Одеял было мало, но их использовали только по назначению. Женщины рвали подолы юбок на ленты, чтобы завязать гребцам ладони. Ленты стирали, бережно экономя чистую воду — соль только сильнее разъела бы мозоли на ладонях.

Сети для рыбы постоянно были в воде. Иногда мужчины поднимали их пустыми, а иногда там было по двадцать — сорок рыбин, которых варили исключительно в морской воде. Женщин не нужно было просить, они просто налетали на сеть, словно большие и молчаливые птицы. Выбирали, глушили, и сразу приступали к чистке. Каменный очаг был устроен прямо на палубе и возле него всегда было не меньше трех человек — огонь был нам сейчас очень опасным другом.

Когда меня везли на юг, это заняло двадцать пять или двадцать семь дней, значит сейчас нам потребуется больше месяца на дорогу, и это при самом хорошем раскладе. Я понимала, что нужно поговорить с Ваалом, но откладывали и откладывала этот момент. Ему было достаточно дурно, его мутило, и кормить его ходили разные женщины. Он лежал на шкуре между лавками и смотрел в одну точку. Мужчины водили его в туалет когда он мычал. Руки развязывали только тогда, когда узел фиксировали на шее. Он возвращался на родину как пленник.

Вечерами мы пели в трюме, чинили рыболовные снасти, которые рвались почти каждый день, но они были нужны как воздух. Теперь люди знали такое количество военных бравых песен, что можно было смело выходить на Красную площадь девятого мая. Ваала корежило от них, и я понимала почему — он понимал те слова из них, значение которых приходилось объяснять людям. Нет, я не ошибалась. Его звали Севал, он был братом Севара, который пятнадцать лет назад потерялся на ярмарке, который предал свою родину и отправился на юг, туда, где возможно было показать свои знания, где можно добраться до титула, и где можно ввести рабство.

— Здравствуй, Севал, или как тебе удобнее? Good morning[1]? Джон, Том? Или ты Уильям? Я понимаю, наш язык автоматически стал вот этим, средним языком, на котором говорят люди в этом мире. Я развяжу твой рот, но, если он хоть звуком даст понять окружающим кто мы, тебя признают сумасшедшим, и выкинут за борт. И ты будешь строить свое царство среди рыб. Ты понял меня? — я с трудом сдерживала свою злость, но внимательно наблюдала за его реакцией на каждое мое слово. Он кивнул, и я развязала платок на его лице, который частично был засунут в рот. Он вдохнул и размял челюсть рукой.

— Кто ты? — его лицо было зеленоватого оттенка, губы синими, щеки заметно опали, и весь он как-то осунулся, поблек.

— Я Сири с севера, я жена человека, который племянник этому телу, — я ткнула его в плечо. — Ты помнишь своего брата?

— У меня нет брата!

— Севар, который терпел твои выходки, твое сумасшествие, — я оглянулась — нет ли кого по близости. — Он думал, что ты сошел с ума, а ты просто не мог смириться, что оказался в другом мире, так?

— У меня там был дом, который я с трудом оплачивал, у меня были друзья, — неужели он плачет, и правда, по его щекам текли слезы.

— А смириться с неудобствами ты не смог, правда? А на ярмарке увидел людей в лучшей одежде, которые рассказали, что там тепло и сытно? Почему ты на севере не начал заниматься поиском руды?

— Откуда ты?

— От верблюда! — я не могла продолжать разговор с ним — только жалость к слабому человеку не давала моей злости и ярости выйти полностью. Я заткнула ему рот и поднялась на воздух.

Все чаще на корабле начали возникать ссоры, недовольство, тут и там я слышала шепот о том, что «нас везут на смерть, мы никогда не вернемся на землю». Прошло тридцать дней с дня нашего побега. Ежевечерне, как только люди уходили спать, я приходила к Брану, садилась с ним рядом в носовой части, укрывшись одеялом, и разговаривала.

— Бран, представляешь, нам сегодня показалось, что мы видели птиц, думаешь рано еще?

— Сири, я знаю, что люди испуганы, я знаю, как они себя ведут, и что они говорят.

— Нет, ты сейчас не будешь опускать руки, и даже не будешь думать о плохом. Как ты считаешь, мы идем сейчас правильно?

— Совершенно точно уверен, что правильно, Сири.

