— Я понимаю, по какой причине вы прежде не рассказали мне о возможном помиловании, — произнес Болейн с грустной улыбкой. — Надеялись, я признаюсь, что в ночь убийства выходил из дому. Вы ведь законник до мозга костей, не так ли, мастер Шардлейк?

— Именно так. Вы знаете, быть юристом — это тоже своего рода проклятие.

Джон протянул мне руку, которую я крепко пожал.

Оставшееся время я потратил, разъясняя Болейну, как ему следует вести себя на суде. Предупредил его о том, что обязанность вызывать свидетелей защиты ему придется взять на себя, так как уголовные преступники лишены адвокатов, представляющих их интересы. Джон слушал меня молча, ни слова не пропуская мимо ушей.

— Ну что ж, увидимся завтра на суде, — сказал я на прощание. — Мужайтесь.

— Постараюсь, — кивнул он. — После того, что вы рассказали, я, пожалуй, смогу сегодня прочитать молитву на ночь. А то я уж, признаться, отвернулся от Бога, считая Его своим врагом.

Простившись с Болейном, я медленно поднялся по лестнице и вышел из-под мрачных сводов замка. Яркий солнечный свет ударил мне в глаза, заставив несколько раз моргнуть. Николас стоял у ворот, ожидая меня. Унылое выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Какие новости? — спросил я.

— Вчера произвели осмотр тела. Раны и повреждения отсутствуют, легкие наполнены водой. Снокстоуб действительно утонул.

— Утонул, потому что кто-то столкнул его с моста.

— Дознание назначено на следующую неделю. Как сказал мне один из клерков, вне всякого сомнения, будет вынесен вердикт «смерть в результате несчастного случая».

— Итак, еще она дверь захлопнулась у нас перед носом, — изрек я.

Тут поневоле поверишь в то, что над Джоном и Эдит и впрямь тяготеет проклятие.

До суда нам нужно было завершить еще несколько дел. Николас напомнил, что, если верить близнецам, Чаури, управляющий Болейна, присутствовал на петушиных боях в тот вечер, когда ключ находился в кармане Джеральда.

— Возможно, он что-нибудь заметил, — предположил Николас.

— Что ж, пожалуй, нам стоит побеседовать с ним еще раз, — согласился я. — Но прежде навестим Скамблера.

Мы пообедали в таверне, до отказу набитой прибывшими на базар торговцами, вышли на Бет-стрит и отправились к дому, где жил Скамблер. К немалому своему удивлению, приблизившись к ветхому домишке, мы услышали веселое пение. Несколько мальчишек, хихикая, приникли к окнам, высматривая что-то сквозь неплотно закрытые ставни. Завидев нас, они бросились врассыпную.

Мы тоже заглянули сквозь щели в ставнях. Скамблер, костюм которого, как и в прошлый раз, состоял из длинной ночной рубашки, неуклюже кружился по комнате, махал руками и распевал песню, которую мне не доводилось слышать никогда прежде:

Чистота и мелодичность его голоса поразили меня, хотя я прекрасно понимал, что здешним мальчишкам подобное представление кажется выходкой чокнутого.

— Что это он делает? — вполголоса спросил Николас.

— А ты разве не видишь? Поет и танцует, — пожал я плечами. — Кстати, голос у него прекрасный. Можно подумать, он где-то учился петь.

Мы постучали. Пение немедленно прекратилось, дверь приоткрылась, и перед нами с кислой миной предстала Хильда, тетка Скамблера.

— Снова вы, — буркнула она и провела нас в комнату.

— Грязнуля, ты опять за свое! — набросилась она на племянника. — Сколько раз я тебе говорила: ставни надо закрывать плотно. И прекрати ты, ради бога, свои дурацкие прыжки и завывания. Они выводят меня из себя!

Скамблер стоял недвижно, понурив голову.

— Я не выпускала его из дому ни на шаг, — сообщила старая карга. — И сама носа за дверь не высовывала. Попросила соседей охранять дом, а одной из соседок даже пришлось заплатить, чтобы она принесла нам что-нибудь пожевать.

С откровенной наглостью, которая, похоже, никогда ей не изменяла, пожилая дама протянула руку, и я положил ей на ладонь несколько монет.

