На этом, однако, везение кончилось. С тропы пришлось свернуть и идти по целине. Это было бы ещё терпимо, если бы путники направлялись прямиком к цели. Однако никакого ориентира не имелось — многие мавчувены, как и таучины, разводят огонь лишь для приготовления пищи — и женщина, похоже, просто заблудилась. Точнее, она потеряла место, где остановился на ночь интересующий её иноземец. Они часа два лазали по заснеженным кустам, и каждую открывшуюся поляну Настасья опознавала как «ту самую». Мороз был несильный, да и ветер вовсе не валил с ног, но Кирилл был, по сути, в летней одежде, кое-как усиленной чужими обносками. Кроме неуклонного замерзания, он ощущал лютую досаду на себя и на весь свет — все мечты, все грандиозные планы рушились из-за элементарной бестолковости женщины! В конце концов Кирилл решил, что, как только перестанет чувствовать пальцы на ногах, он заставит Настасью повернуть обратно — уж острог-то не потеряется!

Он почти созрел для возвращения, когда разглядел в лунном свете очередной санный след и пошёл по нему, хотя Настасья уверяла, что ведёт он «не туда». Через полсотни метров открылась обширная поляна, и женщина радостно вскрикнула:

— Вот они! Я ж говорила: здесь где-то!

Спорить и выяснять, кто такие «они», Кирилл не стал, а направился на противоположный конец поляны, где слабо шевелились рогатые контуры. Приближение человека оленей не обрадовало, но убежать они не могли — были «стреножены» таучинским способом и запряжены в беговую нарту, на которой лежал какой-то груз. Этот своеобразный якорь животным приходилось таскать за собой при пастьбе.

Луна вылезла из-за тучи — вероятно, она хотела, чтобы увиденное произвело на Кирилла наибольшее впечатление.

Аспирант ногой утопил в снег крюк-тормоз нарты. Насколько он мог судить об оленьей стати, это были прекрасные бегуны, причём хорошо отъевшиеся. Мешки на нарте были уложены и увязаны так, словно возница только что отлучился и сейчас вернётся, чтобы продолжить путь. Судьба (или кто?) словно предлагала острожному узнику занять его место. Только Кирилл не поддался на провокацию, а начал развязывать ремни. Содержимое небольшого тяжёлого мешочка он угадал — комки оленьего мяса и жира. Палка, закреплённая вдоль правого борта нарты, оказалась копьём с роговым наконечником. Рядом под петли был подсунут длинный прут, похожий на удилище с костяным грузиком на тонком конце — этой штукой погоняют оленей. С горловиной большого мягкого мешка пришлось повозиться. Кирилл вывалил содержимое на нарту и тихо рассмеялся от счастья: «Одежда! Комплект зимней меховой одежды! И обувь!!»

Нижняя меховая рубаха была ношеной и воняла чужим потом, но Кирилл начал переодеваться немедленно. Главное, что его обрадовало, — сапоги пришлись впору, в них даже были вложены свежие травяные стельки!

— Куда ж он делся — нехристь проклятый? — растерянно проговорила подошедшая Настасья. — Тут же вот был, на поляне! И оленей бросил! Ой, а добра-то сколько!

— Добро, да не то! — решительно заявил Кирилл. — Прости меня, Христа ради, но всё это я заберу себе и в острог больше не вернусь. Ну, разве что мёртвым, если поймают!

— Свят, свят, свят! Да куда ж ты ночью-то?! Да по холоду?!

— Бог поможет! Лучше скажи, как сделать, чтобы тебе за меня не досталось? Может, избить и связать?

— Ты чо-о?! Смерти моей желаешь?! Так-то хоть не узнает никто, а кто видел — молчать будет! Кому ж кнута пробовать охота?! Иди уж...

— Прощай, Настасья! Спасибо тебе за всё... Наверное, я поступаю с тобой по-свински, наверное, меня будет мучить совесть. Но выбора у меня нет — прости!

— Бог простит, — вздохнула женщина и перекрестила его.

— Запорю! — рыкнул капитан. — На куски порежу и псам скормлю!

— Воля ваша, — вздохнул Кузьма. — А только убёг он — не иначе.

— Всё обыскали?

— Всё как есть, ваш-бродь! Почитай, всех служилых на ноги подняли! Никто не видел, никто не слышал!

