В восьми километрах от особняка сидевший в блиндаже полковник Сааведра понял это так: «Суареш обнаружил дело Черны. Решения не принял. Собирается оставить у себя». Адъютант корпусного генерала прищурился и достал из ящика стола черную сигару. Он медленно повертел её между пальцами, откусил кончик и закурил. Не далее как три дня назад генерал Бускерос инструктировал его: «Если будут обнаружены материалы по холодным ядерным реакциям, а над ними работал чех Вацлав Черны, сообщите мне об этом в любое время суток; где бы я ни был и чем бы я ни занимался. Хоть на совете у короля, хоть в постели с любовницей». И вот полковник Суареш обнаружил эти материалы. Но Сааведра не спешил докладывать об этом генералу. Он тоже думал.
Древнее государство, расположенное на Балканах, в Малой Азии и на Ближнем Востоке медленно угасало, теряло былую мощь, и было готово распасться на кучку таких же слабых удельных княжеств, формально подчинённых единому царю. Через пятнадцать лет эти княжества должны были пасть под натиском восточных завоевателей, которые на захваченной территории организуют свои государства и сольются с местным населением. А через шестьсот лет, вдохновлённые идеями новой религии: единый Бог на Небе — единый Кесарь на Земле, объединятся в одну империю, простирающуюся от Индостана до Атлантики. И империя эта не только устоит под ударами варваров, она сама предпримет ответный поход на восток. Её войска дойдут до Тихого океана и приведут к присяге не только кочевые племена, но и Китайскую Империю. А миссионеры, следующие за армией, обратят присоединённые народы в свою единую религию. И не будет татаро-монгольского нашествия и крестовых походов, не будет ни инквизиции, ни джихада.
Но всё это были лишь прогнозы. Историческое развитие этой Фазы собиралось повернуть на совсем другой путь. На охоте споткнулся конь, и царя растерзал кабан-секач. На престол взошел двадцатилетний наследник Асунта. Удельные князья возрадовались. При старом царе они «выцарапывали» себе вольности одну за другой, годами. Сейчас пришло время взять всё разом. И взяли. Номинально Асунта оставался царём, но фактически вся власть на местах перешла к князькам. Они установили свои законы, и если царские указы в них не укладывались, то тем хуже было для царских указов.
В отчаянии Асунта махнул на всё рукой. Он покинул столицу и удалился в Родопские горы вместе с двумя сотнями младших наследников древних аристократических родов, разорённых удельными князьками. Они стали вести беззаботную, разгульную жизнь. К ним начали собираться все, кто терпел притеснения от местных сатрапов. Асунта принимал всех, независимо от богатства и родовитости. Это сборище проводило время в охоте, пьянках, разврате и других весёлых утехах. Асунту часто видели в центре самых весёлых компаний. Но молодого царя ни на час не оставляла мысль: как исправить положение? Начав вечером пир вместе со всеми, он в самый его разгар уходил с несколькими самыми верными друзьями в дальние покои дворца. Они засиживались там до следующего полудня. Наконец, Асунта нашёл решение, которое на две тысячи лет предвосхитило деяния Ивана Грозного с его опричниками.
На ближайшем ежегодном Совете князей он объявил. «Вы хотели полной свободы и полной власти в своих владениях. Вы её получите. Я больше не буду вмешиваться в ваши дела. Но отныне и вы не должны вмешиваться в мой, царский, обиход. Раньше вы каждые три месяца вносили в царскую казну пятую часть своих доходов. К слову сказать, вы уже второй год не вносите ничего. Я не буду требовать от вас уплатить долги. Но с этого месяца вы будете вносить в казну двадцатую часть своих доходов ежемесячно. Должен же я на что-то содержать свой двор. И ещё: если какой-либо человек обратится ко мне за помощью, я возьму и его, и его семью, и его движимое и недвижимое имущество, и его земельные наделы в свой обиход; на который ваша власть распространяться не будет. От вас самих зависит чтобы таких людей было как можно меньше». Князья с радостью согласились. Жизнь в государстве потекла по новому руслу. Но вот что странно, несмотря на все усилия князей, царский обиход неуклонно расширялся, особенно за счет военного сословия.
