– Как-то… несовременно, – поморщился приятель.

– Законы Старших домов не имеют срока давности, – хмыкнул я. – Считая и те, что в наш цивилизованный век кажутся темными и дикими. Или заклейменные Церковью как языческие и богохульные.

– Понимаю. Если б кто-то узнал, что тебя коснулась Изнанка, ей бы не позволили такого.

– Да. Женщину, единожды родившую выродка, ни за что не допустят к власти, устроят развод с лордом. У тех же Суини леди становится та, которая первой родит мальчика без способностей. Остальные живут в фамильном гроте, но никаких прав не имеют.

– Лордов-гностиков история знает.

– Да. К счастью для меня. Но на женщин послабление не распространяется. Да и таких лордов никогда по-настоящему не признавали.

Я приподнял брови в ироничной гримасе и отсалютовал кружкой. Приятель кивнул. Несколько секунд о чем-то думал, потом спросил:

– Но ведь твоя мать не решилась?

– Нет.

– И ты вернулся, чтобы сохранить грот?

– Примерно так, – согласился я.

– А почему тянул? Мог ведь сразу, когда понял, что никому не помешаешь.

– Не знаю. Наверное, сомневался, а нужно ли.

Все-таки помнил меня, знал, когда говорю правду, а когда лишь ее часть. На лице Брана промелькнуло недоверчивое выражение. Явно хотел спросить что-то еще, но сообразил, что и так бесстыдно выпытал многие тайны. Неловко подхватил кружку и осушил в пару глотков, вытер губы тыльной стороной ладони. Встал и кивнул на выход.

– Пожалуй, пойду. Время позднее.

– Ты мог бы остаться.

– Орм, я прекрасно понимаю, ты приехал и не успел отдохнуть. К тому же попал в передрягу. Если останусь, будем болтать до утра. Тебе сейчас не до приема гостей. И мне надо выспаться. Самайн на носу, время беспокойное и будет много работы.

– Охранять важных господ от мстителей в масках? – блекло улыбнулся я.

– В том числе, – с легкой заминкой ответил Бран.

Со вздохом поднявшись с дивана, я проводил приятеля к шлюзу. Нажал на кнопку и подождал, пока огромная плита люка со скрипом вкатится в стену.

– Рад повидаться, дружище, – сказал я. – Заходи завтра, когда освободишься.

– Не обещаю, но постараюсь, – кивнул Бран. Пожал руку, переступил порог, оглянулся через плечо: – Я никому не скажу, Ормонд.

– Буду благодарен. Хочется максимально оттянуть момент встречи с Советом по поводу моего изъяна.

Криво улыбнувшись, я снова нажал на кнопку и подождал, пока дверь закроется. Вернулся и упал на диван, задумчиво посмотрел в пустоту.

Разговор оставил на языке терпкий привкус полуправды. Я не говорил всего, Бран тоже многое скрывал. И в итоге вроде и радовались друг другу, но испытывали некое напряжение. К тому же смутило то, что почти не удивился, увидев татуировки. Обычно люди буквально взрываются эмоциями, а тут ощущение, будто подозревал. Хотя знать не мог, никак не мог.

Головная боль усилилась, в ушах зашумело. Я помассировал виски и спрятал лицо в ладонях. Но раньше, чем услышал шаркающие шаги и лязг металлической двери, выпрямился и посмотрел на вошедшего с небольшим саквояжем и парой полотенец в руках Старика. Тот окинул меня критическим взглядом и сердито нахмурился.

– Красиво тебя разукрасили, парень, ничего не скажешь. Когда били, специально лицо подставлял?

– Брось ворчать, Уилл, – пробормотал я. – Каюсь, застали врасплох.

– Если тебя застают врасплох, стоит задуматься о том, чтобы сменить работу, – фыркнул он. – В нашем деле рассеянные долго не живут. Во что влип? Признавайся.

– Попался подручным Нолана, – вздохнул я. – Засаду устроили почти у шлюза.

– Слышал, – напустив в голос больше сарказма, сказал Старик. – Меня интересует, во что ты еще вляпался. Рубашка порохом пропахла, в брызгах крови.

– Ты не поверишь, – усмехнулся я.

– Я поверю, молодой человек, – буркнул Дампир. – Если будешь ясно излагать, а не корчить тут умирающего дельфина… Держи! Смажь лицо, а то завтра прохожие будут шарахаться.

