Жителям посёлка данное событие обеспечило обильную пищу для пересудов. С одной стороны, «новый» человек не смог понравиться местному тымэгыну, что говорит не в его пользу. С другой стороны, тымэгын его вернул, не лишив даже законной добычи, а это большой «плюс». На следующий день после спасения охотника испортилась погода — поднялся «плохой» ветер. Мужчины по очереди стучали в свои семейные бубны и уговаривали его утихнуть, но стихия не обращала на них внимания. Это однозначно свидетельствовало, что спасали новичка напрасно. Но с другой стороны, когда очередь камлать дошла до самого спасённого (Кирилл фальшиво спел по-английски несколько песен ансамбля «Битлз»), ветер явно начал стихать, а к утру и вовсе угомонился. Это был, конечно, «плюс», но следом ударил мороз — он словно позабыл, что зима кончилась. Резкое похолодание никого не обрадовало, но его результаты оказались скорее хорошими, чем плохими: прибрежное течение куда-то делось, припай сомкнулся с ледяными полями, от тымэгына остался лишь извилистый неровный вал торосов.

За всеми этими делами Кирилл совсем позабыл, что от купания в ледяной воде можно простудиться. Когда же он вспомнил об этом, было, наверное, уже поздно — даже приличного насморка не получилось. Его приключения, однако, на этом не кончились — их продолжение последовало, и довольно скоро.

На очередных посиделках в шатре Чаяка хозяин произнёс несколько длинных, запутанных фраз, полных каких-то намёков и аллегорий. Судя по реакции слушателей, эти фразы предназначались для Кирилла, но были понятны всем, кроме него. Немедленной реакции не требовалось, и учёный взял тайм-аут — изобразил полное понимание и обещал подумать над ответом. Смысл этого «наезда» вроде бы заключался в том, что сам Кирилл (или люди посёлка из-за него?) совершил нечто двусмысленное. Можно, конечно, оставить всё как есть, но не захочет ли «друг Кирь» избавить людей от проверки на собственной шкуре (а также на шкурах жён и детей своих), к чему всё это приведёт? Пока учёный думал, присутствующие принялись вспоминать былые катаклизмы: ураганы, бураны, запредельные морозы, «недоход» морского зверя и, как следствие, поголовно вымершие или покинутые жителями селения.

«Первобытное мышление, — мрачно размышлял Кирилл. — Истыканный гарпунами кит может тихо умереть, а может лёгким взмахом хвоста отправить на дно охотников. От чего это зависит? От воли духов, конечно, от того, насколько «правильно» люди живут и исполняют обряды. Что в данном случае требуется от меня — без бутылки не понять. Но «изгонять из племени» вроде бы не собираются. Тогда что? Луноликая, наверное, объяснит — как же хорошо, что она есть!»

Отсидев положенное на «тусовке», Кирилл, придерживая руками раздутый живот, побрёл к «своему» шатру. В процессе передвижения он пытался сформулировать вопросы, на которые хотел получить ответы. Вроде бы сформулировал, но...

Но вместо очаровательной (и умной!) девушки в холодной части шатра сидела некрасивая тётя средних лет. Она делала вид, что разминает оленью шкуру, а на самом деле плакала. Можно даже сказать: ревела. Но тихо — как бы только для себя. Для Кирилла это был удар «ниже пояса» — а он-то надеялся...

Аспирант глубоко вдохнул и выдохнул воздух: «Спокойно, Кирюха! Жизнь тебе однозначно показывает, что женщины везде одинаковы — что под пальмами, что под снегом. Никто здесь, похоже, сопли тебе вытирать не будет — не надейся! Наоборот! Вот я сейчас присяду рядом, обниму её за плечико, поглажу по головке... А потом начнётся — как было с Танькой, Ленкой, Светкой... И с Нинкой... Оно мне надо? Ну... если честно... Надо, конечно, но неужели нельзя БЕЗ ЭТОГО?! Тогда что же — следует «быть спокойным и упрямым», да?! Да, наверное...»

— О чём ревём? — строго спросил муж. — Почему не работаем?

Впрочем, строгости его хватило секунд на десять-пятнадцать. А потом...