А Асунта держал своё слово, он не вмешивался в дела князей. Ему было некогда, он занимался боготворчеством. Для начала он объявил кабана священным животным. В царском обиходе под страхом смертной казни было запрещено употреблять в пищу свиное мясо и сало. Через некоторое время Асунта упразднил всех прежних богов и учредил культ Великого Кабана. Старые храмы закрывались и частично разрушались. Жрецов, отказавшихся отречься от прежних богов и признать Великого Кабана, публично сажали на кол. Впрочем, таких было немного. На центральной площади столицы воздвигли огромное медное изваяние Кабана. Оно было полым и имело дверцу в правом боку. Через эту дверцу ежемесячно загружали жертвоприношения и под изваянием разводили огонь. А к очередной годовщине смерти старого царя «опричники» преподнесли Асунте подарок. Они похитили наследника одного из князей и заложили его в изваяние Великого Кабана. Асунта был несказанно рад. Ещё бы! Именно эту деталь он давно обсудил с друзьями во время ночных бдений.
Такие жертвоприношения стали традиционными. Но когда у князей пропал четвёртый наследник, они возмутились. Асунта успокоил их. «Это всё делалось помимо моей воли. Виновники схвачены. Приезжайте в столицу, и я отдам их на ваш суд». Несколько князей заподозрили неладное и не явились в столицу. Но большинство приехали и собрались в зале суда, где им действительно были представлены десять человек из ближайшего окружения Асунты. Пока Асунта выслушивал обвинения в их адрес, «опричники» расправились с охраной и свитами князей. Выслушав жалобы, Асунта сказал: «Хорошо. Больше они не будут приносить в жертву Великому Кабану ваших детей. Они будут приносить ему в жертву вас самих!» Князья были схвачены и брошены в подземную темницу. В тот же день во чрево Великого Кабана был загружен самый старший из них. Прочим было объявлено, что их будут приносить в жертву по одному в год, в день памяти старого царя. А до той поры они будут сидеть в темнице.
Все княжества Асунта взял в свой обиход. Одновременно он отправил послания князьям, не явившимся на суд. Этими посланиями Асунта объявлял, что берёт все княжества под свою руку и устанавливает по всему государству свою единодержавную власть. Пять князей, устрашенные, сразу признали власть Асунты и отказались от своих прав. Но семеро покориться не пожелали. Асунте только того и надо было. Судьба непокорных княжеств была ужасной. Колонны «опричного» воинства вторглись на их земли, сметая всё на своём пути. Тем, кто пытался сопротивляться или бежать, пощады не было. Путь «опричников» был отмечен виселицами, кольями, кострами и рвами с закопанными заживо людьми. Три княжества пали в течение одной недели, а их князья отправились в подземелье столичной тюрьмы дожидаться своей очереди на жертвоприношение.
Но четыре княжества объединились и под общим руководством князя Феллана сумели организовать сопротивление «опричной» армии. Асунта был готов и к такому повороту дела. Он начал боевые действия против Феллана по всем правилам венного искусства. И ему неизменно сопутствовал успех. Да и могло ли быть иначе? Ведь почти все опытные воины за эти годы перешли в царский обиход. Феллану почти не на кого было опереться, и он терпел одно поражение за другим.
Вскоре в руках Феллана остался последний укреплённый город, осаждённый войсками Асунты. После месячной осады Феллан попытался вступить в переговоры. Он направил к Асунте десять самых знатных горожан во главе со своим сыном. Асунта связал послов, уложил их в гнёзда катапульт и выстрелил ими в город. В руки княжеского сына он вложил свой ответ. Он всячески поносил и оскорблял мятежников, давая понять, что ни о каких переговорах не может быть и речи. Завершалось это послание так: «Тебя же, князь Феллан, высоко ценя твоё мужество, я обещаю не приносить в жертву Великому Кабану, при условии, что ты сам спрыгнешь с самой высокой башни крепости». Так и получилось. Через неделю Асунта взял город штурмом, и князь Феллан, защищаясь до конца, был вынужден спрыгнуть вниз с верхней площадки башни. Асунта разрушил город до основания, а всех оставшихся в живых жителей обратил в рабство.
