— Эдит даже в голову не пришло сообщить мне, что она жива и здорова, — с горечью проронил Болейн, выслушав меня.

— Возможно, она считала, что своим молчанием дает тебе право жениться вновь, — мягко возразила Изабелла.

— Сразу видно, что ты не знала ее, любовь моя. Да упокоит Господь ее душу, но единственным человеком, о котором беспокоилась Эдит, была она сама.

— Хотите оставить кольцо у себя, Джон? — спросил я.

В ответ он лишь яростно замотал головой.

— Есть у вас какие-нибудь известия о Чаури? — спросил Николас.

Изабелла бросила на меня предостерегающий взгляд; по равнодушному выражению лица Болейна я понял, что ему ничего не известно о посягательствах управляющего на его жену. Вероятно, Изабелла решила, что бедняге и без того хватает проблем.

— Нет, пока никаких известий, — сообщил Джон. — Так ведь и времени с его отъезда прошло совсем немного. Думаю, вскоре Дэниел нам напишет. Господи Исусе, страшно представить, какая разруха царит сейчас в Бриквелле.

Выпив с супругами по стакану вина, мы с Ником простились с ними и направились в обратный путь. Когда мы поравнялись с собором, на другой стороне улицы я увидел знакомую пару — Гэвина Рейнольдса и его супругу Джейн. Он шел медленно, тяжело опираясь на палку; она держала его под локоть, на руках старухи, как всегда, белели повязки. Меня охватило замешательство; вне всякого сомнения, родители Эдит более всех прочих людей на свете имели право узнать, где их дочь провела последние девять лет жизни.

— Ну их к черту, — буркнул Николас, проследив направление моего взгляда.

— Но я должен сообщить этой бедной женщине, что сталось с ее дочерью.

— Тогда попытайтесь застать ее наедине, без этого старого хрыча.

— Если мне однажды удалось это сделать, сие отнюдь не означает, что подобное везение повторится.

Тут какой-то мальчишка-подросток, в потрепанных старых штанах и куртке, подскочив к Рейнольдсам, завопил что есть мочи:

— Старый вонючий хорек, твое место в тюрьме!

В следующее мгновение он спустил штаны и продемонстрировал старику свою задницу. Рейнольдс, заорав: «Ах ты гнида!» — поднял палку, намереваясь огреть обидчика по голове. Но проворный парнишка успел отскочить, а Гэвин, потеряв равновесие, выронил палку и упал на булыжную мостовую. Сорванец так и зашелся от хохота; солдаты, стоявшие в карауле у ворот собора, засмеялись тоже. Рейнольдс, багровый от бешенства, тщетно пытался подняться на ноги.

— Помоги же мне, старая корова! — крикнул он жене.

В тот момент, когда мальчишка обнажил задницу, старуха сделала то, чего никогда не делала прежде, — улыбнулась. Сейчас она виновато взглянула на своего разъяренного супруга:

— Не могу, Гэвин. Ты же знаешь, мои руки…

Испустив тяжкий вздох, я пересек улицу. Николас последовал за мной. Рейнольдс не сразу узнал нас и, когда мы подняли его на ноги и вручили палку, вежливо произнес:

— Благодарю вас.

Однако в следующий миг едва не задохнулся от негодования.

— Опять вы! — рявкнул он. — Мне не нужна ваша помощь! И тогда, на рыночной площади, я тоже в ней не нуждался! Зачем вы меня преследуете, канальи?

Старик замахнулся и ударил меня по плечу. Николас вырвал у него палку.

— Вижу, сэр, вы не слишком хорошо воспитаны, — процедил он.

— Отдай палку, рыжая шельма! — верещал Рейнольдс. — Ты и твой покровитель-горбун, вы оба — изменники и предатели! Вы знаете, где я только что был? В ратуше! Навещал своего знакомого, честного человека, поставщика шерсти, которого бросили в тюрьму! В сырую вонючую камеру! И теперь он не может выполнить свои обязательства по контракту. Из-за этих грязных псов, проклятых бунтовщиков, город вот-вот провалится в тартарары! Как могли вы, джентльмены, связаться с этим паскудным сбродом?! Но ничего, скоро вы получите по заслугам! Я еще увижу, как ты, горбун, будешь болтаться на виселице в компании с… — Приступ лающего кашля не дал ему завершить тираду.