— Не слишком это приятное занятие — сидеть взаперти и дрожать от страха, — продолжала ворчать она. — Да и Грязнуля так и рвется на улицу, попробуй-ка его удержи.

— Чего мне бояться? — протянул Скамблер, вскинув на нас недоумевающий взгляд. — Меня что, прежде не колотили? Я к этому привычный.

Я счел за благо не говорить, что на этот раз дело может не ограничиться обычной трепкой. Увы, обеспечить Скамблеру надежную защиту мы были не в состоянии. Оставалось лишь надеяться, что в случае опасности тетя Хильда своим визгом переполошит весь квартал.

— Потерпите еще денек, — попросил я, тяжело вздохнул и добавил: — Саймон, тебе придется дать показания на суде. Рассказать о том, что произошло с ключом от конюшни.

На лице парнишки мелькнул испуг.

— Говорить на суде, перед кучей народу? Перед судьями?

— Тебе нечего бояться, — заверил я. — Я все время буду рядом. Твои показания очень важны.

— Ему заплатят? — спросила тетя Хильда, во взгляде которой вспыхнули жадные огоньки.

— Нет.

— Тогда нечего тебе делать в этом суде, Грязнуля.

Но Скамблер решительно кивнул:

— Я приду, мастер Шардлейк. Только вы с мастером Николасом не оставляйте меня ни на минуту.

— Спасибо, Саймон, — с чувством произнес я.

Тетя Хильда поджала губы.

— Думаю, будет лучше, если я тоже пойду в суд, — заявила она. — Присмотрю за Грязнулей.

— Как вам будет угодно, — пожал я плечами. — Да, Саймон, твоя тетя права: ставни следует закрывать плотнее. На всякий случай.

— В комнате страшная духота, — пожаловался Скамблер.

— Знаю. Но ради безопасности духоту вполне можно потерпеть.

Тетушка Хильда проводила нас до порога.

— Иногда мне кажется, сам дьявол послал этого мальчишку мне на мучение, — изрекла она на прощание и с шумом захлопнула за нами дверь.

Вернувшись в «Девичью голову», мы решили немного поспать: вечером предстояло еще немало дел, а мы буквально с ног валились от усталости. В семь часов, поспешно перекусив, мы вновь направились на рыночную площадь, на постоялый двор, где остановилась Изабелла. Проходя по площади Тумлэнд, мы увидели в дверях одного из богатых трехэтажных домов высокого человека в пышно расшитой мантии; судя по всему, он грелся на вечернем солнышке. На вид ему было лет пятьдесят; длинные седые волосы обрамляли красивое, с правильными чертами лицо; у рта залегла жесткая складка; большие глаза внимательно поглядывали по сторонам. Некоторые прохожие кланялись ему. Я вспомнил, что Тоби уже показывал мне этого человека; он был среди отцов города, которые приветствовали судей у ратуши в минувший понедельник. Августин Стюард, один из самых уважаемых людей в Норидже. На память мне пришли слова Питера Боуна о том, что богатые купцы прибрали к рукам не только торговлю, но и производство шерстяных тканей.

На рыночной площади вовсю шла уборка; торговцы складывали в повозки нераспроданные товары; оборванные ребятишки сновали туда-сюда, подбирая с земли гнилые фрукты и обрезки мяса. Нужный нам трактир мы нашли без труда. Обеденный зал был битком набит купцами и законниками, наливавшимися пивом после трудного дня. Мы осведомились у слуги, где находится комната миссис Изабеллы Болейн. Услышав это имя, несколько человек с любопытством уставились на нас. Слуга, не говоря ни слова, провел нас по коридору первого этажа.

Мы постучали, и Изабелла открыла дверь. На ней было зеленое платье с высоким воротником, изящное, но скромное, идеально подходящее для суда; белокурые волосы убраны под чепец такого же оттенка, как платье. На очаровательном личике застыло встревоженное, хотя и решительное выражение. Увидев нас, она улыбнулась с явным облечением:

— Спасибо, что пришли, мастер Шардлейк. Мы прибыли сюда всего полчаса назад. Здешние постояльцы таращились на нас, как на диковинку.