— Пымал! Деда тату пымал!
Вновь раздался рёв, и гонщики показались из-за пучка слег, прислонённых вертикально к стене строения. Порядок движения изменился — теперь впереди бежал дед, а за ним, пробуксовывая, гнался парень с тем же самым колом в руках. Рядом с Кириллом остановился какой-то прохожий, посмотрел на спортсменов, выплюнул окурок и двинулся дальше. «Местным это не в диковинку, — сделал вывод Кирилл, — да и мне не очень интересно. Похоже, я не вовремя — им не до меня. Однако уходить просто так не хочется. Во-первых, заняться решительно нечем, а во-вторых, зря, что ли, грязь месил?! Может, приколоться? Вякнуть им что-нибудь по-английски? Нет, лучше по-таучински!» На ум пришла поговорка, и Кирилл её громко озвучил, когда лидер гонки оказался от него на минимальном расстоянии:
— Кто хорошо бегает, тот имеет много оленей!
По данным последней (да и всех предыдущих!) переписи населения, во всём регионе не имелось ни одного представителя народа-носителя данного языка. Такая речь, изобилующая звуками «Э», «Ы», «Ч», не звучала на этой земле очень давно. Тем не менее произнесённая фраза произвела на туземца впечатление удара кувалдой средней силы. Забыв о погоне, дед встал как вкопанный. Не успев затормозить, преследователь с маху налетел на него, и оба дружно полетели в грязь. Зрители разразились радостным визгом. Парень тут же вскочил и погрозил им кулаком — гром оваций сразу стих. Дед же встал на четвереньки и двинулся в сторону Кирилла. Приблизился, задрал голову и, по-собачьи глядя снизу вверх, попытался что-то сказать. Ничего у него не получилось — только мычание да брызги слюней. Кирилл почувствовал себя неловко — на такой эффект он никак не рассчитывал.
— Извините, пожалуйста, это вы — Громовы? Я вот поговорить хотел... По делу, значит.
Громов старший начал подниматься на ноги. Бурое морщинистое лицо его с жиденькой бородёнкой больше всего напоминало засохшее печёное яблоко. В распахнутом вороте грязной рубахи виднелись обтянутые кожей рёбра. Он остался в полусогнутом состоянии и пытался справиться с дыханием. Наконец это ему почти удалось.
— Сё? Сё ти казал?
Кирилл пожал плечами и повторил таучинскую поговорку. Эффект оказался не хуже предыдущего. Громов-младший бросил кол, схватился за голову, плюхнулся задом обратно в грязь и замычал:
— Бей мя, тату, винатый я-а-а!..
В ответ тату часто-часто замахал перед собой правой рукой. Кирилл не сразу сообразил, что это он крестится. Вдоволь намахавшись, дед выглянул на улицу и покрутил головёнкой, словно проверяя, не следит ли кто. Потом ухватил Кирилла за руку и вежливо, но настойчиво потянул к дому. При этом он начал лопотать — торопливо и неразборчиво.
Следующий час жизни молодого учёного представлял собой полный сумбур. Его поили переслащённым чаем и водкой, потчевали какими-то наспех приготовленными блюдами местной кухни. При этом Громов-старший почти не закрывал беззубого рта и тараторил без умолку. Под конец Кирилл даже начал что-то понимать и смог объяснить цель своего визита. К немалому его изумлению, оказалось, что хозяева и не сомневались, что именно в тот район гостю и нужно попасть, причём немедленно! Но раньше завтрашнего утра выехать никак не получится — нужно запастись горючим для «Бурана». В подтверждение этого гостю была продемонстрирована пустая бочка-двухсотка. Кроме того, у них сейчас совершенно нет «подарков», потому что сын — ленивый дурак. Кирилл вежливо не согласился с последним утверждением и в результате был затащен в одну из пристроек. Она оказалась мастерской, точнее кузницей — примитивный самодельный горн, наковальня, тиски, электрическое точило. Дед демонстрировал Кириллу какие-то длинные железяки и, как бы извиняясь, объяснял, что готовых изделий нет. Он почти плакал от отчаяния и брызгал слюной. В конце концов сын не выдержал, снова стал просить у отца прощения, а у Кирилла — разрешения задержаться на один день. Один день — и он всё, всё сделает! Гость согласился — лишь бы вырваться. Это оказалось непросто: сообщение о том, что Кирилл остановился в местной «гостинице», ввергло хозяев в панику. Они, похоже, считали, что до отъезда гость должен жить у них и носа на улицу не показывать. Смущённый Кирилл промямлил, что не хочет стеснять хозяев. По-видимому, это было понято как намёк на тесноту в доме — сын начал было выволакивать вещи на улицу. В свою очередь Громов-старший принялся уверять, что к вечеру раздобудет ещё водки — много водки! И приведёт «белую» девочку — хорошую девочку! В конце концов Кирилл вспомнил, что он не какой-нибудь стажёр или мэ-нэ-эс, а полноценный нэ-эс, то есть научный сотрудник, автор двух статей и второй ответственный исполнитель серьёзного научного проекта.
