Мы не задерживаемся долго у останков этого монстра, а идем дальше по дороге. Дорога должна привести нас к людям. В эфире регулярной работы не наблюдается. Время от времени прослушиваются короткие сигналы, напоминающие помехи от мощного не экранированного генератора. Вскоре нам попадаются возделанные поля: гречиха, просо, ячмень, овес. Поля сменяются виноградниками. Мы приближаемся к селению. Как нас там встретят? Кто там живет?

Слышится лай собаки и стук копыт. На вершине небольшого холма, на который поднимается дорога, появляется всадник. Завидев нас, он несколько секунд присматривается, затем разворачивает коня и быстро исчезает. Его собака, тявкнув на нас для порядка два раза, убегает за хозяином. Все происходит так быстро, что мы не успеваем толком рассмотреть всадника. Я даже не успеваю засечь: вооружен он чем-нибудь или нет. Как нам расценить его поведение? К чему следует готовиться: к мирной встрече или к вооруженной стычке?

Как бы то ни было, решаем идти прежним путем. С вершины холма мы видим большую деревню, даже скорее село, если судить по российским канонам. В центре села высится белое здание. Явно храм. Домов около сотни. Они сложены из белого и желтого камня и крыты чем-то вроде черепицы розового цвета. Вокруг домов разбиты сады и огороды.

Та окраина села, что ближе к нам, огорожена частоколом. Частокол относительно новый. Видно, что идут работы с целью огородить все село.

В селе — суета. Часть жителей угоняет скот — овец, коров — в ближайший лес. Другая часть быстро удаляется к оврагам. Третья часть, взрослые мужчины, занимают места вдоль частокола и закрывают тяжелые ворота. Ясно, что причина этого оживления — мы. Всадник, заметивший нас, поднял тревогу. Нас готовятся встречать. И отнюдь не хлебом и солью. Плохо дело. Не хотелось бы начинать общение с обмена выстрелами. А еще меньше хочется уходить, ничего не выяснив. Надо как-то показать, что у нас нет дурных намерений, и мы пришли с миром.

Срываю спелую гроздь винограда и делаю знак своим, чтобы оставались на месте. Оставляю пулемет и иду к селу, обрывая крупные сладкие ягоды и сплевывая зернышки. Иду не спеша. На полпути к селу гроздь кончается, и я срываю вторую. Человек, замысливший что-либо дурное, не будет на глазах у всех демонстративно лакомиться виноградом.

Шагов за двадцать до ворот меня окликают. Язык напоминает португальский. Я понимаю сказанное так: «Стой! Не приближайся! Кто такой? Зачем идешь?» Быстро вспоминаю кодовое слово и перехожу на португальский.

— Я пришел с миром!

При этом я поднимаю вверх обе руки. В левой держу гроздь винограда. За стеной частокола воцаряется молчание. Потом чей-то голос громко произносит непонятную фразу. Судя по интонации, меня о чем-то спрашивают. Но о чем, понять не могу. Язык какой-то странный. Звучат и английские, и французские, и немецкие слова. Кажется, есть даже арабские и чуть ли не японские. Это какой-то жаргон. И, видимо, спрашивающий сам-то владеет им неуверенно. Он спотыкается на каждом втором слове. Я пожимаю плечами и отвечаю по-португальски:

— Не понимаю! Говорите по-человечески!

Но мой португальский для жителей этого села тоже звучит не совсем привычно. За частоколом начинается спор. Разобрать, о чем они спорят, трудно. Но по часто повторяющимся словам я понимаю, они решают: прогнать меня сразу или сначала поговорить. Наконец вторая точка зрения побеждает. Открывается небольшая калитка, и на дорогу выходит человек с охотничьим ружьем. Он невысокий, плотный и черноволосый. Одет в темно-зеленую замшевую куртку и серые штаны, плотно обтягивающие ноги. Обут он в башмаки из мягкой коричневой кожи.

— Откуда ты пришел и зачем?

— Пришел я издалека, а иду, я уже сказал, с миром.

— А если мы тебя не пустим?

— Будет обидно. Я и мои друзья проделали долгий путь. Мы устали и голодны. Но если вы не желаете нас пустить к себе, мы пройдем мимо.

— Значит, пройдешь мимо и даже не попытаешься войти в село?

— Да. Но это будет обидно. Мы не желаем вам зла.

