Оставалось одно: уничтожить машину. Это, конечно, будет шумно и привлечет внимание, но можно обставить дело так, что китайцы посчитают взрыв результатом простой диверсии. Мы вернулись метров на двести назад и поставили джип так, чтобы его передняя ось пришлась над небольшим мостиком.

— Минируй, Гриша, мостик, — сказал я, — Минируй так, чтобы этого майора долго потом искали и найти не могли.

Цыретаров был мастером своего дела. Когда мы удалились на три километра, он нажал на клавишу дистанционного взрывателя. Сзади ухнул взрыв. Нам не надо было возвращаться и смотреть на результаты. Цыретаров заложил взрывчатку так, что она ухнула как раз под правым сидением. Тело водителя мы предусмотрительно усадили на его место. Я был бы очень удивлён, если бы китайцы даже к утру нашли хоть что-то от «погибшего» при взрыве майора.

И снова начался утомительный марш на запад. С каждым часом мы приближались к заветной точке, где нам обеспечивали переход границы. Но когда до неё осталось чуть больше пятнадцати километров, над падью, которой мы шли, пролетел вертолёт. Мы успели залечь, и пилоты не заметили нас, так как пролетели поперёк пади. Однако, с юго-востока и с востока доносился шум вертолётных моторов. Это означало только одно: китайцы расширили зону поиска. Следующий вертолёт опять пролетел поперёк пади, и нас снова не заметили. Но это не обнадёживало. Они уже разбили местность на квадраты и сейчас начнут летать между сопками. При свете дня нас обнаружат самое большее через полчаса. Надо было прятаться.

На наше счастье в двухстах метрах впереди оказалась обширная впадина, густо заросшая полынью. Только мы успели в ней затаиться, как над падью на высоте не более десяти метров прошел Ми-4. От его винта даже снежные вихри поднялись. Но мы уже надёжно укрылись. Однако праздновать победу было рано. За вертолётами следовало ждать пешие группы поиска. Они будут тщательно проверять именно такие места, вроде тех, где мы прятались. А если они обнаружат наши следы, то можно будет считать нашу эпопею завершенной.

Впрочем, здесь на нашей стороне был скверный Забайкальский климат: малое количество осадков и постоянный, сильный ветер. Через какой-нибудь час следов уже не будет видно. Но для этого надо, чтобы этот час прошел без последствий. Через пятнадцать минут вертолёт прошел в обратном направлении. «Языка» в его предательском бушлате цвета хаки мы успели закидать кустами полыни и снегом. А нас в маскировочных комбезах с воздуха заметить было весьма непросто.

До спасительной темноты ждать оставалось ещё не менее пяти часов. И в любой из этих часов нас могли обнаружить группы поиска. Мы заняли круговую оборону, уложив в центре Седова и пленного майора. Медленно, очень медленно тянулись минуты. И минуты эти никак не желали складываться в часы.

К исходу донельзя длинного первого часа Корнеев тихо и спокойно произнёс:

— Хунхузы!

Слева наискось по склону сопки спускалось отделение китайцев. Они должны были пройти мимо, метрах в ста пятидесяти-двухстах от нас. Но они могли и взять немного в сторону. Тогда они вышли бы прямо на нас. Такое было вполне возможно. И такое уже было. Но если в тот раз мы имели дело с отдельной группой, далеко оторвавшейся от своих и потерявшей с ними всякую связь, то сейчас первый же выстрел с любой стороны привлечет сюда не меньше роты китайцев. Конечно, половина их останется здесь, патронов у нас много. Но и мы останемся, в итоге, вместе с ними. Однако иного было не дано.

— К бою! — подал я команду.

Никто не двинулся с места. Все только сняли предохранители и дослали патроны. Не было резона менять позиции, когда мы лежим в круговой обороне. Да и опасно было двигаться. Малейшее шевеление травы могло привлечь внимание китайцев. Разведчики только плотнее прижались к земле и внимательно и напряженно следили сквозь редкую стенку полыни за движением противника. Свернут или не свернут?

Крайний к нам китайский солдат прошел всего в ста метрах от нашего укрытия. Мы облегченно вздохнули хором. Последние минуты мы лежали, затаив дыхание, и мысленно молились, чтобы Седов не пришел в себя и не застонал. Но это был далеко ещё не конец.