Открыв саквояж, Старик вынул жестяную банку с ярко-красной этикеткой, отвинтил крышку и поставил передо мной на столе. Рядом бросил полотенца – одно сухое, второе смоченное водой.

Запах по комнате разлился премерзкий. Как от дохлой сельди вперемешку с аммиаком и бог знает чем. Жглась мазь, я знал, точно кислота. Но стоит отдать должное – царапины, синяки и ушибы, как правило, заживляла невероятно быстро, дезинфицировала и помогала затягиваться ранам.

– Из чего ты ее готовишь? – кисло спросил я.

– Рецепт прост, – бодро ответил Старик. – Ищешь подходящего святого и реквизируешь у того ночной горшок. Дерьмецо святого, знаешь ли, главный ингредиент, по целебным свойствам любое зелье туату обгонит. Затем ловишь десяток крыс, душишь, замачиваешь в рассоле на недельку-другую, мнешь до коричневой кашицы…

– Не продолжай! – взмолился я. – Больше не надо!

– Слабак! – констатировал Старик. – Хотел бы, уже б прочитал состав. Справочник-то не за семью замками, бери да учись.

– Но запах ты мог сделать не таким омерзительным? – промычал я.

– Мог. Но не стану.

– Почему?

– А для профилактики. Чтоб лишний раз не подставлялся. К тому же твоя вытянувшаяся физиономия меня изрядно забавляет.

Уильям Дампир в своем репертуаре – раздражен и колюч. Но я одинаково слышал отголоски тревоги в скрипучем голосе, видел беспокойство в не по-старчески ясных глазах. Он это тщательно скрывал за непрестанным брюзжанием, руганью и едкими шутками.

В таком возрасте быть ворчуном простительно, особенно если компенсируется ясным пытливым умом и крепкими руками. За прошедшие пятнадцать лет почти и не изменился – по-прежнему седой, с роскошными белыми бакенбардами, залысинами на лбу, крючковатым носом и ярко-голубыми глазами юнца, где нет-нет, а мелькала лукавая насмешка. Худой как стальной прут и невероятно энергичный, аккуратный и в одежде, и в манерах. Не аристократ, нет, но офицерскую выучку не выпарить ничем.

Одни называли жестоким корсаром. Другие – великим исследователем и первооткрывателем. Ну а я знал Старика как искателя и талантливого гностика-самоучку. Как человека, который вытащил меня из-под удара ангела смерти и затем помогал, учил, как жить в новом мире.

Брану я солгал. Никто меня не отпускал из семинарии. Церковь вообще неохотно расстается с ресурсами. А уж мальчишка со способностями в обучаемом возрасте для престола вовсе самородок. Можно воспитать инквизитора, целителя, проповедника, вбить в голову нужные истины, кнутами и пряниками привить истовую веру в Господа. Святые отцы умеют воздействовать, еще как умеют, и способы вряд ли можно назвать милосердными или цивилизованными.

Но я не успел стать послушником. Нападение фоморов на отдаленный монастырь, где располагался филиал семинарии, оборвало мою карьеру в духовенстве. Два часа ожесточенного обстрела, а затем десант проник в тоннели, и началась резня. Фоморы убивали все живое, независимо от пола и возраста, затем грабили, выносили до последнего болта и куска ткани. Тела павших тоже забирали. Ради еды. Причем для них непринципиально, кого жрать – мертвых людей или своих соратников.

Повезло тогда, успел добежать до спаскапсулы, прежде чем взрывом разнесло бронированный люк в наше крыло. А потом фарт улыбнулся во второй раз, когда утлый бак, почему-то называемый спасательным, отнесло течением от монастыря. Остальные капсулы фоморы сгребли сетью и утащили на корабль-матку.

Пять невероятно длинных суток я валялся внутри ледяного гроба, кутаясь в одеяло, дрожа и мрачно глядя на ползущий к красной отметке индикатор углекислоты. Иногда проваливался в лихорадочный сон, просыпался и прислушивался к потрескиванию металла капсулы. На третий день закончилась пресная вода, на исходе четвертого я почти ничего не чувствовал. Только холод и боль, глубже проваливался в темноту.

Когда в стенку «гроба» ударило, почти с облегчением выдохнул: скала или дно. А значит, следующий удар течения будет последним. Но раздался скрежет и лязг, плеск. Спустя целую вечность открылся люк, и глаза резануло ослепительным светом.