Надел кожаное пальто и вышел из дома. Знобило от холодного пронизывающего ветра, да и не здоровилось. С утра подписал в кабинете у Николая Ивановича приказ об увеличении зарплаты, нескольким нашим сотрудникам. К десяти часам опять пошёл к Николаю Ивановичу вместе с Толей на совещание. Толя как старший инженер, я как комсорг отдела.

На собрании всех называют по имени, а меня по имени-отчеству. Это приятно. Николай Иванович говорил интересные вещи. Например, что мы можем получать на сорок рублей больше. Для этого необходимо только написать заявление. Выйдя от начальника, я спросил у Толи, почему он не хочет писать заявление на увеличение зарплаты. Толя покраснел и сказал: «И так много получаю». Много-то много, но почему же отказываться от этих сорока? После обеда я опять задал ему этот вопрос в присутствии всего коллектива. Началась буча, самые отчаянные высказывали предположение, что за эту надбавку заставят больше работать. Почти уже решили не дразнить гусей, не требовать для себя повышения зарплаты, но тут подул тёплый ветер. Валерка Кулямин достал самогон. Толя обрадовался, выпил и согласился на всё. Мы все сегодня выпили.

Должна была быть профсоюзная конференция, я её пропустил. Купил себе пару кроссовок. Такие же, в каких бегал летом.

Придя домой, принял ванну. Звонил Борису, Женьке с обоими долго и по-бабьи щепетильно обо всём говорили. У Бориса шестого числа день рождения, исполняется двадцать пять лет. И дата красивая, и всё хорошо. Одно только плохо, что мы к этой дате не готовы.

Вечером смотрел американо-советский фильм про войну. Фильм документальный. Когда показали американку, плачущую на Пискарёвском кладбище, я не выдержал и тоже заплакал.

Утром я сидел в фойе у лифтов и ждал, пока пройдёт Таня. Дождался. Она прошла мимо меня и не поздоровалась. Поднявшись в мастерскую, я взял шоколадку и поехал к ней. Мои опасения на тот счёт, что она на меня сердита, не подтвердились. Наоборот, она стала говорить со мной ласковей, смотреть теплее. Перед другими боялась показать эти чувства, да мне это и не нужно. Возможно, поэтому и не поздоровалась при наших кумушках, с которыми я сидел.

Я подарил ей шоколад, хотел объясниться. Но она перевела разговор в деловое русло, стала что-то говорить про дела комсомольские. При этом оставалась очень ласковой. Вышел из её кабинета с чистой душой, с лёгким сердцем.

Отнесли с Борисом заявления начальству, насчёт увеличения зарплаты. Получил деньги, восемьдесят семь рублей. В Технической группе пил чай с лимоном, поцеловал руку Лене. Целовал в щёчку всех женщин, что попадались мне на пути. И настроение от этого лишь только улучшалось.

Таня держит моё сердце в своих руках и в этом надо сознаться.

Ходили на Лабораторный корпус. Строганова притащила на рабочее место огромное мягкое кресло, говорит, в метро его провезла. Весёлые люди.

После работы я пошёл в районную библиотеку. Вышла на работу добрая женщина. Она даёт мне хорошие книги. Выдала сборник стихов Рубцова «Последний пароход». И первый том романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы».

Читая «Братья Карамазовы» Достоевского, я смеялся от наслаждения. До чего же жизненно и правдиво пишет автор, а вокруг нас одно беспросветное враньё. Да и сам уже изолгался до последней степени. От этого каждое правдивое слово, особенно печатное, вызывает нервический смех. Достоевский — гений и моё спасение.

Проснулся в десять часов, съел борща и, взяв дипломат с материалом и образцом, поехал в ателье на « Новокузнецкую», заказать сорочки. Заказ осуществлялся долго. В этом ателье всегда волынят, впрочем, как и во всех других. Часа полтора просидел, отвечая на наивные вопросы закройщицы. К тому же я им оставлял образец, — свою рубашку, сшитую в этом ателье.

