Витька, не занятый в постановке, сказал, что у него есть два билета во МХАТ на спектакль «Живой труп». Сначала я решил отказаться и вернуться на репетицию, но подумав и решив, что не очень-то я там и нужен, — поехал с Витей в театр.

Буфет, фойе, зал, сцена — всё понравилось. Федю Протасова играл Александр Калягин. Играл бесподобно. Я мысленно примерил эту роль на себя. Стал размышлять, как бы я сыграл? Все актёры играли замечательно. После окончания спектакля никто не побежал в гардероб, все стоя аплодировали. Аплодировал и я, окончательно влюблённый в театр. Спектакль мне дал атомный заряд оптимизма. Витя во время спектакля плакал, пряча от меня слёзы. До двенадцати часов ночи мы гуляли по Москве и мечтали о своей актёрской будущности.

Воскресный тёплый день. Репетиция была в ДК с Суворовым и Телегиным. Третий раз режиссёр меняет Дону Хуану и Конраду, то есть мне, творческую задачу. Приходится третий раз менять мизансцену. Репетиция прошла хорошо, с подъёмом. Я всё больше убеждаюсь в правильности выбранного пути. Наталья Борисовна ко мне стала добра и ласкова. Это удесятеряет мои силы. В актёрском деле самое главное — это взаимопонимание.

После ДК заехал в библиотеку, взял напрокат две пластинки Валерия Леонтьева. В читальном зале полистал Блока, Шукшина и бегом домой.

Приезжали ребята, Женька с Володькой, не дождались. Я на такси поехал в театр имени Гоголя. Спектакль «Берег». Какая чудесная постановка. Плакал. В финале кричал: «Браво!».

Утром послушал пластинку Валерия Леонтьева, что взял в библиотеке-фонотеке. По понедельникам у них выходной, а так совсем неплохо, ходи и пользуйся. В десять часов звонили с работы, интересовались, почему не вышел. Оказывается, кроме Максимыча, никто не знает, что я в бесплатном отпуске. А смена сегодня Валерки Кулямина, Максимыч ему мои слова об отпуске за свой счёт не передал. Валерка отрастил себе бороду, как у Льва Толстого и хочет через меня её продать в театр. Коммерсант.

Поехал на работу за деньгами. Выплатили восемьдесят пять целковых вместо ста пяти. И то — хлеб. Поговорил с Юрием Ивановичем, заведующим клуба.

Марина Авдеева вышла на работу и всё желала мне удачи с поступлением в Театральное училище. Столько людей хочет, чтобы я поступил на актёра, их просто нельзя подвести. А себя особенно. Позвонил Тане, не надеясь днём застать её дома, но она подняла трубку. Сказала, что после праздников, может быть, заедет, а сейчас сидит с больной дочкой.

Решился сегодня позвонить Анне Яковлевне, театральному педагогу. Её телефон мне дала соседка Ира Власова, закончившая ГИТИС. Стал искать телефон и как назло, он пропал без следа. Взяв зонт, я отправился из дома.

На лестничной площадке, в окно, увидел Иру Власову с какой-то женщиной. Нагнал их только в девяносто первом автобусе, стоявшем на конечной остановке. Оказалось, женщина и была та самая учительница, чей телефон мне дала Ирка. Мы познакомились.

Анна Яковлевна оказалась обаятельным человеком и настоящим педагогом. Не теряя времени, прямо в автобусе она стала подбирать мне репертуар. Решила заехать вместе со мной в институт, к сыну. Сын у неё учится в ГИТИСе на курсе Петра Наумовича Фоменко. Замечательный человек, зовут Артём. Очень приятный и добрый. Продиктовал мне отрывок, дал ручку и блокнот для записи.

В институте много народа, все молодые, красивые и беспрестанно целуются друг с другом, не понятно, кто кому кем приходится. В конце концов, я пришёл к выводу, что целуются однокурсники, вместо приветствия.

После института Анна Яковлевна дала задание, которое к завтрашнему дню я должен осилить. Народный театр со всеми его репетициями я решил потихоньку оставить.

