Не помню, что я ей говорил, что она мне отвечала. Кажется, молодые люди заметили, что ведём мы себя странно. Я ушёл, пообещав заглянуть завтра, надеюсь застану её одну.

Хотел почитать стихи Маяковского, не получилось.

Приехал домой, стол накрыт. За столом мама и тётя Саша Корнева. Девять дней. Под разговор выпили бутылку сухого вина. Тётя Саша рассказала притчу о людях, знавших день своей смерти и только она ушла, — я взял тетрадь и записал услышанную историю.

Смотрел по телевизору фильм «Обломов». После чтения книги уже не то. Действительно, трудно экранизировать классику.

Звонил Женька. Он теперь с работы приходит поздно и звонит поздно.

С утра я прошёлся по своим комсомольцам. У одного из них возникли вопросы. Мы вместе с ним отправился в комитет комсомола. В кабинете у Тани сидела её подруга, но увидев меня, девушка предупредительно вышла. Видя такое дело, я отпустил комсомольца. Пообещал ему, что сам обо всём расспрошу.

Оставшись с Таней наедине, я приблизился к ней и хотел поцеловать. Она сначала слабо отнекивалась, а потом решила поставить меня на место. Я думал, что она шутит, но всё было очень серьёзно. Вчера со смешной причёской, увидев меня, раскраснелась у всех на глазах. А сегодня нарядная, строгая, с чистыми, распущенными волосами. Всё, как мне понравится. И вдруг, такой бесцеремонный отпор: «Держите себя в руках».

Я её хорошо знаю. Знаю, что любит меня. Знаю, что теперь, кроме как в ЗАГС, никуда со мной не пойдёт. Сообразив всё это, я сник. С этой неприятностью острее всплыли картины недавних похорон отца, и совсем уж стало невмоготу. Таня и сама была не рада своему окрику. Глаза её потеплели, щёки снова порозовели. Она сделала несколько шагов в мою сторону, но я уже повернулся к двери и выходил.

Купил на работе книгу Даниила Гранина «Зубр». В мастерской её и оставил. Звонил Женька, встретились на «Добрынинской». Пошли в кинотеатр «Новороссийск» на американский фильм «Создатель политических образов».

Вернулся домой, мать волнуется, причитает: «Где Марина? Где Марина? Должна была быть дома уже час назад». Меня стало трясти нервной дрожью. Я ушёл в свою комнату и попробовал читать. Открыл «Первую любовь» Богомолова. Я хотел бы экранизировать этот рассказ. Может быть, когда-нибудь сниму.

Хорошие дни ушли. На улице туман, в душе неразбериха. Придя на работу, увидел в зеркальном отражении своё лицо, изрядно похудевшее. Смерть отца и вчерашний разговор с Таней не прошли бесследно.

Несколько раз за день ходил к Николаю Ивановичу, в качестве комсомольского секретаря подписывал бумаги. Мне и самому была объявлена благодарность к семидесятилетию Октября. Все эти премии, благодарности, секретарство без Тани мне не нужны.

Выкупил у Ленки книгу, сходил к комсомольцу Горячеву в метрологию. Прогулялись с Борькой по магазинам в новых телогрейках.

Звонил Бочаров, стал называть меня Алексеем Ивановичем, вот что значит чин секретаря. Играли в домино. Мы в паре с Борисом, Толя с Юркой. Первую партию выиграли у них, вторую проиграли.

После работы нас с Борькой послали на политучёбу. Мы зашли в конференц-зал, посмотрели, что там происходит и ретировались.

Борька приглашал к себе в гости, но я поехал домой.

Читал «Ревизора», пробовал учить монолог Хлестакова. По телевизору сказали, что аэропорты закрыты для приёма самолётов. В городе сильный туман. Не Москва, а Лондон.

Во время нашего с Борькой завтрака, в мастерскую ввалился Толя с красными глазами. Отпросился у Николая Ивановича и ушёл домой. Работа без начальника для нас блаженство.

Подписал, как комсомольский секретарь, несколько бумаг. В том числе и ведомость на премию. Мне начислили сто тринадцать рублей.

