Поначалу послушнику было дико лицезреть начисто выбритого и подстриженного нищего. Другой человек. Лицо умное и хищное, черты аристократические: упрямый подбородок, тонкие губы и высокие скулы. Бродяга теперь почти не кричал во сне. Говорил внятно, действовал расчетливо и логично. Движения, поза и выговор стали абсолютно иными. Грязный оборванец исчез. Появился настоящий воин, суровый командир…

Шлепки и удары следовали один за другим. Безумец прыгал по площадке, подбрасывал и ловил мешки с песком. Принимал мячи то коленом, то пяткой или носком. Со стороны упражнения выглядели несерьезными. Но Птиц видел, как напрягаются различные группы мышц, какой концентрацией внимания дается показная легкость. Прошло меньше трех минут, а Лохматый взмок как мышь. Над головой и плечами вился пар. Кожа покраснела, проявились бледные ниточки шрамов, крестик на предплечье — след от четырехгранного арбалетного болта. Кривая линия через грудь — скользящий удар мечом. Множество мелких пятнышек — явный ожог, возможно, магический. Иной человек давно бы загнулся и от малой части таких ран. А бродяге хоть бы хны.

Птиц поставил кружку в кострище, заставил себя вчитаться в очередное заклятие. Интересно. Не атакующее и не защитное. Трансформация материи, что-то новенькое и довольно полезное. Но структура достаточно сложная, требует огромных затрат энергии. И потому внизу страницы располагалось множество примечаний: ссылки на Силы и Духов, которые могли помочь в конкретной ситуации… Да уж, созидать труднее, чем рушить. Боевые формы во многом гораздо легче.

Пришло долгожданное спокойствие медитативного транса. Послушник повторил про себя словесную формулу, влил самую малость Силы. И зашипел сквозь зубы, подул на пальцы. Мрон, напутал с ударениями! Ладно, попробуем позже. Сейчас лучше потренироваться с Астральным Двойником. Но слишком заманчиво научиться делать еду из чего угодно. Да и боль не такая уж сильная. Вот вчера было намного хуже, когда световая вспышка едва не выжгла глаза. Полдня потом бродил как слепой котенок, спотыкался на ровном месте. А пару дней назад воздушное бревно отбросило на десяток шагов, сломало два ребра… Опасно. Но что делать, иного пути обучения просто нет…

За одной из палаток раздались грязная ругань, рычание. Затем приглушенный удар, грохот. У входа в лекарский шатер упало тяжелое деревянное ведро. Рядом рухнул мелкий заморенный мужичок-работник. Плаксиво скривился, стряхнул с подбородка комья грязи. Поспешно вскочил, подхватил бадью и юркнул в узкий проход между тентами.

— И больше не путайся под ногами, змеиный сын! — рявкнули справа. — Увижу, прибью!..

На земле появилась тень, послышалось хлюпанье. Косые солнечные лучи озарили невероятно широкую грудь, могучие плечи и толстые волосатые руки. Воин был громаден, чудовищен. На две головы выше Птица, шире раза в три. Голова похожа на бесформенный валун. Черты лица грубые и неказистые: рыхлый нос, толстые губы и щеки, низкий мощный лоб. Волосы спутанные и грязные, удивительного медного цвета. Подбородок в клочках рыжеватой растительности. Глаза маленькие и водянистые, немного навыкате. Боец скалился в кривоватой ухмылке. Поигрывая мускулами, выискивал новую жертву…

Оттар, известный на весь полк дебошир. В прошлом командир полудесятка, к которому относились Птиц и Лохматый… Очухался, гад. Послушник специально не лечил. Рассчитывал, что сломанная челюсть будет срастаться довольно долго. Но веринг выздоровел быстрее. И опять ищет, на ком сорвать злобу. Мрон, не повезло.

Птиц встретился взглядом с воином. В глазах задиры возникли угрожающие искорки, улыбка стала шире. Конечно, полковой лекарь — отличная мишень. Сдачи не даст, зато в грязи вывалять само удовольствие. А чтобы не нажаловался командирам, можно припугнуть… Парень напрягся, невзначай прикоснулся к посоху. На артефакте была навешана куча атакующих и защитных заклятий. Стоило просто отдать мысленный приказ, и мстительный дурак отправился бы в лазарет. Но теперь с раздробленной грудиной.

