Обедали в одиннадцать, так как Борька в двенадцать уходил.

В час было назначено собрание комитета комсомола в кабинете у Тани. Я пришёл, сел в уголок и молча слушал пустопорожнюю болтовню. Сердце со вчерашнего дня не переставало ныть. Наверное, все решили, что я сильно пьян. Спрашивали с меня театр. Я грубо отозвался о парткоме и о других говорунах. На словах пообещавших горы золотые, а на деле умывших руки.

Таня говорила, что нужно всё делать своими руками.

Когда я вернулся в мастерскую, то увидел там знакомую картину. Пьяный Толя, пьяный Валера Чекуров. Да ещё и Маринку Авдееву спиртом напоили.

До семнадцати часов играл с пьяными людьми в домино. В пару мне дали Марину. Разумеется, мы проиграли.

С работы домой. Ехал налегке, вот только сердце постоянно болит. Дома не засиделся, раздался звонок. Наталья Борисовна пригласила на спектакль. Опять театр одного актёра, выступал её сокурсник Сергей Дмитрич. Спектакль «Цыганка» по Сервантесу. Хоть и без искорки, но этот спектакль мне пришёлся по душе больше, чем «Кюхля». Может потому, что в этом спектакле конец счастливый. Наталья Борисовна приглашала в воскресенье заниматься, — я обещал приехать.

Дома ел жареную картошку с квашеной капустой и смотрел по телевизору фильм «Аукцион» по Юлиану Семёнову.

Завтра с мамой едем в деревню. Не хочется, а что делать? Надо.

Утром встали раненько, на калужскую электричку сели. Сказать точнее, встали, мест свободных не было. Час простояли, доехав до Нары, — места освободились. Билеты на автобус брали первыми. А места предпоследние, одиннадцатое и двенадцатое. До Фёдоровки доехали без хлопот. А от Фёдоровки до Пирово, пешком по замёрзшей грязи.

Пришли в дом, растопили печку, поели. Мама принялась опять рассказывать про смерть отца. Как он лежал, улыбаясь, смотрел на неё ласковыми глазами. То есть снова во всех подробностях. Я слушал её внимательно. Не перебивал. Даже выпил с ней по рюмочке разбавленного спирта. Она сказала, что сегодня «родительская суббота», попросила таким образом помянуть.

Закончив трапезу, принялись за дело. Работы было немного, поэтому я спешил. Рассчитывал уехать завтра утром. Вдвоём с матушкой в новом доме закрыли ставнями окна. Поставили тазы и корыта в тех местах, где возможны были подтёки. По маминой просьбе я забил досками вентиляционные отверстия на чердаке. В старом домике под несущую балку, давшую трещину, поставил столб нужного размера. Вся необходимая для консервации дома работа была сделана.

Пришла соседка. Увидев её, мама вспомнила опять ту страшную ночь и заплакала. Я не стал мешать их общению, пошёл в дом.

В «Огоньке» прочитал статью о жизни и творчестве Пикассо. И рано лёг в постель. Надо признаться, с того момента, как пришёл в деревню, не мог согреться. Было холодно и неуютно. Перед сном меня посетили странные мысли. «Лежу на том самом месте, где умер отец, — размышлял я, — Он жил, находясь в душевном покое и умер, как говорит мама, с блаженной улыбкой. А если я сейчас умру, так и не разобравшись ни в себе, ни в окружающем меня мире? Усну и не проснусь? Страшно!».

Вышли из дома в шесть пятьдесят, шли по морозцу. У меня то и дело замерзали пальцы на руках. Я нёс эмалированное ведро с варёными грибами и брезентовую сумку с двумя трёхлитровыми банками, заполненными вареньем.

Нам повезло, автобус к остановке подошёл большой и полупустой. Сели в него и через Медынь, прямо к Малоярославцу. Там электричка и после двух часов сна в оной, станция «Матвеевская». Семьдесят седьмой автобус и мы дома.

