— Как же иначе? — улыбнулся он.

— А мисс Кензи ты намерен навестить?

— Полагаю, мне стоит вежливо дать ей понять, что между нами все кончено. Не думаю, что это ее сильно расстроит, — грустно усмехнулся Николас. — Теперь я точно знаю: мы с Беатрис не подходим друг другу.

Я понимающе кивнул и выглянул в коридор. Из-за плотно закрытой двери в кухню доносились приглушенные голоса.

Любопытно, о каких именно из наших приключений Барак счел возможным рассказать Тамазин, подумал я. Наверняка у него хватит ума не признаваться в том, что он сражался на стороне повстанцев. Но так или иначе, длительная разлука, вероятно, помогла супругам понять, как сильно оба нужны друг другу. Не желая им мешать, я тихонько вернулся в гостиную.

Несколько минут спустя в комнату заглянул Фрэнсис и попросил меня подняться к Гаю. Николас последовал за мной. Когда мы вошли, Мышка, сидевшая на руках у доктора, потянулась ко мне и радостно засмеялась.

— Прекрасный, абсолютно здоровый ребенок, — сообщил доктор Малтон. — А кормилица заслуживает полного доверия и, полагаю, впоследствии даст согласие стать няней девочки.

— Очень на это надеюсь, — сказал я, с улыбкой глядя на Лиз.

— Конечно, сэр, — тихо ответила она. — Я вам очень признательна.

На лестнице раздались шаги, и в дверях появились Барак и Тамазин, державшие друг друга за руки. На лице жены Джека добавилось морщин, однако глаза ее лучились счастьем. При виде Лиз и Мышки она расплылась в улыбке. Прядь белокурых волос, выбившаяся из-под чепца Тамазин, была в точности такого же оттенка, что и волосики Мышки.

— Так вот она, дочь бедной Джозефины! — проворковала Тамми. — До чего же милая кроха!

Она подошла к Мышке и погладила ее по голове.

— К счастью, девочка совершенно здорова, — вставил Гай. — Благодаря заботам мастера Шардлейка и этой доброй женщины, которая согласилась стать кормилицей.

Тамазин повернулась ко мне. Впервые за последние три года голос ее звучал приветливо и дружелюбно:

— Джек говорил, вы хотите ее удочерить?

— Да.

— У нас осталась кое-какая детская одежонка, из которой выросли Джордж и Тильда, — выпалила Тамми. — Надо будет прислать ее вам. Джек рассказал мне, как мятежники захватили вас в плен и принудили работать на них. Говорит, кабы не вы, ему пришел бы конец.

Барак, стоявший за спиной жены, подмигнул мне с видом заговорщика. Я ощутил легкий укор совести: на самом деле, если бы в начале июля Джек не поехал со мной в Ваймондхем, он бы уже давным-давно вернулся домой. Впрочем, вряд ли, тут же возразил я себе. Учитывая его тогдашние настроения, мой друг в любом случае присоединился бы к повстанцам.

— Тамазин, я понимаю, почему все эти годы ты не желала со мной разговаривать, — мягко произнес я. — Любая женщина на твоем месте прониклась бы неприязнью к человеку, по вине которого ее муж получил увечье. Но если ты готова меня простить и мы вновь станем друзьями, я буду просто счастлив!

Тамми устремила на меня взгляд своих васильковых глаз.

— Я тоже хочу, чтобы мы снова стали друзьями, — судорожно сглотнув, кивнула она. — Когда боишься потерять человека навсегда, начинаешь понимать, как много он для тебя значил.

Она сделала шаг ко мне, и мы сжали друг друга в объятиях. Лицо Гая просияло от счастья.

Лиз, которую эта сцена привела в полное недоумение, растерянно пробормотала:

— Простите, но мне придется вас оставить. Настало время кормить Мышку.

Серебряная посуда сверкала в свете восковых свечей. В доме моего друга Филиппа Коулсвина вновь был устроен званый ужин. Посреди стола, в окружении ваз с овощами и фруктами — плодами нынешнего скудного урожая, — красовалось блюдо жареных куропаток. В отличие от того июньского вечера, когда я был в этом доме в прошлый раз, сегодня ставни были плотно опущены, ибо за окнами стояла осенняя темнота. Октябрь уже близился к концу, с того дня, как мы вернулись в Лондон, миновало полтора месяца.

