Я давно не целовал Таню в губы, а хочется. Очень хочется. Но тут как в пьесе Шварца «Обыкновенное чудо». Поцелуешь принцессу и превратишься в медведя. В моём случае ещё хуже. Если я её поцелую, то умру. В этом у меня нет никаких сомнений. Страх смерти останавливает. Цыгане песнями и своим оптимизмом достали меня практически с того света в восемьдесят шестом году. Я больше рисковать не хочу.

До обеда ходили с Борькой по городу, после обеда я читал повесть Владимира Высоцкого «Роман о девочках». Борька уехал домой в шестнадцать часов и увёз с собой ключи. Мне пришлось брать дубликат ключей у начальства и закрывать Лабораторный с нежелательными объяснениями.

После работы поехал к Борису за ключами. Завтра в семь тридцать надо включать лифты, а ему далеко добираться из Ясенево.

Ключи я у него забрал, начистил картошку, остался смотреть комиссара Катаньо и пить настойку со спиртом. Разбавили сильно, то есть спирта в настойку бухнули много.

Возвращаясь домой, я еле дошёл до дороги. Решил не рисковать и поехал на такси. Таксист вёз через юго-запад и всю дорогу чесал языком. Временами бросал руль и что-то показывал мне руками. Как не разбились, непонятно.

Добравшись до дома, сразу лёг спать.

Боялся проспать. С этой мыслью то и дело вскакивал и смотрел на будильник. Так продолжалось всю ночь. Последний раз проснулся без десяти семь. В семь тридцать был на Лабораторном.

С утра на душе была какая-то тяжесть. Хоть и поспал до обеда три часа, легче не стало. Незнакомая девушка на меня накричала, а я хотел с ней только переброситься двумя-тремя словами, пошутить. Рубцова попалась на глаза, смотрит с упрёком, жжёт своим взглядом. Другая знакомая поглядывает с укоризной, дескать, шутил, «клеился», а теперь даже не здороваешься. А мне всё на работе осточертело, опять назревает буря, гроза. Опять становится трудно дышать.

Встретил на улице провизора Олю, родного человека, разговорился с ней. А потом ругал себя за излишнюю с ней откровенность.

Встретил Аллу. Не успели мы с ней переброситься и двумя словами, как нас в прямом смысле слова облепили. Вокруг нас образовалась толпа любопытных. Отчего люди так бесцеремонны? Всё это мне в тягость.

Тане подарил очередной апельсин.

Приехав домой, позвонил Женьке. Он, как и Борис, никак не может опомниться после просмотра видеофильмов у Артёма. Звонил Вите, он выздоравливает, собирается числа восьмого со мной встретиться.

Таня звонила поздно вечером, дала два звонка, наш условный сигнал. Я ответил тем же. Так называемые телефонные поцелуи. Услышишь два звонка, и на душе тепло и радостно.

Смотрел «Спрут-2». Зачем смотрю эти фильмы, и сам себе объяснить не могу. Однако сижу и смотрю. Перед сном читал рассказы Михаила Зощенко.

Приехал на работу к половине восьмого, включил лифты на Лабораторном корпусе. Толя был на смене, ушёл домой отсыпаться. Мы остались с Колей и Валерой Куляминым. Борис придумал финт, с помощью которого уехал в кинотеатр смотреть фильм.

До обеда я ходил и маялся, читал стихи какого-то Васильева.

Обедали вместе с Борькой, после обеда получили деньги. Я собирал комсомольские взносы, зашёл и к Тане. Она составляла список комсомольцев, которые завтра будут трудиться на субботнике.

После десяти минут разговора она взяла мою руку в свои нежные ручки, крепко сжала её и что называется, объясняясь в любви, попросила: «Сходи на субботник». И конечно не о субботнике шла речь. В этой просьбе слышалось: «Скажи только — да. И я пойму, что ты меня всё ещё любишь. Пообещай! А за эту маленькую жертву с твоей стороны, я для тебя сделаю всё, что угодно. Если захочешь, прямо здесь и сейчас». И я хорошо её знающий, понимая истинный смысл сказанного, именно этого и испугался. Что будет именно здесь и сейчас. А дальше что? Как дальше жить? Допускаю, что человек, прыгнувший в пропасть без парашюта, в те мгновения пока летит, может испытать блаженство от свободного полёта. Короткое блаженство, а за ним неминуемая смерть. Я ощущал себя таким вот человеком, стоящим на краю пропасти. Таня, обещая блаженство, подталкивала меня к совместному прыжку в пропасть наслаждений. Но при этом за её спиной имелся парашют, а у меня за спиной парашюта не было.