Войдя в квартиру, ощутил тепло и уют, — согрелся. Позвонил Женьке, встретились на «Добрынинской». Поехали в кинотеатр «Россия» на фильм Эльдара Рязанова «Забытая мелодия для флейты». Не попали, все билеты проданы. Счастье нам улыбнулось в кинотеатре «Октябрь». Смотрели картину «Моонзунд», по книге Валентина Пикуля. Хороший сценарий написал Володарский и актёры играли хорошо. Олег Меньшиков в главной роли. Нильская, Караченцев, Артмане, — все показали себя с лучшей стороны. Две серии фильма промелькнули незаметно. Перед фильмом со сцены я услышал песню «Журавли», на стихи Николая Рубцова.

После картины зашли в закусочную, при ресторане «Прага» и закусили. Накормили довольно-таки сносно. На Арбате милиция схватила баптиста, проповедовавшего собравшимся слово божье. Люди заступались за него, не хотели отдавать. Но его всё же увели в отделение. Странная избирательность. Кришну можно пропагандировать, а за Христа ступай в кутузку. Группа немолодых голосистых людей пела непристойные частушки. Уж очень у них это задорно выходило. Прогулявшись по Арбату, мы пешком дошли до Киевского вокзала и разъехались по домам.

Девятнадцатого числа отцу будет сорок дней, а Борькиному сыну семь месяцев. Вернулся на работу Коля. Выглядит хорошо, а как его здоровье, на первый взгляд трудно сказать. Заваривал китайский «женьшеневый» чай. Вкус напоминает мятный пряник. Словно пьёшь не чай, а жидкий пряник. Очень скоро нам этот «женьшеневый» чай надоел.

Коля, Толя и пришедший на смену Максимыч напились. Сначала прятались даже от нас, но потом расхрабрились. Мы с Борисом в это время ходили якобы по Лабораторным, по Загородным. А на самом деле по магазинам.

Днём я забегал в кабинет к Тане, — не застал её на месте, ездила в райком. С самого утра в эркерах, местах отдыха сотрудников, на всех этажах включили телевизоры. Празднование «Великого Октября», как у нас и заведено, началось за неделю до срока. По телевизору выступал Горбачев и другие члены ЦК. Мы с Борисом играли в «буру» картами Марины Авдеевой, которые она принесла на работу исключительно для гадания. Со многими сегодня шутил, смеялся, но настроение нешуточное.

Меня поймал парторг Кузнецов, хотел поговорить, но отложил деловой разговор на завтра. Не знаю, чего он от меня хочет, какого плана комсомольской работы? Никто из моих комсомольских начальников с меня никакого плана не спрашивает.

Взял так называемый «заказ», набор дефицитных продуктов и прямо с ним поехал в «экспериментальный киноцентр» на улицу Кибальчича. Хотел поговорить с человеком, занимающимся кинорежиссёрами. Но меня проинструктировал молодой парень. Оказывается, для поступления нужны всего-навсего литературные работы. И если они пройдут по конкурсу, то считай, дело в шляпе. Актёров они тоже набрать не могут, из трёхсот претендентов отобрали пять человек.

Воодушевлённый тем, что мои рассказы смогут участвовать в конкурсе, прилетел домой, как на крыльях.

Утром на работу ехал с Толей в одном вагоне. Он возвращался с пьянки. В мастерской начальник принялся опохмеляться. Мы с Борькой ушли на Лабораторный корпус и пробыли там до обеда.

В обеденный перерыв я пошёл разыгрывать жребий на заказ за всю группу. Выделили три заказа на отдел. Все кинулись тащить жребий, и у всех оказались пустые бумажки. Оставшаяся, моя, оказалась с крестом. Заказ я взял себе, никто из нашей группы против не был.

Минут через пять позвонили и предложили второй, такой же. Желающих не нашлось. В два часа дня с Мариной Авдеевой я пошёл на инструктаж, что и как завтра делать на вечере. Узнавать пришлось немного. От нас нужно было только встретить артистов и отодвинуть рояль. Там же в конференц-зале я увидел Андрианову. Мы поднялись к Тане в кабинет и поговорили с той доверительностью и открытостью, с которой общаются лишь супруги.

Она говорила, что между нами всё кончено. И уже ничего не вернуть, не исправить. Уверяла, что моя власть над ней закончилась, и я должен перестать смотреть на неё, как на свою собственность.