Упоминание о всеобщем благоденствии достигло ушей вновь прибывших, сбившихся в угол. Один из них повернулся и с неожиданным пылом набросился на Эдварда:

— Ты грязная свинья, подлая собака, тупой осел! Неужели ты думаешь, что вам позволят безнаказанно унижать нас? Да протектор и Тайный совет бросят против вас армию! Скоро вам покажут, где раки зимуют!

— Заткнись! — процедил другой, хватая товарища за руку. Но тот только разошелся еще пуще: — Власть в Норидже принадлежит нам, и так будет всегда! Когда мы отсюда выйдем, то повесим вас на ветвях вашего поганого дуба! Всех до единого! Мы знаем ваши имена, мы запомним всех вас в лицо! — Он угрожающе уставился на Эдварда. — Тебя-то я точно запомню! Ты наверняка из Лондона, говоришь не как здешние!

— Для висельника ты чертовски наблюдателен! — расхохотался Браун. — Вот только проку от этого не много!

Арестант, окончательно выйдя из себя, заорал, топая ногами:

— Чертовы хамы! Болваны! Грязные смерды! Ублюдки!

Стражник, подскочив к буяну, огрел его по затылку тупым концом пики. Тот заверещал еще громче.

— Заткни пасть! — приказал часовой.

— Скажите, вы долго собираетесь держать нас здесь? — умоляющим голосом спросил другой арестант. — Где наши жены и дети? И как вы намерены с нами поступить?

— Все вы предстанете перед судом у Дуба реформации, — заявил Эдвард. — Это будет сразу после того, как капитан Кетт наведет порядок в городе, ворота в который вы для нас предательски закрыли. Так что заткнитесь и ждите решения своей участи.

Узник, задавший ему вопрос, устало прислонился к стене и закрыл глаза.

— Мне очень жаль, но все идет к тому, что тебя тоже будут судить, — обратился Браун к Николасу. — Обвинения Тоби Локвуда и его так называемых свидетелей слишком серьезны. Если суд признает тебя виновным, тебя вернут в тюрьму.

— Здесь у нас ходят слухи, что вы собираетесь устраивать казни, — мрачно проронил Николас.

— Вранье. Никаких казней не будет.

— Я согласен, пусть меня судят! — с внезапной горячностью выпалил Овертон. — Пусть этот мерзавец Локвуд и его прихвостни повторят свои обвинения мне в лицо! Я сумею доказать, что это — всего лишь грязная ложь!

— Хорошо сказано, — кивнул Барак. — Эдвард, ты знаешь Николаса не первый день. И уж конечно, имел возможность понять, что он славный парень.

— Эдвард, хочу попросить тебя об очередной услуге, — вмешался я. — Добейся у Фордхилла разрешения перевести Николаса в камеру Джона Болейна. Я непременно поговорю с его женой, узнаю, кто вчера готовил корзинку с едой и что в этой корзинке было. Если Николас будет рядом с Болейном, он сумеет защитить его в случае очередного покушения. — Я похлопал Ника по плечу. — Там тебе будет намного удобнее, да к тому же Джон станет делиться с тобой пищей, которую приносит ему Изабелла. А то ты совсем отощал.

— Дело Болейна не имеет никакого отношения к капитану Кетту, — раздраженно покачал головой Эдвард.

— Я опасаюсь за жизнь своего клиента. Его сыновья здесь, сегодня утром они были на городских стенах. А от таких подонков, как Джеральд и Барнабас, можно ждать любой пакости.

— Ничего, скоро мы их схватим. Наши люди уже закрыли городские ворота.

— Так ты поможешь мне?

— Помогу, но при одном условии. — Эдвард тяжело вздохнул. — Взамен вы постараетесь уговорить Джозефину перебраться в лагерь вместе с Мышкой.

— Заметано, — радостно кивнул я.

Мы вернулись в кабинет констебля Фордхилла, который с готовностью согласился на мое предложение. Ему вовсе не хотелось, чтобы заключенный, пользовавшийся особым расположением леди Елизаветы, был убит во вверенной его попечению тюрьме. Едва мы вышли из ворот замка, как Эдвард простился с нами, сказав, что у него много дел, связанных с учреждением новой власти в Норидже. Я горячо поблагодарил его за помощь, пообещав на обратном пути навестить Джозефину и убедить ее отправиться в лагерь вместе с нами. Долгий летний вечер принес желанную прохладу; ветерок, долетавший с реки, дышал свежестью. Я с сочувствием подумал о Николасе, запертом в душной камере.