— Ты странный человек. Говоришь почти как мы, а одет и вооружен почти как кубейрос. Чем ты докажешь, что ты не кубейрос? Некоторые кубейрос тоже знают наш язык.

— Я даже не знаю, кто такие кубейрос.

Человек наводит на меня ружье и произносит фразу на том же жаргоне. На этот раз по нескольким искаженным английским и немецким словам я понимаю, что он сказал примерно следующее: «Если ты сейчас не ответишь, я тебя убью!» Снова пожимаю плечами и улыбаюсь.

— Если хочешь что-нибудь узнать от меня, спрашивай по-человечески. Эту тарабарщину я не понимаю.

Человек опускает ружье и еще раз внимательно разглядывает меня.

— Хорошо, — говорит он, наконец, — ты, может быть, и не кубейрос. А ты знаешь, что кубейрос сделали в Салано?

— Не знаю. Я никогда там не был.

— Но ты же идешь по дороге из Салано.

— Я вышел на эту дорогу совсем недавно.

— А говоришь, что идешь издалека.

— Да. Мы действительно проделали длинный и тяжелый путь.

Человек задумывается. Заметно, что он колеблется и не знает, как ему поступить. Стоит ли верить мне? Так проходят три минуты. Лицо человека с ружьем проясняется, словно он нашел ответ на мучивший его вопрос.

— Вы, наверное, недавно сюда попали?

— Да, совсем недавно, — отвечаю я, нисколько не покривив душой.

Не знаю, что он имел в виду, но он попал в самую точку. Мы сюда попали действительно не более двух часов назад. Но следующий вопрос для меня еще более непонятен.

— А где вы жили раньше?

— Не понимаю. Объясни, что ты имеешь в виду?

— Ладно, потом, — человек улыбается и опускает ружье прикладом на землю. — Барсак.

— Что Барсак? — снова не понимаю я.

— Меня зовут Барсак.

— А я — Андрей.

— Зови своих друзей, Андрей. Мы примем вас с миром.

Через час мы сидим за столом в доме у Барсака. Он в этом селе кто-то вроде старосты. Кроме нас и хозяина, за столом сидят еще шесть местных жителей. На столе стоят кувшины с вином, лежат ломти жареной свинины и баранины, много зелени, фрукты и хлеб.

В разговоре выясняется, что несколько столетий назад предки местных жителей переселялись из Португалии в колонии Нового Света. До цели плавания оставалось совсем немного, когда корабль неожиданно попал в густой, непроницаемый туман. Перегнувшись через борт, невозможно было увидеть воду. Вдобавок, неожиданно отказал компас. Стрелка вертелась во все стороны, не показывая конкретно никуда.

Капитан приказал убрать паруса и отдать якорь. Но якорь до дна не достал. Туман продержался еще пять дней. И все это время корабль дрейфовал в неизвестном направлении. Неожиданно корабль тряхнуло так, словно он сел на мель. Но ничего разглядеть по-прежнему было невозможно. Через несколько часов туман рассеялся, так же неожиданно, как и опустился. И тогда удивленные переселенцы увидели, что их корабль стоит на твердой земле. Его словно подняло в воздух и перенесло на много миль от берега в глубь суши. Никто не мог объяснить, что произошло и где они очутились.

Когда прошли первые страхи, вызванные неожиданным финалом путешествия, переселенцы стали осматриваться и изучать окрестности. Они пришли к выводу, что здесь даже лучше, чем в тех местах, куда они направлялись. Капитан рассказывал о плодородной земле, об обилии кровососущих насекомых и ядовитых змей, о враждебных туземцах. Здесь ничего подобного не было. А вот земля была плодородной на редкость. И было ее столь много, что переселенцы решили: от добра добра не ищут. Они искали край, где можно жить свободно и счастливо. И нашли. В конце концов, неважно, где этот край находится: в колониях ли или в других местах, куда их каким-то чудом занесло.

Построили поселок и начали обживаться. Много позже выяснилось, что в разных местах тоже живут люди, неизвестно как сюда попавшие. Многие оказались здесь так же, как и наши хозяева. Плыли на судах, попали в плотный туман и оказались неизвестно где. Барсак рассказал, что тридцать лет назад в десятке миль отсюда, на берегу реки появился огромный железный корабль, также попавший в туман и потерявший ориентировку. Команда корабля долго не могла понять, куда они попали. Они ездили по всем окрестным селам, расспрашивали жителей. Наконец, успокоились и тоже построили себе поселок. Этот поселок и есть Салано.