В гостиной собралось в точности то же самое общество, что и в предыдущий раз: сам Филипп, его жена Этельреда и его престарелая матушка; наш коллега-барристер Эдвард Кензи, его чванливая супруга Лаура и их дочь Беатрис; и наконец, мы с Николасом.

Надо признать, ужин был устроен с одной-единственной целью — свести вместе Николаса и Беатрис. Неделю назад Филипп заглянул ко мне в контору, где я пытался разобраться со старыми делами, одновременно размышляя, где бы найти новые, ибо поток земельных актов, поступавший от леди Елизаветы, после нашей размолвки внезапно прервался. Я уже подумывал попросить у Барака, имевшего множество связей и знакомых, подыскать мне новых клиентов. Теперь, когда мы с Тамазин помирились, я мог обратиться к нему открыто, не таясь.

Филипп выглядел обеспокоенным; впрочем, в ту пору тревогу испытывали многие. Борьба за власть между лордом-протектором Сомерсетом и графом Уориком достигла наивысшего накала и угрожала перерасти в вооруженное столкновение; в конце концов Сомерсет был вынужден оставить свой пост. Однако Коулсвин, как выяснилось, навестил меня не для того, чтобы говорить о политике. Предметом нашей беседы стали отношения Николаса и Беатрис.

— Простите, что отрываю вас от работы, Мэтью, — произнес Филипп, смущенно поглаживая свою длинную ухоженную бороду. — Но Эдвард Кензи попросил меня поговорить с вами. По его словам, с тех пор как вы с молодым Овертоном вернулись в Лондон, жена буквально плешь ему проела. Кстати, вы виделись с Кензи после возвращения?

— Нет, я почти не выхожу из конторы. Работаю как проклятый, стараюсь наверстать упущенное, — ответил я. И мысленно добавил: «А еще пытаюсь забыть пережитое».

— Насколько я понял, супруга и дочь Кензи весьма озабочены тем, что Николас исчез с их горизонта, — со вздохом сообщил Филипп. — Беатрис Кензи послала ему письмо с просьбой рассказать о том, что с ним случилось этим летом, но Овертон не ответил. Эдвард полагает, и я вынужден с ним согласиться, что поведение Николаса… э-э-э… никак нельзя назвать вежливым, — промямлил Филипп, явно испытывая неловкость. — Учитывая, что прежде ваш помощник проявлял к девушке столь несомненный интерес, он мог бы быть с нею полюбезнее. В общем, Кензи попросил меня устроить званый ужин, где эта парочка сможет наконец встретиться, — завершил Коулсвин свою тираду.

— Вы правы, Николас повел себя не лучшим образом, — согласился я, потирая подбородок. — В оправдание Овертона могу только сказать, что я загрузил его работой по самые уши. К тому же он до сих пор не может прийти в себя после злоключений в Норфолке. Кстати, насколько я могу судить, до отъезда он был увлечен Беатрис куда сильнее, чем она им.

— Ну, как известно, разлука служит хорошей проверкой чувствам, — усмехнулся Филипп. — И не забывайте, что у Беатрис есть матушка, которая питала определенные надежды насчет Николаса. А она не из тех, кто упустит свое.

— Должен вас предупредить, за эти месяцы Николас сильно изменился, — заметил я. — Он постоянно пребывает в меланхолии.

— Как и его патрон, — изрек Коулсвин, пристально глядя на меня. — Все вокруг замечают, что вы похудели и ходите с потерянным видом.

— Поверьте, этим летом мы насмотрелись всяких ужасов. И Овертона все это потрясло даже сильнее, чем меня. Говоря откровенно, я полагаю, что он охладел к Беатрис. Но я согласен: девушка имеет полное право знать, каковы его намерения. Когда вы думаете устроить ужин, Филипп?

— Двадцать первого октября. Этот день удобен для нас всех.

— Непременно поговорю с Николасом.

— Буду вам очень благодарен.

— Вам не за что меня благодарить. Напротив, это я вам очень признателен. В последнее время было столько жарких споров вокруг церковных реформ, что собрать за столом сторонников разных религиозных взглядов — довольно смелый шаг с вашей стороны.

— Уверен, на этот раз споры будут вестись не о церковных реформах, а о столкновении протектора Сомерсета и графа Уорика. По моему разумению, лорд-протектор был причиной множества бед и то, что он оставил свой пост, пойдет Англии во благо.