было ворошить барахло (привычно и ловко!), но Кузьма рыкнул на него, и беглецы двинулись дальше, прикрыв трупы мешками.

Остаток пути они почти бежали. Из какой-то развалюхи высунулся мужик и окликнул их, вероятно, спутав с кем-то. Кузьма в два прыжка оказался рядом. Труп он пихнул обратно в сарай, а дверь подпёр палкой.

Острожную стену уже начало подтапливать — воды по колено. На этом участке периметра брёвна частокола не были вкопаны в землю, а опирались на козельчатый помост. Никаких часовых на настиле не наблюдалось.

— Здесь вроде? — то ли вопросительно, то ли утвердительно проговорил Мефодий.

— Сам не видишь?! — отреагировал Кузьма. — Шустрей давай!

Они дружно навалились на брёвна. Послышался скрип, и нижние концы раздвинулись, образовав приличную щель. За ней плескалась вода, а вдали в предутренних сумерках угадывались верхушки полузатопленных кустов. Выбравшись на ту сторону, бывший палач первым делом грязно выругался:

— Где он, паскуда?!

— Да вон, кажись! — указал его спутник. — За кустами прячется. Шумни-ка ему!

Лодка оказалась большой долблёнкой с наращёнными бортами. Управлял ею Якашка. Первым делом Кузьма перебрал (пересчитал?) мешки, лежавшие на дне, и влепил безответному подручному подзатыльник за то, что один из них подмок. Оказавшись в лодке, Кирилл смог рассмотреть груз получше — большинство мешков были не завязаны, а зашиты, кое-где виднелись печати. «Пушную казну пограбили, — догадался аспирант. — Мафия бессмертна... Но на что они рассчитывают?»

Лодка двигалась не по основному руслу, а по боковым протокам, между затопленных зарослей — течение здесь было слабее, а кое-где и вовсе отсутствовало. Вёслами работал в основном Якашка — не жалея сил, до кровавых мозолей. Надо полагать, ему очень хотелось казаться нужным, а лучше — незаменимым. С изрядной долей насмешки Кириллу предложили ему пособить, но учёный в ответ ругнулся: делайте со мной что хотите, а работать не буду! Впрочем, он и не смог бы, даже если б захотел.

Плыли весь день — не останавливаясь. На короткой ночёвке костра не разводили и вскоре снова пустились в путь. Ближе к вечеру второго дня пути старшие беглецы начали проявлять беспокойство — что-то они чуяли. Кириллу тоже показалось, будто в воздухе появился запах дыма. В конце концов лодку направили к берегу. Там Мефодий с Якашкой пошли на разведку — вверх по течению. Вернулся Мефодий один. О судьбе подручного Кузьма его не спросил — лишь глянул с усмешкой и символически перекрестился. Интерес его был в другом.

— Они?

— Кажись, они. Войско великое — струги считать устал. На приколе стоят — видать, воду дурную пережидают.

— Сё — благо, — кивнул бывший кат и обратился к Кириллу: — Ну, вот, паря, кажись, добрались. Порадуйся с нами.

Учёный демонстративно отвернулся, но с противоположной стороны сидел Мефодий — ещё менее привлекательное зрелище.

— Убивайте, гады! Чего ждёте-то?!

— Экий ты быстрый, — качнул патлатой башкой бывший узник. — Поживи пока. Ты ж богатство наше, оберег и надёжа!

— Руки у меня вывернуты, а то я бы показал вам и оберег, и надёжу!

— За это ты Кузьме спасибо скажи — он с тобой лаской обошёлся. Что рожу-то кривишь? Он мастер великий — мог бы и до рёбер кнутом ободрать, а он гладил тебя только.

— Зачем?

