Кое-как досидели до конца и поехали в кинотеатр «Фитиль» на французский фильм «Вперёд, Франция».

После просмотра зашли на почту, Женька подписался на журнал «Огонёк». У станции метро «Парк Культуры» стояла машина, у которой на капоте было два флага, наш и американский. Прямо с машины велась торговля пиццей и кока-колой.

Я уговорил Женьку поехать на репетицию Трофимова. Звонили и Игорю, но он отказался. Гордость ли взыграла, может, просто был занят. К семнадцати тридцати мы уже были на месте. В восемнадцать часов, как и было договорено, появился Трофимов и повёл нас обходными путями на репетицию группы, в которой он исполнял свои песни.

Музыканты никчёмные, Саша и пел и тут же показывал каждому, как следует играть. Но они его не слушали, а возможно не умели играть.

С утра погода была плохая, но потом разгулялась. Я поехал в город за цветами. На Киевском вокзале чахлые гвоздики по семьдесят копеек. Поехал на Рижский рынок, у армянина были высокие гвоздики, по полтора рубля за штуку. Я сказал, что возьму двадцать пять цветков, но по рублю. Продавец поторговался, скорчил физиономию, но всё же отдал. Землякам сказал: «Ему для невесты, поэтому уступил». Цветы я отвёз в Театр-студию Марине Зудиной, отдал бородачу, сидевшему на служебном входе, он обещал передать.

Гулял по Арбату и размышлял над словами армянина, продавшего мне гвоздики. Как быстро он определил, для кого я так стараюсь. Вся беда в том, что у меня всё получается наоборот. Когда я трачусь, дарю цветы или покупаю девушкам продукты, подарки — то вроде, как откупаюсь. Хотя не хотелось об этом думать. Беда моих отношений с женщинами — неопределённость. Я боялся определённости в отношениях с ними, боялся думать о том, а что же будет дальше. Зачем? Кто она для меня? Любовница? Невеста? Я всегда всего боялся.

Чтобы уйти от грустных мыслей в день своего рождения, я познакомился на Арбате с Марионой, женщиной тридцати восьми лет. Поэтесса, художница, писательница, травы собирает, лечебные микстуры готовит и интересно рассуждает. Приехала в Москву из Каунаса.

Я простуженный, но домой не поехал, не хотелось. Зашёл в ГИТИС. Витя отменил репетиции, и мы с ним пошли в «Ивушку». В кафе подают только коктейли. Надо признать, что мы их выпили там немало.

После «Ивушки» зашли в «Мелодию». Витя купил пластинку. Сергей Юрский читает произведения Пушкина и Булгакова.

Вернулись в ГИТИС. Витя пошёл на занятия по сценическому движению, а я сидел на первом этаже за столиком вахтёра и слушал пошлые рассказы Бадичкина. Видел Юлю Силаеву, она поздоровалась со мной, с пьяненьким. Пришла в институт Наталья Борисовна со своим «оболтусом», которого никуда не берут. Я долго её целовал, а потом поехал домой.

Домашние стали меня бранить. Говорили, что я опоздал. Приготовили праздничный ужин и всё без меня съели. Отпраздновав, таким образом, мой день рождения. В моё отсутствие звонили Борька и Женька. Наверное, хотели поздравить.

Утром мне домой позвонила Медведева, моя комсомольская заместительница. Сказала, что беспокоит по поручению парторга Кузнецова, который хочет меня видеть. Я позвонил Тане, попросил разрешение зайти к ней в четырнадцать тридцать.

За окном сплошной стеной идёт снег вместе с градом, чувство тяжести не покидает. Играл на гитаре, пел песни, развлекал себя, как мог, до двух часов пополудни. В четырнадцать тридцать был в кабинете у Тани.

Мы с ней последние дни «на ножах» и никак не можем помириться. Я решил сегодня приложить все силы, но сгладить конфликт.

Еле сдерживая себя, чтобы не сорваться, Таня предложила мне сесть. Было заметно, что она с трудом переносит моё присутствие. Я собрался с силами и сказал: «Выходи за меня замуж».

