В общежитии МХАТа нас встретили радушно, как самых дорогих и любимых родственников. Из любопытства в комнату, где мы находились, сбежались все, кто жил в общежитии. Оно, по сравнению с общежитием ГИТИСа, небольшое. Студенты мужского пола остались недовольны нашим посещением. Хотя и пытались это, как могли, скрывать.

Я перезнакомился со всеми и сразу же забыл, как кого зовут. Так как заходили, представлялись и уходили не задерживаясь. Запомнил имя одной из хозяек комнаты, в которой мы расположились, её звали Аня. С ней я танцевал, смеялся, она кормила меня с ложечки вареньем. А потом я стал её целовать. Её сокурсник Слава, кричал громче всех, обращаясь к нам: «Друзья, братья, милые, родные, я к вам всей душой. Если ко мне приезжают гости я готов отдать им всё, начиная с зубной щётки и заканчивая койкой, на которой сплю. Пейте чай и пойдёмте ко мне в комнату, я вас уложу спать. Будем располагаться. Я уложу вас спать, а сам пойду гулять и смотреть на памятник Пушкину». Как потом выяснилось, он ухаживал за Аней.

Витя пошёл к нему спать, но, не удовлетворившись спальным местом, уехал домой.

День был длинным. Начался с этих самых Славиных выкриков-приглашений, с песен рок-музыкантов по телевизору.

Горбачёв, наверно, думает, что люди увлекутся тяжёлым роком и не пойдут на Крестный ход. Почему коммунисты так боятся Бога, в которого не верят? Всякую нечисть, в лице заграничных исполнителей, зовут к себе на помощь, чтобы отвлечь народ от церкви, от мыслей о Боге.

В первом часу ночи Ваня взял у меня двадцать рублей и пошёл, купил у таксиста водку. В нашу комнату заходил странный гость. Закутанный в простыню, с самодельным кадилом, он стал поздравлять нас глумливым тоном с Воскресением Христа. Чуть было Ваня с ним не подрался. Незваный гость ушёл.

Телевизор всю ночь работал. Мы допили водку и легли спать в комнате у девочек, на часах было четыре часа. Мы с Ваней устроились на одной кровати, а девушки на другой.

Не успел я уснуть, как вошёл тот самый гостеприимный Слава, что зазывал к себе в гости и обалдел, увидев нас спящими. Двери в общежитии принципиально без замков. Обращаясь к Ане и видя её расположение ко мне, он заговорил уже менее радушно: «С двумя пьяными рылами будешь спать всю ночь? Да они с тобой, всё что угодно могут сделать!». При этом он сам еле стоял на ногах. Аня его выпроводила и легла спать, под бочок к сокурснице.

В половине девятого мы встали, разбудили девчонок. Пошли вместе умываться и чистить зубы. Хмель из моей головы не выветрился, я продолжал целовать Аню даже в комнате для умывания, даже с зубной щёткой у неё во рту. Она смеялась, но разрешала.

Краем уха я слышал матерную брань в нашу сторону от обиженных студентов школы-студии МХАТ. Нас с Ваней за глаза, но так громко, чтобы мы всё слышали, обзывали «костлявыми падлами». И это самое ласковое из того, что о нас говорилось. Обиженное самолюбие на сравнения не скупилось. Громче всех бранился Слава. А что ему ещё оставалось? Мы конечно, виноваты перед ребятами, но, ничего не поделаешь, — жизнь есть жизнь.

Попрощавшись с девушками, мы разъехались по домам.

Поспать мне дома не удалось. Позвонил Женька, и мы пошли с ним в ресторан «Арбат». По залу бегал пьяный «афганец», с двумя медалями на грязном свитере. Самодовольно кричал: «Ну, что и здесь убивать?». Воевал бы я в Афганистане, обнял бы его или дал бы ему в морду. А так, вроде как, морального права не имею.

Взяли выпить и закусить. Эстрадная программа была плохая. Но при этом исполнялись песни совсем ещё недавно считавшиеся запрещёнными. Я вернулся домой пьяным.

Проснувшись в десять часов, я надел спортивный костюм и побежал кросс. Чуть не умер по дороге. Закололо в лёгких, заболела печень. Вот, что значит злоупотреблять спиртными напитками. Я стал так много пить, что боюсь, не доживу и до двадцати пяти лет, о которых всем рассказываю.