— А вот затем! — мелко засмеялся разбойник. — Кто там на реке дымы пускает, знаешь? То — власть новая с Икутска идёт, порядок и спрос учинять будет. Приказчик-то коймский проворовался давно — будет с него спрос, ох будет! А нам с новой властью полюбовно договориться надо. Для того мы сказку ей расскажем — какие бесчинства приказчик творил. Вот, скажем, взяли людишки человечка ценного, для государевой службы полезного: и места-то он знает, и по-таучински балакает, и грамоте обучен. Так он — приказчик — уморить его велел, чтоб, значит, воеводе новому не достался. А мы с Кузьмой, хоть и грешные, но государев интерес блюдём. Тебя, значит, от смерти неминучей уберегли и воеводе доставили.

— Ловко придумано, — усмехнулся учёный, пытаясь вспомнить, когда он проговорился, что умеет читать и писать. — Может, вы мне язык отрежете, чтоб я лишнего про вас не сказал? Вы ж душегубы, убийцы!

— Экий неразумный! — хрипло рассмеялся Кузьма. — Кому ж ты без языка нужен?! Ты нас за дурней-то не держи! Сказочку мы тебе сейчас поведаем, а более ничего ты воеводе не скажешь. Потому как сам ты есть душегуб и убивец: двух служилых порешил, с каземата сбежал, казну государеву пограбил и в бега кинулся — насилу догнали варнака!

— Это же бред! — изумился Кирилл. — Кто ж такому поверит?!

— Сё — правда подлинная! — торжественно поднял палец Мефодий. — Или, думаешь, мы с Кузьмой под кнутом что иное скажем? Дело привычное... А твой сказ кто подтвердит, а? То-то!

— И про то, будто в Икутске повёрстан, не вякай, — добавил бывший палач. — Не был ты там отродясь! С тех краёв служилых мы, кажись, скоро встретим — не признают они тя, верно?

Разбойники занялись удалением печатей с мешков, а Кирилл смотрел на мутную воду и думал о том, что, похоже, попал по-крупному. Его знания по истории подтверждали — разбойники всё рассчитали верно. В похожие времена в родном мире следствие велось однообразно и формально. Чтобы показания были сочтены истиной, подследственный должен пройти весь набор пыток и не изменить их до самой смерти. Другой способ — это когда несколько подозреваемых под пыткой независимо друг от друга показывают одно и то же. Именно поэтому двое бандитов почти не боятся друг друга — даже спиной поворачиваются.

«Ладно, будь пока по-вашему, — решил учёный. — С волками жить — по-волчьи выть. Однако большое дерьмо начинается с маленьких компромиссов — можно и самому волком сделаться. Но, чёрт побери, нужно сколько-то времени, чтобы руки пришли в норму — с таким растяжением связок я ни на что не годен!»

Войско стояло на устье реки — правого притока Коймы. Было оно действительно большим — не меньше трёх-четырёх сотен русских и «иноземцев». Это были не местные мавчувены — языка их Кирилл не понимал. Основная часть личного состава расположилась на том берегу притока, и несколько десятков человек — на этом.

Кузьма и Мефодий высмотрели четверых мужиков, которые на малой лодке проверяли сеть в заводи. Кроме мусора, похоже, ничего им не попалось. Незнакомцев рыбаки встретили настороженно — разобрали оружие, навели единственное ружьё. Пришлось объясняться — доказывать, что православные и с благими намерениями. Узнав, что новые люди плывут из Коймского острога и хотят присоединиться к войску, казаки неохотно рассказали, что жестоко страдают в пути от бескормицы — припасов взяли в обрез, рассчитывая на рыбу, а её в реке оказалось мало, а тут ещё и большая вода пошла — совсем плохо. Имеется и другая беда — не хуже первой. Командует войском офицер — капитан Петруцкий. Однако есть и другой командир — казачий атаман Шишаков. Оба царёвым указом назначены, а кто главнее — не ясно.

Как там и что, снизу не видно, только нет мира средь командиров. В пути поначалу они ругались матерно, потом по пьяни морды бить друг другу стали — да при людях! Только никто никого не одолел — срам один получился. А как кончилось казённое зелье, отцы-командиры прекратили мордобитие и стали держаться порознь. Народ тоже разделился — кто к Шишакову, а кто к Петруцкому прибился. Потому здесь и встали по разным берегам — чтоб друг друга не злить да на глаза лишний раз не попадаться.