— Беднягу Вайтерингтона придется исключить из списка возможных отравителей, — заметил я, повернувшись к Бараку. — Ему сейчас не до вражды с Болейном.

— А кто в этом списке на первом месте? Дэниел Чаури?

— Бесспорно, у управляющего есть повод убить Болейна, он ведь давно вздыхает по его жене. Неплохо бы разлучить Чаури с Изабеллой. Может, стоит предложить ему вернуться в Бриквелл?

— Но прежде мы должны выяснить, имеет ли он какое-то отношение к вчерашней корзинке с едой.

Мы спустились к рыночной площади. День выдался тяжелый, и я чувствовал, что устал до самых потрохов — пользуясь выражением, которое было в ходу у жителей Норфолка. Спина моя отчаянно ныла. Тем не менее, увидев огромную толпу, собравшуюся у городского Креста, мы подошли, дабы узнать, что происходит.

Толпа внимала королевскому посланнику. Сопровождаемый несколькими городскими советниками, чудом избежавшими ареста, он вновь читал привезенное воззвание. Состав слушателей был самым пестрым: лавочники, ткачи, ремесленники, каменщики и даже повстанцы. Все они сопровождали чтение издевательскими выкриками, хохотом и улюлюканьем. Услышав, что бунтовщиков, не пожелавших сложить оружие и разойтись по домам, ожидают суровые кары и преследования по всей строгости закона, толпа возмущенно загудела.

— Убирайся! — крикнул кто-то. — Нечего тут нас запугивать! И милости вроде тех, что обещает эта бумага, нам тоже не нужны!

— Да здравствует Робин Гуд! — подхватил его товарищ.

Несомненно, горожан воззвание разъярило ничуть не меньше, чем обитателей Маусхолдского холма. Все милостивые посулы они, похоже, сочли обманом и ловушкой. Многие, вероятно, помнили восстание против церковных реформ, вспыхнувшее в 1536 году в северных графствах. Тогда покойный Генрих тоже обещал помиловать мятежников, но дело кончилось пытками и казнями.

Несмотря на накалившуюся атмосферу, тронуть королевского посланника никто не решился. Он спустился по ступенькам и беспрепятственно удалился прочь. Советники следовали за ним.

Мы пересекли рыночную площадь и вошли в трактир, где жили Изабелла и Чаури. Нас попросили подождать в общей гостиной, и вскоре они вышли к нам. Оба выглядели усталыми и обеспокоенными. В глаза мне бросился глубокий, грубо зашитый порез, пересекавший лоб Чаури и уходивший под его рыжие волосы.

— Мастер Шардлейк, вид у вас в точности как у одного из этих мятежников, — холодно изрек Дэниел.

Лицо его выразило при этом откровенное презрение. Подобно Майклу Воувеллу, бывший управляющий явно вырос в собственных глазах, хотя и придерживался противоположных политических взглядов.

— Вижу, вы были ранены, мастер Чаури, — любезно произнес я, сочтя за благо не замечать его пренебрежительного тона.

— Нынешним утром я сражался против бунтовщиков, — процедил он.

— Быть может, нынче утром вам стоило быть рядом со своей хозяйкой и оберегать ее? — отчеканил я столь же холодным тоном.

— Да, теперь, когда бунтовщики ворвались в Норидж, у всякой женщины, если только она не нищая простолюдинка, есть основания опасаться за свою жизнь и честь, — не остался в долгу Чаури.

— Насколько мне известно, ни одну женщину повстанцы не тронули.

— Тем не менее бесчинствам, которые творят ваши друзья, несть числа. Я слышал, что множество богатых домов разграблено, а их хозяев бросили в тюрьму.

— Вне всякого сомнения, капитан Кетт в самом скором времени наведет в городе порядок. Мне известно, что его намерения именно таковы.

— Дэниел, разве вы не видите, что мастер Шардлейк и мастер Барак буквально валятся с ног от усталости? — решила наконец вмешаться Изабелла. Она улыбнулась, приглашая нас садиться. — Я очень беспокоилась за вас и за молодого Николаса.

— Увы, Николас арестован и находится в Нориджском замке, — сокрушенно вздохнул я.