— Всё! — сказал он решительно. — Спасибо за хлеб-соль! Зайду завтра — тогда и обсудим конкретику!
В общем, его выпустили. Молодой исследователь вздохнул облегчённо и побрёл на другой конец посёлка, где располагался длинный низкий барак для заезжих бригад, именуемый в народе «гостиницей». Солнце пекло почти по-летнему, грязные сугробы на улицах таяли со страшной силой, заполняя колеи водой. А всего в полукилометре от крайних домов холмы сверкали девственной белизной — снег отчаянно боролся с солнцем, отражая его лучи.
«И что же всё это значит? Во что я вляпался? Спокойно, Кирюха, давай по порядку! Вопрос первый: кто такие?
Так называемые „русские землепроходцы” первоначально построили свои базы-остроги на Койме, а потом на Айдаре. В отличие от англосаксов в Америке, они немедленно начали метисироваться с местным оседлым и полуоседлым населением. Буквально за несколько поколений образовалось какое-то смешанное или обрусевшее население с невнятными этническими границами, живущее в основном за счёт рыбалки и охоты на диких оленей. Судя по всему, Громовы — из таких.
И айдарцы, и коймцы, разумеется, сформировали свои диалекты. Именно поэтому Громова-старшего так трудно понимать. Плюс к тому у него, похоже, дефект речи. В той абракадабре, которую он нёс, проскальзывали явно нерусские словечки. Таучинские? Но откуда?! Хотя в девятнадцатом веке оленеводы кочевали не так уж далеко отсюда... Всем, кто хотел иметь с ними дело, приходилось осваивать таучинский — сами они язык соседей не изучали из принципа.
Ладно, всё это лирика. Смешнее другое: Громовы собрались немедленно везти меня на Уюнкар, а я хотел лишь разведать обстановку, выяснить, нельзя ли как-нибудь пробраться туда летом. Даже про деньги не спросили! Что мне сейчас там делать?! На лыжах кататься? Это с одной стороны, а с другой... Похоже, летом без вертолёта я туда не попаду. Так, может, и правда съездить сейчас? Посмотреть на рельеф, походить по проталинам? Хоть что-то всё же лучше, чем ничего, а? Кроме того, снег стает не скоро, а в гостиницу со дня на день должна заехать бригада работяг — и начнётся весёлая жизнь. Решено!
Вещи, собственно говоря, все собраны — я их и не распаковывал. На снегоходе туда идти дня два-три, значит, нужно прикупить продуктов дней на десять. Только для себя или на всех? Завтра надо будет выяснить. А ещё требуется соблюсти этику: предупредить милиционера и охотинспектора, что отправляюсь в тундру».
С тем и другим представителем власти Кирилл познакомился ещё в первый день по прибытии. У него была с собой казённая одностволка шестнадцатого калибра, которую следовало предъявить и зарегистрировать. Ну, а раз отмечено прибытие, нужно зафиксировать и убытие. А вот что делать, если начальников не окажется в посёлке?
Первая половина проблемы решилась с ходу — в буквальном смысле слова: охотинспектора Кирилл увидел на подходе к гостинице. Тот двигался встречным курсом прямо по центру улицы, полностью развернув голенища болотных сапог. Встретились на крыльце, поговорили вполне дружески. Инспектор даже дал понять, что не сильно обидится, если приезжий учёный начнёт бить птицу чуть раньше официального открытия охотничьего сезона. Кирилл заверил, что ему будет не до охоты, поскольку патронов у него в обрез, а купить ещё он не может, поскольку не имеет охотничьего билета — ружьё-то казённое и выдано ему «для отпугивания диких животных и подачи звуковых сигналов». На прощание инспектор посоветовал зайти к участковому прямо сейчас, пока тот сидит в своей конторе.