Нужно было видеть, какое воздействие на неё произвели эти слова, как она изменилась. Два года или год назад, в такси, я, не выдержав её натиска, сказал: «Ну не могу я сейчас на тебе жениться». И она эти слова восприняла, как острый нож. Ей никто никогда не отказывал, тем более в таких вопросах. И этот мой отказ червяком грыз её изнутри. А теперь вот и этот сдался, сделал предложение. Остальное уже было неважно, она снова ощутила себя всесильной. На моих глазах она преобразилась. Её голос с холодного, металлического, чужого, превратился в милый, родной, ангельский. О чём-то постороннем стала сразу говорить, щебетать. Но главное, гармония в наших отношениях тотчас восстановилась. Всё сразу встало на свои места. Она сказала, что прекратит все дела, заведённые на меня. Стала радостно смеяться каким-то своим женским мыслям и даже пошутила, сказав: «На что собираешься кормить семью, если поступишь в институт?». Потом сказала, что к двадцать первому апреля ей нужно быть особенно красивой. Я сразу не разобрался для чего. Мелькнула беспокойная мысль: «Не расписаться ли со мной в ЗАГСе она решила двадцать первого апреля, чтобы я потом как-нибудь не передумал? Но ведь для этого ей нужно ещё с мужем развестись».

Успокоился я лишь тогда, когда понял, что она готовится к Конкурсу Красоты. В Москве этот конкурс будет проводиться впервые.

Отговорившись тем, что меня ждут театральные дела, я ретировался.

С Леной мы ждали Артёма, он так и не пришёл.

Вместе с Борисом поехали к нему домой, заглянули на Черёмушкинский рынок, купили квашеной капусты. У него дома из спирта и черносливовой настойки сделали что-то похожее на черносливовую водку.

От Бориса позвонил Артёму, сказал, что помирился с Таней и теперь можно будет нашему театральному кружку встречаться не в фойе или в конференц-зале, а в её кабинете. Артём пожаловался, сказал, что у него беда. Поругался со своими актёрами, чуть ли не отказался от постановки спектакля. На предмет своего присутствия в понедельник просил позвонить в воскресенье вечером.

Сегодня в стране Субботник. «Все на Красный субботник», — кричат рупоры, установленные на улице. А для людей эта красная суббота давно уже стала чёрной. Если признаться, то только из-за того, чтобы не лицемерить и не выходить в эту субботу на работу, не гонять комсомольцев, я и взял отпуск в апреле. В мае уволюсь и, набравшись мужества, засяду за написание книги. Хочу писать всерьёз и по-взрослому, всего себя отдавая работе, но боюсь сделать первый шаг.

Женька работает. Я нарядился в полосатую «моряцкую» кофту, надел клетчатые брюки и поехал в ГИТИС. Прямо у входа в институт встретил Витю, Юру и Геру. Они, увидев меня, нарядного, сразу же искренно вскрикнули. И я подхватил, подпел им. Это был гимн Победителей. Именно в этот момент я окончательно и бесповоротно решил, что засяду за книгу и буду её писать, чего бы мне это не стоило. Именно там, у дверей ГИТИСа, я принял для себя судьбоносное решение — написать роман или умереть.

Думаю: «Вот они передо мной ребята, которые ничего не боятся и уже сделали свой выбор. Красивые, свободные, они смело идут навстречу мечте. Призирая опасности и трудности. Чем я хуже их? Они считают меня себе рóвней, надо этому соответствовать».

Мы, три мушкетёра и Д'артаньян, красивые и сильные, пошли к пельменной на улице Герцена. После Пельменной, зашли в «Дом медика», взяли кофе и песочные пирожные. Затем отправились на квартиру к Гере, где он показал эстрадный номер. Поставил на проигрыватель пластинку и под музыкальный фон стал читать стихи. Получилось смешно и трогательно. Я не знал, что он это приготовил как работу для показа, решил, что он хочет нас порадовать своеобразным поэтическим концертом, в духе тридцатых-пятидесятых годов.

Гера читал стихи Бродского: «Занять у месткома, всё равно, что занять у бабы». Читал и другие стихи. К Гере пришёл Егор, который живёт в их доме. Пришли молодые врачи. Компания подобралась приятная. Гера с Витей водили меня по огромной, пустой квартире. В комнатах бумага, хлам, валяются никому не нужные угольные утюги. Не квартира, а просто клад.