Целая толпа зрителей, успевшая собраться за это время, довольно хихикала. Джейн Рейнольдс, прислонившись к стене ближайшего дома, с ужасом смотрела на своего супруга. Я сделал Николасу знак вернуть старику палку. Наконец пожилая чета поплелась прочь; глядя им вслед, я сожалел, что не имею возможности встретиться с Джейн наедине. Наверняка весть о том, что ее покойная дочь счастливо провела последние девять лет своей жизни, послужила бы для бедной матери большим утешением.

В те дни в середине августа гонцы доставляли в церковь Святого Михаила преимущественно дурные новости. Небольшие повстанческие лагеря, возникшие на юго-востоке, уничтожались один за другим; угрозы применить силу и обещания простить всех, за исключением главарей, ныне подкреплялись денежными посулами. Повстанцам из Саффолка было обещано шестьдесят семь фунтов, мятежникам из Кентербери — более ста. Все это были крупные суммы, однако они не шли ни в какое сравнение с той, что Саутвелл передал Кетту, — 500 фунтов. Впрочем, по численности обитателей Маусхолд значительно превосходил все прочие лагеря. Из западных графств доходили известия о повсеместных поражениях повстанцев. Семнадцатого августа провалилась попытка захватить Грейт-Ярмут: отряд, посланный из Маусхолдского лагеря, был разгромлен, тридцать бунтовщиков и шесть пушек захвачены в плен. После сокрушительного поражения повстанцев в Ярмуте многие бедные жители этого города, некоторые вместе с семьями, устремились на Маусхолдский холм и вкупе с беженцами из Саффолка и Эссекса обосновались в нашем лагере.

Впрочем, были и другие вести — например, о восстаниях в Линкольншире и Уорикшире. Восьмого августа мы узнали, что Франция объявила Англии войну. К этому шло уже давно, в последнее время Франция усиленно помогала Шотландии, и теперь можно было надеяться, что Сомерсет сосредоточит в Шотландии все имеющиеся в его распоряжении войска, лишившись тем самым возможности нанести новый удар по повстанцам. Однако же два дня спустя из Лондона дошла новость о том, что против нас послана новая армия. Поначалу ходили слухи, что ее возглавляет сам протектор, однако впоследствии выяснилось, что командующим назначен граф Уорик, искусный военачальник, имевший опыт сражений и на суше, и на море. Несмотря на впечатляющие размеры нашего лагеря и на то, что Норидж находился во власти повстанцев, Маусхолд все более походил на одинокий остров, окруженный разбушевавшимся враждебным морем.

Кетт, как всегда честный и откровенный, собрав народ у Дуба реформации, огласил все неутешительные новости. После этого в лагере начались бесконечные споры и пререкания. Некоторые утверждали, что настала пора обратиться к правительству за обещанной милостью, тем более что в очередном воззвании протектора участникам «изменнических сборищ» вновь сулилось полное прощение — разумеется, лишь в том случае, если они «проявят полное раскаяние и продемонстрируют покорность». Другие утверждали, что сдаваться рано и что размеры нашего лагеря, перспектива новых восстаний и война с Шотландией, требующая привлечения все больших военных сил, подтверждают наши шансы одержать победу и заставить протектора выполнить наши требования. «В конце концов, — говорили они, — разве мы, солдаты, лишь недавно научившиеся владеть оружием, не разгромили армию Нортгемптона? Если мы вновь одержим победу, то восстание неминуемо приобретет еще больший размах и наше воинство, изрядно увеличившись за счет повстанцев из уничтоженных юго-восточных лагерей, сможет двинуться на Лондон». Бесчисленные проповедники, вещавшие в лагере на всех углах, лишь подливали масла в огонь споров. При этом некоторые цитировали древних пророков, другие черпали вдохновение исключительно из Библии, но все как один утверждали, что являются глашатаями воли Божией. Были среди повстанцев и такие, кто по-прежнему верил, что армия, которая движется в Норидж, послана отнюдь не протектором, но нашими врагами из Королевского совета и норфолкским дворянством. В действительности в том, что войско направлено Сомерсетом, не было никаких сомнений; наши шансы на победу зависели лишь от размеров и настроя этой армии.