Примерно через полчаса по противоположному склону прошла ещё одна группа. Потом ещё одна пересекла падь метрах в двухстах от нас. Всё это сильно действовало на нервы. Больше всего я опасался, что кто-то из ребят не выдержит и откроет огонь. Но психика разведчиков оказалась крепкой. Скорее всего, сработал инстинкт самосохранения. Жажда жизни оказалась сильнее страха. Все прекрасно понимали: первый выстрел — наш смертный приговор. Понимали и держали себя в руках. Но в любом случае, держать палец на спусковом крючке и наблюдать за передвижением смертельного врага, который может обнаружить тебя в любую секунду и выстрелить первым; занятие не для слабонервных. Кто не верит, пусть попробует.

Провожая взглядом третью группу, я думал: неужели китайские офицеры такие идиоты, что не могут сообразить, послать группы вдоль пади? Ведь где ещё могут укрываться советские разведчики? Но я, как оказалось, был о них слишком низкого мнения. Видимо, первые три группы передвигались на свои места, блокируя эту падь. Потому что через час Васечкин сообщил:

— Снова идут! Прямо на нас.

Из-за сопки показались двенадцать китайских солдат. Они шли цепью, развёрнутой поперёк пади. И не похоже было, что они собирались подняться на один из склонов и опять пройти мимо нас.

— Всё, братва, — каким-то будничным, спокойным тоном сказал Цыретаров, — Вот мы и отбегались.

— Верно, Гриня, — поддержал его Корнеев, — Не всё котам масленица. Вот он и идёт Великий Пост.

— Отставить разговоры! — подавил я начинающийся обмен предсмертным остроумием, — Есть желающие быть объявленным перебежчиком со всеми вытекающими? Нет? Тогда пусть последний выдернет из неё колечко.

С этими словами я бросил в середину гранату Ф-1, «лимонку», страшное ребристое «яичко» с разлётом осколков до двухсот метров.

— А теперь, всем умереть! Подпустить метров на пятьдесят и бить в упор, наверняка. Так, чтобы после первого залпа вскочить и попытаться уйти через их трупы. Гриценко, Цыретаров, возьмёте Седова. Всё. К бою!

Цепь китайцев неумолимо приближалась. Триста метров, двести, сто пятьдесят. Уже почти можно разглядеть лица в тусклом свете опускающихся сумерек. Они ещё не знают, что через сто метров их всех ждёт неминуемая смерть. С такого расстояния из Калашникова даже целиться не надо. А у нас, возможно, появится шанс спастись. Пусть мизерный, исчезающе-малый, и, вероятно, не для всех, но шанс.

Внезапно прозвучала команда на китайском языке, и цепь остановилась, не дойдя всего пятьдесят метров до рокового рубежа. Усталые солдаты уселись прямо на снег. Только один, видимо офицер, остался стоять и слушал что-то по портативной рации. Снова прозвучала команда. Группа вскочила и бегом стала подниматься по левому склону. Очевидно, какая-то из групп обнаружила за сопкой нечто подозрительное.

— Эх, и повезло же хунхузам! Ишь, как шустро побежали, — пробормотал Гриценко, ставя автомат на предохранитель.

— Нам тоже повезло, пока, — ответил я, — И неизвестно, кому больше.

Я не знаю, что обнаружили за сопкой поисковые группы, но до наступления темноты в нашу падь китайцы больше не наведывались. Когда небо усеялось звёздами, мы выждали ещё два часа и осторожно, как волки, готовые каждую минуту ко всяким сюрпризам, тронулись в путь.

Через три часа мы вышли к дороге, идущей вдоль берега Аргуни. Соваться на неё с ходу мы не стали, а остановились за сопкой. Надо было дать «отдохнуть» пленному и разведать обстановку на дороге. Мы снова связали китайца, и я ввёл ему нейтрализатор. Гриценко, Корнеев, Васечкин и Алахвердиев ушли на разведку. До планируемого времени перехода оставалось не более четырёх часов.

Примерно через час разведчики вернулись. Корнеев доложил:

— Дорога полностью перекрыта. Плотно стоят.

— И злые как черти, — добавил Васечкин.