— Так, сейчас, скорее всего, кто-то уже спит, — нарочито очень громко начала я, встав, хлопая в ладоши и направившись к трапу в трюм. — Но меня это сейчас не беспокоит ни капли. Люди, я хочу, чтобы вы выслушали меня от начала и до конца, — Я чуть спустилась по трапу, и села на край палубы, спустив ноги в трюм.

— Мы не спим, Сири, что случилось? — из глубины подала голос моя Сига, которая всегда была на моей стороне, которая верила в то, что мы вернемся с самого первого дня.

— И так, люди, мы не знаем через сколько дней достигнем берега, но мы дойдем до него, даю свою руку на отсечение — Бран самый лучший корабел и капитан, или как тут у вас говорят, мастер. Этот лапах не затонул в самый страшный шторм. У нас хороший запас воды, и на сегодня много еды, да, мы едим не по многу, но никто не голодает. Те, кто собрался умирать, не верит, что мы вернемся, могут прямо сейчас прыгать за борт, потому что еда пригодится тем, кто верит. Если я услышу, что кто-то говорит, что лучше надо было остаться, отправлю на первом лапахе обратно, я обещаю вам! Обещаю, потому что знаю, что мы вернемся. Если вы соскучились по рабству, я могу вам обеспечить его на севере — запомните, у меня отличная память. Сейчас прошу поднять руки, чтобы мы видели — кто недоволен?

Трюм погрузился в полную тишину, слышно было как кто — то сглотнул. Я повернулась к носу — Бран улыбался, зная, что его никто не видит, я подмигнула ему.

— То-то же! Легко быть просто не довольным, когда от тебя ничего не зависит. Займите себя делом — ловите рыбу, чините сети, одежду, пойте песни, рассказывайте смешные истории, Если с утра я увижу хоть одно лицо, что не улыбнется мне при встрече, я за себя не ручаюсь! — я улыбнулась, заглянув в трюм. Было темно, но я уверена, что улыбались не только те люди, которых я видела, но и те, что были в самых углах.

Я взяла с пола кружку, которую поставила здесь перед разговором, подошла обратно к Брану, села рядом с ним. Он повернулся ко мне, и с грустью долго посмотрел мне в глаза.

— Тебя это тоже касается, начинается период диктатуры, иначе через пару дней они придут к тому, что мы с тобой везем их на убой. И прошу, они должны по твоему взгляду понимать, что можно сказать, и что нужно сделать. Здесь ты в ответе за них, а значит и в праве быть главным, — я отдала ему кружку, плотнее завернулась в одеяло, и задремала.

День, когда все увидели землю, начался очень рано, потому что я проснулась от шороха возле моего лица. Мышей мы завести не успели, но что-то шуршало рядом со мной. Я чуть открыла глаза, и увидела силуэт, который в этот момент положил мне на лицо большое одеяло и лег на него сверху.

Сири, не кричи, экономь воздух, напряги все мысли и скинь его. Руки оказались тоже под ним — он сидел на моей груди. Ноги скользили по полу, но я понимала, что там нет никого, кого бы я разбудила. Согнув ногу в колене и уперев пятку как можно ближе к себе, я подняла бедра и пнула коленом другой ноги в его спину. Что-то стукнуло, но воздуха больше не было, голова сама начала вертеться в поиске глотка кислорода, руки дергались, и я просто топала пятками по полу из последних сил.

Вдруг лицо оказалось свободным, и я глубоко вдохнула и закашлялась. В трюме был шум, крик, силуэт держали, но он вырвался, и руками вцепился в мое горло. Я хваталась за пальцы, что сжимали и ногтями впивались в горло. Я вцепилась ногтями в его лицо, и он отпустил меня.

— Ваал, я не утоплю тебя только потому что ты передашь нам все знания, что донес до южан, а еще, ты будешь вечно сидеть в тюрьме, — Бран кричал даже после того, как Ваала связали, и притянули кожаными ремнями к лавке.

— Ты обязательно доедешь до севера, Севал, клянусь, я лично прослежу за этим, — я легла рядом с лавкой на полу. Сига принесла свет, обработала рану на шее, потом принесла чай. Подстелила шкуру, легла со мной, укрыла и обняла. Голова раскалывалась, и больно было глотать. Заснула уже когда солнце было в зените — я не отрываясь смотрела на Ваала, а он на меня. Так сходят с ума, или наживают навязчивую идею. Шум на палубе был словно частью сна, а здесь в трюме все шикали, чтобы не разбудить меня. Я просыпалась и сразу проваливалась в сон после первого же глотка отвара, что давала мне Сига.