А потом выяснилось, что «девушку» до слёз довёл не он своим поведением, а как бы сама жизнь:

— Бэчуглин не хочет разделять стада... Говорит, у Чаяка нет людей, чтобы пасти его часть...

Дальше последовало множество слов, которых Кирилл просто не знал. Это было обидно, но он «пошёл на принцип» — махнув рукой на гордость, потребовал объяснения всего. И в конце концов получил. Пришлось поднапрячь и собственную память. В общем, картина получилась примерно такая.

Семья Луноликой сделалась собственницей некоего поголовья оленей, и это означало, что мечты наконец сбудутся — изменится социальный (скорее моральный!) статус семейства. Но стада (ударение на последнем слоге!), оказывается, бывают разные. Кирилл сформулировал для себя это так: люди Хечукана держали «мясо-шкуровое» стадо, за счёт которого в основном кормились и одевались. А вот береговые таучины и большинство мавчувенов держат стада «транспортные». В чём разница? В составе, конечно. В первом случае главную ценность представляют плодовитые важенки, а во втором — быки, способные хорошо работать в упряжке. Нюансов масса, но в данном случае речь идёт об отеле, который вот-вот начнётся или уже начался. Эту «страду» можно проводить по-разному. Можно пустить всё на самотёк, как это обычно делается. А можно отделить беременных олених, пасти их на лучших пастбищах, присматривать за процессом отёла и окружать заботой новорождённых. Тогда телят уцелеет значительно больше — поголовье может удвоиться. Может, но... Но после весны наступит лето — самая тяжёлая пора для оленей и «оленных» людей. Будет массовый вылет насекомых — комаров и оводов. Причём оводов нескольких видов, часть из которых просто паразитируют на оленях — выводят в них своё потомство. И взрослым-то оленям будет нелегко, а уж молодняку... У «береговых» таучинов нет традиции «упираться рогом» ради сохранения поголовья — на всё воля духов стихий. А вот она — Луноликая — всегда мечтала стать хозяйкой (женой хозяина!) большого «мясного» стада. Чтобы, значит, «свои» были всегда сыты и одеты, чтобы любого гостя можно было кормить от пуза, небрежно (демонстративно!) выбрасывая остатки песцам и воронам.

Ради этого она и согласилась когда-то стать женой Шамгына. Но прежний муж ушёл в «верхнюю» тундру, а новый...

— Зачем ты всё это говоришь?! — попытался задать прямой вопрос Кирилл. — Хочешь, чтобы я отправился в тундру обихаживать наше стадо?

Больше всего аспирант боялся, что его «жена» просто согласно кивнёт. Тогда он, пожалуй, обречён — одному в тундре ему не выжить, а здесь остаться будет уже нельзя. Но Луноликая поступила иначе: подняла голову, глаза её блеснули:

— Пойдём вместе, Кирь! Ты ведь возьмёшь меня, правда?

«Куда ж я денусь? — мысленно усмехнулся Кирилл. — Но как-то интересно всё складывается: они что, сговорились с Чаяком?! В „первобытные" интриги мне как-то не верится — скорее это какой-то «поток» судьбы... Но в тундру идти придётся — как же я там буду без аркана?! Впрочем, проблема не в этом — совсем не в этом...»

Они лежали, обнявшись, в пологе — на засаленных шкурах. Ароматы стационарного таучинского жилья уже стали для Кирилла почти привычными. Аспирант лежал и галлюцинировал в удовлетворённой истоме — воображал себя в родном мире, в оптимально-желаемой обстановке. И сколько бы его мозг ни рождал фантазий, в них всегда участвовала Луноликая. Кирилл поднапрягся и попытался представить собственную дальнейшую жизнь без неё — не получилось. «Это что же, влюбился я, что ли?! Так ведь не впервой же... Но вот как-то без неё не получается — всё теряет цвет, вкус и смысл. А что, в моей «хрущобе» она навела бы полный порядок и наверняка не стала бы разводить костёр на паркете!»

— Почему ты такой грустный? — спросила Луноликая, поудобней устраиваясь у него на плече.

— Я?! — изобразил удивление Кирилл. — Я очень довольный и радостный — разве не заметно?

— Заметно, — вздохнула женщина. — Заметно, что ты притворяешься. Разве я не знаю мужчин?