Замечаю, что стол покрыт сеткой изолированных друг от друга контактов.

— Электрический стол, — шучу я.

Это сходство усугубляется еще и тем, что Лена присоединяет к моим ступням и вискам контактные пластины.

— Сейчас вот дам тебе триста восемьдесят — и привет начинающему хроноагенту Андрею.

Она быстро целует меня и садится за компьютер. От потолка к моей голове начинает опускаться сооружение в виде решетчатого усеченного конуса, сделанного из золотистой проволоки. В узлах решетки — темные, тускло блестящие кристаллы.

— Магистр, мы готовы, — докладывает Лена.

— Ну как, Андрэ? — спрашивает Магистр. — С нами Время?

— С нами Время! — отвечаю я, стараясь побороть волнение и придать своему голосу бодрые интонации.

— В добрый путь!

Я не успеваю ответить: “К черту!”, так как проваливаюсь во тьму.

— Эй, Джон, задремал! — слышу я голос Сэма Колли.

— Да брось ты, Сэм, — отвечает ему за меня Билл Мак-Кинли, — дай отдохнуть парню. У нас с тобой ночь спокойно прошла, а ему до утра пришлось по своему участку хулиганов гонять.

Встаю из-за стола и, потягиваясь, бросаю взгляд на часы. До встречи Гальдони и Сфорца осталось чуть больше часа.

— А и в самом деле задремал. Пойду пройдусь по участку, освежусь.

— Давай, давай! Мало ты там ночью жути нагнал!

Сначала — в фотолабораторию.

— Дик, дай мне на часок заряженную камеру с длинным объективом.

Несловоохотливый фотоэксперт протягивает мне фотоаппарат.

— Девятнадцать DIN.

— Спасибо, Дик. Если я через час принесу пленку, когда сможешь сделать снимки?

— К тринадцати.

— Договорились.

В одиннадцать я уже захожу в знакомый переулок. Ни души, кроме кошек. Сразу подхожу к облюбованному мною контейнеру с дырой в боку. Он валяется у стены. Ставлю его в рабочее положение дырой к тому контейнеру, у которого сейчас будет стоять Луиджи. Залезаю внутрь и закрываюсь крышкой.

Через десять минут появляется Луиджи. Он нервно пошагивает у “своего” контейнера, курит и вполголоса ругается на смеси английского и итальянского. Внезапно он успокаивается, прислоняется к контейнеру спиной и смотрит куда-то вверх, насвистывая сентиментальный мотивчик.

Еще через десять минут приходят Антонио и третий. Начинаю снимать. Мне не слышно, о чем они говорят, да это мне и не нужно, знаю и без того. Зато и они не слышат щелчков затвора. Когда они расходятся, я нащупываю рукоятку “кольта” и с трудом подавляю в себе желание выскочить из контейнера, арестовать эту троицу и доставить их в ФБР.

Что-то говорит мне, что этого делать не надо. Да и вряд ли они без оружия. Гальдони — мелкая сошка, а вот Сфорца и этот третий — птицы другого полета. Этот контейнер станет по совместительству и моим гробом. Пусть ими ФБР занимается.

Выждав минут десять, покидаю свою засаду и иду в участок. Пока Дик делает снимки, я пишу рапорт на имя начальника отдела ФБР. Все это дико неприятно, но…

Тринадцать двадцать. Забираю фотографии и поднимаюсь на второй этаж. В приемной 0'Доногана рыженькая Синди, увидев меня, радостно вскакивает:

— Джон!

Я предупредительно поднимаю палец:

— Я к твоему шефу. Он на месте?

Лицо Синди вытягивается, она нажимает кнопку селектора. “Пусть заходит”, — слышу я искаженный динамиком голос. Капитан Патрик 0'Доноган смотрит на меня с плохо скрываемым интересом. С чего бы это бывшие коммунисты повадились в его отдел?

— Джон? Что привело тебя?

Молча подаю ему рапорт. Капитан хмыкает и начинает читать. Буквально сразу брови у него лезут вверх, и он время от времени переводит на меня недоуменный взгляд. Кончив читать, он кладет рапорт на стол, лицевой стороной вниз, и смотрит на меня долго и внимательно. Левой рукой он берет из коробка спичку и начинает катать ее в зубах. Все знают, что капитан 0'Доноган не курит, но на столе и в кармане у него всегда лежат спички. И если спичка появилась в зубах, не жди ничего хорошего.

Наконец Патрик 0'Доноган цедит сквозь зубы, не вынимая спички:

— С чего бы это вы, Джон, стали писать доносы на своих товарищей?