— Иноземцев возле острога спрашивал?

— Знамо дело, спрашивал! Вроде как проезжал кто-то ночью на оленях — собаки учуяли. А может, и врут.

— Ему что, кто-то нарту дал?!

— Не могу знать, ваш-бродь!

— Ах ты...

Разговор начальства никто, конечно, специально не подслушивал, но не было никаких сомнений, что уже к вечеру он будет дословно известен доброй половине острога. Всё сказанное было законно и правильно, за исключением маленькой странности: как-то не очень искренне возмущался капитан, и как-то не очень сильно трепетал главный надзиратель. Последний даже не получил по морде, когда сказал, что отправить людей «вдогон» удастся не раньше завтрашнего утра.

Вопрос: как далеко можно уехать на оленях? Ответ: да как угодно! В том смысле, что упряжные олени — это почти вечный двигатель. Если в пути не торопиться, если давать животным достаточно времени на отдых и кормёжку, то на одной паре можно ехать хоть всю зиму. Кирилл это знал — теоретически. А вот опыта у него было мало: какие можно делать перегоны? С какой скоростью? Какой длительности должны быть остановки? Никаких инструкций на этот счёт, конечно, не существует — для человека тундры все эти знания и навыки естественны, как способность дышать. Когда нужно давать отдых оленям? Когда начнут уставать, конечно! А как это определить? Да что тут определять-то?!

При всём при том Кирилл не на прогулку выехал, а отправился в побег. И за ним наверняка будет погоня. От неё нужно оторваться как можно дальше: суметь выжать из животных всё возможное и при этом не остаться пешим. По здравом размышлении задача казалась невыполнимой — острожное начальство наверняка отправит «вдогон» кого-нибудь из тундровиков-мавчувенов. Как тягаться с ними тому, кто в этом мире всего-то «без году неделя»?! И всё-таки надежда у Кирилла оставалась. Во-первых, был шанс, что погоня упустит один день — пока-то найдут подходящих людей и упряжки, пока-то соберутся, ведь ездовых оленей в крепости не держат. А во-вторых, получив небольшую фору, в случае удачи можно добраться до Уюнкара, за которым якобы кочуют таучины. И самое главное: не Бог же лично послал ему упряжку, одежду и оружие! Да ещё и предварительно показав «пароль» — предмет из другого мира! Значит, друзья должны где-то ждать, где-то встречать! О том, что делать, если никто его не встретит, Кирилл старался не думать.

Но думать пришлось — три дня спустя.

Он стоял, пошатываясь от усталости, на низком перевале и разглядывал тундру — впереди и сзади.

Впереди был снежный простор и — ни души до самого горизонта. Если не считать, конечно, всемогущего демона Тгелета, чья скалистая обитель виднелась вдали. Позади было гораздо оживлённей — караван преследователей уже перестал казаться тёмной змейкой, уже можно было сосчитать оленьи упряжки. Только Кирилл не стал напрягать ради этого зрение: «Какая разница, их пять или десять? Мне в любом случае хватит! Но где же таучины, чёрт побери?! Где Чаяк?! Мне подготовили побег, так почему не обеспечили прикрытие? Какой тогда во всём этом смысл?!»

Среди бесчисленных вариантов ответов — один другого фантастичней — к реальности, похоже, имел отношение лишь один. И был он безрадостным: чего-то Кирилл не понимает в психологии своих друзей, не тех поступков от них ожидает: «Значит, я обречён — нужно просто суметь красиво умереть. Вполне, кстати, возможно, что именно для этого мне и дали возможность бежать».

Бывший аспирант уже готов был принять эту мысль в качестве руководства к действию, но тут перед его мысленным взором всплыло знакомое видение: раскормленная наглая рожа атамана Шишакова, лица его прихвостней, Кузьмы, Мефодия, прочих... И вновь, как уже не раз бывало, внутренности скрутило мучительным спазмом: «Гады, сволочи, отребье! Ну куда и зачем вы припёрлись?! Что вы тут забыли?! — Кирилл глубоко вдохнул и выдохнул морозный воздух. — Нет, не сдамся! Самоубийства, красивой смерти не будет! Буду сопротивляться, изворачиваться до последней возможности! И после неё!»