Из ателье поехал на «Рижскую». У рынка, на «Рижской», теперь целая толкучка, ярмарка. Поймал себя на мысли, что это новая волна, которая накатывает. В своё время был Птичий рынок, был Арбат, а теперь очередь дошла до рынка барахольного. Всё, что душе угодно, кроме сорочек, мужской обуви и нижнего белья. Сладости и шашлыки в изобилии, самодельные свечи в форме дракона. Галстуки и пряжки, шапки из собак и собаки в шапках. Всё, что только бывает на таких рынках. А рынок такой в Москве единственный и, видимо, всё это с разрешения властей. Жаргон вперемешку с вежливой речью, рассказы о женщинах и слёзы.

Купил себе модную чёрную куртку за сто пятьдесят пять рублей. Дома примерил её вместе с кепкой — на вид двадцативосьмилетний, поживший мужчина. Маме куртка понравилась, поинтересовалась ценой. Предположила: «Пятьдесят?». «Сорок пять», — огрызнулся я. Мама не обратила внимания на мой тон, поверила. Я не стал ей называть настоящую цену.

По телевизору показывали кинокартину «Труффальдино из Бергамо». Я её не стал смотреть. Много думаю о фильме, который решил снять сам.

Звонил Юрке Васильцову, Володе Копореву. Договорились завтра встретиться на «Академической», для того чтобы вместе ехать к Борису.

Утром посмотрел «Утреннюю почту», надел новую куртку и поехал на «Академическую». На «Октябрьской» встретил Женьку, на «Академической» были первыми. За нами следом приехал Игорь, затем Володя. И последним пришёл Юрка с женой. От «Тёплого стана» на сто шестьдесят пятом автобусе добрались до Бориса. Володя глаз не сводил со Степана, Борькиного сына.

Сели за стол, стали выпивать и закусывать. Кроме сухого вина, привезённого мной, была водка и настойка из чернослив, смешанная со спиртом. Настойку я и пил. Грамм шестьсот, а то и семьсот выпил. Юрка с Володей пили водку. Рассказали о своей жизни. Игорь только два дня, как из армии. Он позвонил мне сегодня утром, я спросонья принял его за Артёма. Стал спрашивать о делах театральных, еле разобрались. Игорь ещё не привык к гражданской жизни, я понимаю его чувства. Вспоминаю, каким сам явился из Германии.

Я, Женька и Володя подарили Борьке на день рождения по двадцать пять рублей. Не нашли подходящего подарка. Юрка с женой преподнесли в подарок набор. А Игорь, как брат родной, явился без подарка.

Из-за стола встали в десять и, покачиваясь из стороны в сторону, разъехались по домам.

Попрощались очень быстро, и в метро меня настигло ощущение, что вроде и не собирались, не виделись. Заботы текущего дня давят на нас, отрывают друг от друга.

Домой приехал совершенно трезвым. Дал по телефону сигнал Тане и, выпив чая, лёг спать.

Долго ворочался перед тем, как заснуть.

Спал плохо. Можно сказать, совсем не спал. Сны короткие, беспокойные. Проснулся взбудораженный. Так пить, как я вчера напился — нельзя. Качаясь, добрался до ванны, как смог, умылся. На работу оделся потеплей. Надел кожаное пальто с поддёвкой и вышел на улицу, сгорбившись по-стариковски.

У Тани в кабинете уже горел свет, видимо поругалась с Андриановым. Очень уж рано пришла, да и муж её, встретившийся мне при входе на объект, показался излишне взволнованным. Глянул на меня волком и пошёл курить.

Я публично поздравил Бориса с днём рождения и вручил ему конверт с десятью рублями, собранными коллективом. Толя, Андреич и Коля набросились на чачу, которую принёс Борис.

Таню не видел, да сегодня и видеть не хотел. Я был разбит после вчерашней пьянки, не брит. С некоторых пор я стал стесняться выглядеть перед ней плохо. Хочется показать себя только с лучшей стороны. Книги разыгрывали. Я плюнул на розыгрыш, не стал пытать счастье. Да и книги были не самые лучшие.

После работы ездили с Борькой в Дом игрушки, купили юлу Степану. Заходили в художественный салон. Полюбовались на портрет М.С.Горбачёва, с уставшими глазами, без родимого пятна на лбу. Посмотрели работы из бронзы, все древние, дорогие.