Преодолевая в себе желание предаться низменным страстям, я высвободил руку и произнёс: «Не пойду». Таня обиделась, произошла маленькая сцена.

После работы я поехал к Театру-студии Табакова. Ждал у служебного входа Марину Зудину, хотел с ней познакомиться. Встреча не состоялась, Марина не была занята в сегодняшнем спектакле.

Отправился к Юре Черкасову. У него в гостях был его сокурсник Ваня Пилипенко. Мы пили чай, я успокоился.

Уехал от Юры поздно вечером.

Проснулся в десять часов. Оделся и поехал на Калининский проспект, в магазин «Мелодия». Искал пластинку с вальсами тридцатых-пятидесятых годов. Там такой нет.

Заходил в Дом книги, хотел купить в букинистическом отделе двенадцать томов сочинений Владимира Маяковского. Но в последний момент передумал. Выйдя из магазина, прошёлся по Арбату. Увидел замечательные картины, написанные масляными красками. Познакомился с художником.

Созвонившись с Борисом, напросился в гости. Со слоёным тортом в руках заявился к нему в семнадцать часов.

Сегодня я много не пил, выпил две рюмки и отодвинул от себя графин. Посмотрел у Бориса цветной телевизор и поехал домой.

Встал в одиннадцать, выпил чая. «Утренняя почта» была плохая, к тому же, короче обычного. После «Утренней почты» позвонил Витька. Сказал: «Я выздоровел, хочу приехать», — «Приезжай», — «Буду в шестнадцать часов».

После Витькиного звонка я посмотрел «Киноафишу» и решил попробовать себя, как сценариста. Набросал план, сел за стол и стал писать. Торопился, но писал без помарок. Хотел закончить до прихода Виктора.

Сценарий для немого кино, двадцать четыре картины. Называется «Женщина». Пришёл Витька, я ему зачитал сценарий, он принялся меня ругать. Но ругал конструктивно, по-дружески, по-свойски.

Спел мне песню Высоцкого «Эта рота», выпил чая и уехал.

Я провожал его до остановки. На улице гололёд. Поскользнувшись, я упал и чуть было голову не ушиб.

Вернувшись домой, смотрел передачу «Вечер Евгения Петросяна». Затем читал роман «Мастер и Маргарита».

Погода весенняя, воздух своей сладостью режет носоглотку. Утром из носа шла кровь. Болела голова, правое полушарие.

Зашёл к Тане. Она строила глазки, поинтересовалась: «А где же обещанные подарки?». Не замечая её кокетства, я отрезал: «Что обещаю, я делаю».

Принёс ей после обеда два апельсина. Таня принялась развлекать меня историями, которые я уже слышал два года назад, лёжа с ней в одной постели. Я не стал её слушать, был с ней резок.

На Лабораторном корпусе хотели сыграть с Борисом в настольный теннис, нам не дали. Тогда мы закрылись в своей каморке, стали пить чай и играть в карты. Время прошло незаметно.

Приехал на работу не выспавшимся. С утра позвонил Тане. Она привезла сценарий. Оказалось не то, что нужно. Привезла режиссёрскую раскадровку.

В течение дня бегал, прячась от работы. То взносы собирал, то по магазинам прохаживался. На Лабораторный мне так и не дали уйти, чтобы выспаться. Пришлось дремать в мастерской, сидя в кресле. Сделал вид, что читаю книгу Сергея Васильева. Плохие у него стихи.

К четырём часам пошёл к Тане на собрание комитета. Пугала, что придёт начальник управления. Будто ему больше делать нечего. Просидел у неё в кабинете, вместе с другими членами комитета минут двадцать. С Таней стал неоправданно груб. На её улыбки и стреляние глазками не реагирую. Просила меня задержаться, я отправился домой.