Поиграл на гитаре, спел песню для самого себя. Принял душ и поехал на работу. Таню встретил выходящей из своего кабинета. Разговора не получилось.

Пока ждал Артёма, говорил с Юрием Ивановичем. Он меня утешал. Говорил, что сейчас не тридцать седьмой год и даже если выгонят меня из комсомола, беды не случится. Предрекал мне великое будущее, обещал, что я буду принят в высший свет. Я всё это воспринимал с юмором, как его желание меня утешить.

Все возбудились от решения комитета комсомола и никак не могут успокоиться. Я признаться, уже и забыл о нём.

Артём пришёл вовремя, вот только заниматься опять было не с кем. Мы пошли с ним в открывшийся бар, выпили кофе. Он много рассказывал о себе, о своей службе в армии. Пешком дошли до Киевского вокзала, оттуда в пельменную, а из пельменной к Артёму в театр. Он пригласил меня на репетицию.

Но репетиция не состоялась. Запил, загулял, один из двух актёров, занятых в постановке. Посидели, попили чая и поехали домой.

По дороге, второй актёр, занятый в спектакле, тот самый Костя, что учился на одном курсе с Ириной Алфёровой, стал вспоминать о своей службе в оркестре войск МВД.

Он рассказывал о Чурбанове, на тот момент занимавшем пост заместителя министра внутренних дел. Тот якобы приезжал ночью в их часть и пил там с руководством водку. Для этого прямо на сцене клуба установили длинный стол с выпивкой и яствами. Среди ночи подняли музыкантов. Солист высоким, чистым голосом исполнял песню: «Белеет ли в поле пороша». Чурбанов, слушая солдатика, прослезился и велел певца наградить. Прямо среди ночи достали из сейфа знак «Отличник войск МВД» и наградили.

Мама сегодня не работает, сидит дома, отдыхает. С утра я отправился в центр города на прогулку, заглянул в ГИТИС. Пересказал Вите рассказ актёра Кости, о Чурбанове и довольно-таки рано вернулся домой.

В восемнадцать часов зазвонил телефон. Александр Трофимов, с которым я познакомился на Арбате, поэт, художник, музыкант, пригласил меня завтра на репетицию ансамбля «Раритет». Я обещал быть.

Созвонившись с Борисом, я поехал к нему в гости. Он просил захватить с собой бутылку восемьсот пятьдесят грамм. Нальёт в неё настойку и отвезёт на работу за день рождения сына. Стёпе девятнадцатого апреля исполнится год.

У Бориса встретил его брата Игоря. Игорь купил себе брюки и привёз их Наде, чтобы она их удлинила. Домой возвращались вместе. Игорь работает в КБ, сидит за чертёжной доской на должности техника. Получает сто двадцать рублей. В дороге раскрыл мне душу. Рассказал о девушке, за которой ухаживал и считал её своей невестой, а она вдруг взяла и вышла замуж за другого. Он берёт уроки игры на испанской гитаре, обещал научить меня этому.

Какая-то стариковская грустинка поселилась в нём, хоть он и младше нас на три года. Выглядел милым и трогательным, эдаким пенсионером, который уже жизнь прожил, всё понял, всё увидел и ему ничего не надо. На завтрашнее представление ансамбля «Раритет» я решил Игоря не звать. Сам иду в первый раз.

На Киевском вокзале зашёл в комнаты отдыха, походил, посмотрел на людей, ожидающих своего поезда. Вот где образы для цепкого глаза художника. Люди уставшие, никто не притворяется, — все такие, какие есть.

От Киевского вокзала на пятьсот пятом автобусе доехал до остановки «Улица Клочкова». Оттуда бегом до дома.

Созвонившись с Женькой, мы встретились с ним на «Курской». Я добирался дольше, чем обычно. На станции метро «Киевская» ремонтируют сразу все эскалаторы и поэтому переход на Арбатско-Покровскую линию закрыт.

На Лабораторном корпусе стоят все лифты, на «Киевской» все эскалаторы. Просто какое-то восстание машин. Или же халатное отношение к ним технического персонала. Встретившись с Женькой, пошли в кинотеатр «Новороссийск» на американский фильм «Алая роза Каира». Глупый фильм.