Съездили с Борькой в мебельный магазин, затем пообедали. Ленка мне погадала на картах, а с Борисом ни с того ни с сего поругалась.

Вышла из мастерской с обиженными глазами.

Без начальства не только нам привольно, но и женщины распускаются.

Кульминацией дня была комсомольская конференция, проходившая в конференц-зале. Началась она вяло, но потом страсти разгорелись. Выступали кандидаты в комитет управления и гости. Не выдержав, я взобрался на трибуну и стал требовать у руководства Гохрана денег на собственный театр.

После слушания стали выбирать комитет управления. Я предложил свою кандидатуру. Кто-то смеялся, кто-то хвалил. Проголосовали за меня единогласно.

Вечером звонил Максиму-китаеведу, договорились с ним встретиться в понедельник. Поскольку завтра нужно повидаться с Натальей Борисовной, а в субботу и воскресенье буду с мамой в деревне.

Перед сном читал поэму Владимира Маяковского «Облако в штанах».

Взял на работу стихи Александра Блока, но почитать не получилось. Рассказал на свою голову, как вчера на конференции меня выбрали в комитет комсомола. Толя стал завидовать. Потащил меня зачем-то вместе с собой на Лабораторный. Работы не было. Толя делал вид, что чем-то занят и притворялся таким образом до самого обеда.

После обеда опять пошли на Лабораторный. Толя якобы занялся делом, а меня оставил в машинном помещении. Я лёг на топчан и мгновенно уснул. Снились хорошие сны. В мастерскую вернулись за пятнадцать минут до конца рабочего дня.

Дома я играл на гитаре. По телевизору смотрел «Добрый вечер, Москва». Показывали аэропорт и толпы пассажиров, не улетевших из-за тумана. Хотел сегодня встретиться с Натальей Борисовной, но она позвонила и попросила меня приехать завтра в клуб «Серп и молот». Я с мамой собирался ехать в деревню на два дня, придётся отложить поездку на неделю.

Проснулся в девять часов, под музыку сделал зарядку и стал учить монолог Хлестакова. Позавтракав, в двенадцать часов вышел из дома. Поехал искать экспериментальный киноцентр на улице Кибальчича. От станции метро «Щербаковская» шёл пешком. Прошёл всю улицу, киноцентра не нашёл. И сколько не спрашивал местных жителей, никто не знает.

Туман рассеялся, в Москву пришёл холодный ветер. Я собирался после киноцентра посетить улицу Профсоюзную. Найти группу, где преподаётся пантомима, но, не зная точного адреса, не рискнул. Поехал на Арбат, там на крашеном строительном заборе висят объявления. Оборванные, но адреса уцелели. Киноцентр — улица Кибальчича, дом четыре дробь шесть. А на Профсоюзной улице дом тридцать пять.

Сегодня я уже туда не поеду. У арбатского живописца Алексея я увидел на глазах очки со стёклами изумрудного цвета. Он мне дал их примерить. Ощущение потрясающее. Серый, хмурый, осенний день превратился в летний и солнечный. Не зря в книге «Волшебник Изумрудного города» все жители ходили в таких очках.

Пообедав дома, я отправился в клуб «Серп и молот», на встречу с Натальей Борисовной. От метро «Площадь Ильича» шёл пешком. Два года я не был в этих местах, как всё изменилось. В клубе я без труда отыскал Наталью Борисовну. Она обрадовалась, увидев меня. Я же ей по телефону сказал, что уезжаю в деревню, а сам приехал.

Сели в фойе на мягкую скамеечку и обо всём поговорили. В клуб Гохрана она идти не хочет на полставки, но со мной заниматься согласна. Познакомила меня с актёрами, режиссёрами и с администрацией театра-студии «Лица Москвы». Пригласила посмотреть спектакль. Сидели с ней вместе на четвёртом ряду. Играли ребята халтурно, было заметно, что на сцене любители. Но я всё-таки плакал над отдельными сценами и обещал прийти завтра в малый зал.

Завтра в малом зале однокашник Натальи Борисовны будет читать стихи. Билеты на любительские спектакли продают по полтора рубля и зал почти полный. Как им это удаётся?