— Это не донос, сэр, это рапорт.

— Пусть будет рапорт, сути это не меняет. Я не первый день работаю в ФБР и не первый раз встречаюсь с комми. И вот я думаю: а почему вдруг у Джона Блэквуда проснулось служебное рвение и он решил посадить за решетку своих товарищей по партии? Пусть даже и бывших. Объясни, пожалуйста.

— Сэр, в рапорте я достаточно подробно написал, что они готовят. Я считаю, что сейчас, когда идет война…

— Ну, во-первых, мы не воюющая страна, а во-вторых… Я, Джон, старый сыщик и ни за что не поверю, что это единственное, что тебя беспокоит. Кстати, о войне. Мы — союзники Советов. Не кажется ли тебе, что сейчас, во время войны, необоснованный арест группы коммунистов в столице вызовет нежелательный политический резонанс? Прости, Джон, но я тебе не верю. Ты просто хочешь свести со своими товарищами какие-то счеты и сделать это хочешь руками ФБР. В такие игры я не играю.

С этими словами капитан протягивает мне рапорт. Я даже не делаю попытки взять его.

— Сэр, вам известны имена Луиджи Гальдони и Антонио Сфорца?

— Разумеется. Но что между ними общего? Один — коммунист, другой — фашист.

— Вот тот же самый вопрос мне задали и в партийной организации, когда я сказал им, что мне не нравятся шашни Гальдони и Сфорца.

— У Гальдони и Сфорца какие-то шашни? Ты смеешься! Даже если бы они и были, в чем здесь криминал?

— Я готов объяснить.

— Короче, пожалуйста.

— Я буду краток, сэр. Сегодня, чтобы добыть для товарищей доказательства, я проследил за встречей Гальдони и Сфорца. То, что я увидел, полагаю, может заинтересовать и вас.

Я достаю фотографии и передаю 0'Доногану. Он начинает просматривать их. Внезапно лицо его вытягивается, он вскакивает и почему-то шепотом спрашивает:

— Где? И когда?

— Третий переулок у вокзала “Юнион”, полтора часа назад.

Патрик бессильно падает в кресло и запускает в зубы очередную спичку.

— Надо же! Все ФБР, вся армейская контрразведка ищут его по всему побережью, а он спокойно встречается со своей агентурой в самом центре Вашингтона! И главное — у меня под носом!

— Завтра в девять вечера они встретятся там же.

— Откуда знаешь?

— Слышал их разговор.

Патрик кивает и снова разглядывает фото.

— Что это они передают? Плохо видно…

— Простите, сэр, не мог же я им сказать: “Извините, джентльмены, не могли бы вы встать чуть по-другому, чтобы было лучше видно, что вы передаете, а еще лучше, разверните пакет. Благодарю вас, джентльмены! Скажите “cheese”… спасибо”.

Капитан Патрик усмехается:

— Ладно, Джон, не язви. Ты оказал нам большую услугу. А твоих товарищей придется арестовать по подозрению в связях с иностранной разведкой.

— Услуга за услугу, сэр.

— Говори.

— Мне бы не хотелось, чтобы они знали об этом рапорте.

Капитан Патрик рвет рапорт на клочки и бросает в корзину.

— Вполне достаточно фотографий. Все будет о'кей.

В приемной меня с нетерпением ожидает Синди.

— Джон! Наконец-то! Куда пойдем вечером?

— К сожалению, никуда. У меня была крайне тяжелая ночь.

Глазки Синди тускнеют, она тихонько вздыхает и начинает перебирать бумаги на столе. Надо как-то сгладить свой отказ.

— Зато завтра, после обеда, я свободен, и у меня есть два билета на кой-какое шоу.

— Правда?!

Я молча целую ее в щечку. Глазки Синди загораются, и она, отложив бумаги в сторону, достает косметичку. Киваю ей на прощание.

— До завтра, Джон! — слышу в дверях ее голосок.

В коридоре я тяжко вздыхаю. Если бы ты знала, Синди, как ты завтра встретишься с Джоном!

По пути домой захожу в паб выпить кружку пива. За пивом сосредоточенно думаю, что можно сделать, чтобы Джон не кончил жизнь самоубийством этой ночью. Выбросить патроны? Он может сигануть с пятого этажа…

Нет уж, чему быть, тому быть. Жалко тебя, Джон Блэквуд, но, раз уж ты сам принял такое решение, мое вмешательство тебе не поможет. Вот только хорошенькие глазки Синди завтра совсем потускнеют, и одно Время знает, когда она снова улыбнется.