Хаканье и сопение за спиной прервались. Раздался особенно мощный шлепок, волосы Ирна дернуло ветром. И сразу последовал тупой удар, сочное чавканье. Из носа и рта веринга брызнули струйки крови, по земле рассыпались осколки зубов. Оттар рухнул в грязь, только пятки сверкнули. Ошеломленно тряхнул головой, перекатился и встал на четвереньки. Полузадушенно хрипнул, выпучил глаза. Кое-как воздел себя на ноги и бросился прочь…

Послушник приподнял брови, мельком глянул назад. Лохматый по-прежнему занимался на площадке. Но Птиц сразу определил: одного мяча не хватает. Интересно, вновь уронил «совершенно случайно»?.. Безумец перехватил взор парня, поймал снаряды и сложил стопкой. Подошел и присел рядом.

— Оттар отомстит, — кисло произнес Ирн.

— А я что? — фыркнул нищий. — Беринг поскользнулся.

— Ага, — едко сказал парень. — Как в прошлый раз.

— Не оставлять же тебя на растерзание, — сдался безумец и скорчил постную физиономию. Но не выдержал, ослепительно улыбнулся. — Я же видел, заклятие готовишь. А потерю зубов переживет, похлебку и кашу есть здоровее.

— Он тебе и кашу припомнит, — пробормотал послушник. — Ночью, когда нож к горлу приставит. А заклятием я и не думал пользоваться.

— Верю, — непринужденно хохотнул Лохматый. — За посох ты схватился, чтоб оголовьем промеж рогов дать. Весьма благородно. А насчет ночи… пусть приходит.

В голосе нищего появились угрожающие нотки. Но взгляд по-прежнему оставался безмятежным, нарочито спокойным. Бродяга откинулся на бревне, с наслаждением потянулся и зевнул. Сбил с волос капельки пота, подставил грудь солнечным лучам. Послушник сморщил нос, передернул плечами. От Лохматого расходились волны жара, тянуло крепким мужским потом.

Где-то невдалеке заревел рог, послышались простуженные голоса сотников. Народ поднимали. Кто просыпался сам, а кого и выгоняли пинками. За палатками возникли столбы дыма. Запахло горелой кашей, кислой брагой. Лагерь наполнился гулом голосов, скрежетом железа, топотом. То тут, то там виднелись опухшие со сна воины. Умывались, поспешно натягивали рубахи… Обычная утренняя суета.

— А раньше не тренировался, — хмуро произнес Птиц. — Зачем теперь? Положение обязывает?..

— Не только, — серьезно ответил нищий. — Пытаюсь обрести власть над судьбой.

— Каким образом? — спросил послушник.

— Да вот таким, — сказал Лохматый, пожав плечами. — Любой способ, который может выручить из беды и позволит преодолеть обстоятельства, хорош. Жизнь есть борьба за существование. Борьба с врагами, друзьями, человеческой глупостью и господином случаем. Если ты можешь победить в бою, то получаешь хотя бы частичную власть над судьбой.

— Хм… — обронил Ирн, покачал головой. — Мир жесток… Но как бы хотелось, чтобы было наоборот.

— Угу, мечты-мечты, — фыркнул нищий. — Правда такова, что войны толкают человечество по пути развития гораздо лучше долгого мира. Созидание не обходится без разрушения. Выживают сильные, умные и красивые. Бал правит естественный отбор.

— Не велика ли цена? — сказал послушник.

— А разве можно иначе? — парировал бродяга. — Если хоть на пару сотен лет прекратится этот процесс, человечество вымрет или дегра… дегра…

— Деградирует, — подсказал Ирн.

— Уф, точно… деградирует, — подхватил безумец, благодарно кивнув. — Так что сам понимаешь. Но если бы появилась реальная возможность, клянусь, я первым пошел бы по тому пути!

— Понимаю, — тускло ответил парень. — Но эльфы как-то живут… мирно и спокойно, развивают искусства, не думают о междоусобице.

— И с удовольствием режут глотки тем, кто посмел войти в Зачарованные рощи, — нарочито ласково произнес Лохматый. — Но и так… Люди-то победили. Ты сам рассказывал о той войне. Волшебные леса в наше время не более чем резервации. А когда ты в последний раз слышал о новом эльфийском изобретении, предмете роскоши, величественной скульптуре?.. Нет, остроухие просто доживают век, пользуются остатками силы. Создали иллюзию свободы и красоты, дабы хоть как-то скрыть горечь поражения. Дети у них рождаются чрезвычайно редко. Воины погибают в пограничных стычках. Поголовье… слово какое-то поганое, но подходит… поголовье стремится к нулю. Отсюда и трепетное отношение к представителям своей расы, ненависть к людям и гномам.