На квартиру к Анне Яковлевне приехал на двадцать минут раньше оговоренного времени и встретил её на улице. Она сказала, что с комнатой всё очень плохо, там Артём репетирует своего «Слона» («Золотого слона» Копкова) и предложила посидеть на скамеечке у подъезда и позаниматься прямо на улице.

Из подъезда вышла крупная красивая женщина, блондинка, с ярко красными накрашенными губами и подошла к нам. Оказалось, это тёща Артёма. Она поговорила с Анной Яковлевной о театральных делах и весёлая, побежала по своим делам, оставив нас в покое.

Анна Яковлевна дала мне поэму Маяковского «Про это» и велела выучить предложенный отрывок к завтрашнему дню. Кроме того, отрывок из Горького «Мои университеты». А также стихотворение Пушкина «Воевода». Заметив, что я совершенно замёрз, она поднялась со мной в квартиру к сыну. Оказалось, что студенты-актёры ещё не пришли.

Мы поработали над «Перезвоном», тем стихотворением, которое я должен был выучить к сегодняшнему дню. Артём сначала сел, чтобы послушать меня, но увидев моё смущение, ушёл на кухню. Артём был в смурном настроении. То ли от болезни, то ли от неприятностей в институте. И потом, он кого-то ждал из тех гостей, которым встреча с его мамой не очень была необходима. Поэтому в скором времени, извинившись, он попросил нас уйти.

Мы хотели позаниматься на лавочке, но там собрался народ. Какое-то время, по просьбе Анны Яковлевны, мы шпионили. Она хотела знать, кого скрывает от неё сын. Но никого не дождавшись, она разрешила мне ехать домой.

Я поехал, чтобы учить полученный материал. Дома сразу засел за Маяковского и Горького. Записал отрывки на магнитофон и стал крутить и слушать. Перечитывал по книгам, переписывал в тетрадь.

Как назло, всем я сразу понадобился. Зазвонил телефон. Звонил Володя Копорев, который сам никогда никому не звонит, звонил Женька, которому я рассказал новости. Звонил Данила Перов, которому я сказал, что не приду на репетицию.

У Вити Павлюченкова сегодня день рождения. Через Данилу Перова я передал ему поздравления. Освоение литературного материала проходило туго. Маяковский не даётся совершенно, ни одна строка не лезет в голову. Ни одно слово не влезает в душу. Слушал магнитофон с записью отрывка, а мысли были далеко.

Тогда я взялся за отрывок Горького «Мои университеты». То ли из-за того, что мы читали и разбирали его вместе с Анной Яковлевной, то ли оттого, что слова проще и вкрадчивей, — я увидел тех бородатых грузчиков, о которых в отрывке рассказывал Горький, их нелёгкую работу и предложение за предложением стало укладываться в мою память. «В темноте, на палубе баржи…». Я словно сам стоял на той дощатой палубе и наблюдал за всем этим процессом разгрузки. От умственного напряжения кровью налились щёки, голова приятно гудела. Несколько раз ходил умываться холодной водой, чтобы взбодриться и сбросить жар с пылающих огнём щёк. В отражении зеркала я видел перед собой лицо человека, занятого важным и нужным для него делом.

Красный день календаря. Проснулся в половине седьмого. Праздник, люди идут по Красной площади стройными колонами, отмечая День солидарности трудящихся. В девять часов надо быть на Преображенской площади у Анны Яковлевны.

Голова утром гудела, наверное, от бессонной ночи. Приехал раньше на двадцать минут.

Анна Яковлевна живёт в коммунальной квартире, где полы скрипят так же, как и у меня. Она не хотела будить соседей, видимо, они не приветствуют её занятия, и мы пошли во двор на лавочку. С чугунной головой, испытывая озноб, слова с языка слетали совсем чужие. Да и душа, надо признаться, спала беспробудным сном.

Вспомнил бессонные ночи, проходившие в сильном возбуждении, с ясной головой, с отсутствием усталости с одной лишь навязчивой мыслью в голове: что всё тебе под силу. А сейчас изо дня в день я забиваю себе голову новой информацией, огромные тексты, а душа к ним не лежит. Нет никакого желания эти тексты воспроизвести, вдохнуть в них жизнь. Получается из одного обмана в другой. И учитель бьётся со мной над каждым словом. А душа не в состоянии родить.