— Воувелл не стал бы давать вам никаких показаний, — процедил он. — Зачем ему накидывать петлю на собственную шею?

— Человек, который находится на тайной государственной службе, может не опасаться за свою участь, — отчеканил я. Рейнольдс, разумеется, не знал о шпионской деятельности своего управляющего. Лицо его, только что багровое, внезапно стало бледным как полотно. — Воувелл сообщил мне, что вы намеревались закопать тело Эдит на пастбище Леонарда Вайтерингтона, причем лишь слегка присыпать землей, так чтобы его с легкостью обнаружили. Однако, придя в неистовство, вы стали глумиться над трупом и оставили его в грязи вниз головой. Возясь с телом там, на болотистом берегу, вы и повредили ногу. Таким образом, необузданная злоба поставила под угрозу ваш собственный план, — покачал я головой. — Виновность Джона Болейна ныне представлялась сомнительной, ибо с его стороны подобные издевательства над умершей явно противоречили здравому смыслу.

Я полагал, что старик вновь разразится воплями, однако он молчал, прищурив глаза. Неожиданно Гэвин ударил кулаком по стене и крикнул человеку, который находился в соседней комнате:

— Иди сюда, Барни! У нас тут занятный разговор! Этот чертов горбун намерен отправить твоего деда на виселицу! Если ему это удастся, то все семейное имущество отойдет королю, а ты будешь гол как сокол! Или тебе наплевать на это, парень? Неужели не хочешь отомстить за убитого брата?

Раздался звук открываемой двери, а затем топот шагов. В гостиную ввалился Барнабас Болейн. Его короткие волосы стояли дыбом, щеки ввалились, а светлая густая щетина почти скрыла шрам. В руке юноша сжимал остро отточенный меч, тот самый, что был с ним во время битвы при Дассиндейле. Стоило Барнабасу увидеть нас, как в его голубых глазах вспыхнул бешеный огонь, а мускулы напряглись. Заметив, что при ходьбе он слегка наклоняется влево, я вспомнил о том, что близнецы всегда держались плечом к плечу; ныне Барнабас инстинктивно искал плечо погибшего брата.

Губы Рейнольдса расплылись в улыбке, лицо его сияло торжеством.

— Убьем этих подонков, Барни! — скомандовал он, поднимая палку. — Горбуна я возьму на себя, а ты разделайся с его прихвостнями. С одноруким много возни не будет: видишь, он к тому же еще и охромел.

Барнабас медленно обвел нас глазами. Как всегда не удостоив бабку взглядом, он уставился на деда.

— Только Джеральд мог звать меня Барни, — пробормотал он, с трудом ворочая языком.

— Что ты там несешь? — возмутился Рейнольдс.

— Только Джеральд, — медленно повторил Барнабас. — Ты… ты убил нашу мать. Нашу маму, о любви которой мы так тосковали.

— Он не только убил вашу мать! — раздался тихий голос Джейн. — Он изнасиловал ее, когда она была еще девочкой. Причем не один раз.

У парня аж челюсть отвисла.

— Женщины для того и созданы, чтобы их насиловать, болван! — дрожащим голосом заверещал Рейнольдс. — Я думал, у тебя хватает ума это понять! Вы с братом с четырнадцати лет залезали под юбки всем служанкам! — Он замахнулся на нас палкой. И вновь обратился к внуку: — Ты что, хочешь, чтобы эти канальи вздернули меня на виселицу? Тогда ты останешься ни с чем!

— Мне наплевать! — взревел Барнабас.

Выставив меч, он бросился к Рейнольдсу. Тот беспомощно вскинул палку, но Барнабас, с легкостью выбив ее из дряхлых рук, вонзил меч в тело деда с такой силой, что старик, подавшись назад, вышиб окно и вылетел из него вместе с осколками стекла. Барнабас мог бы выдернуть меч, однако не стал этого делать; теперь, когда он лишился брата, жизнь утратила для него всякую притягательность. Вслед за Гэвином он вывалился из окна; оба тела с глухим звуком ударились о мостовую. Мы с Николасом и Бараком бросились к окну. Дед и внук лежали на булыжниках площади Тумлэнд, вокруг них растекалась лужа крови и собиралась толпа зевак.

Я посмотрел на Джейн. Она не двигалась с места, бледное лицо старухи напоминало застывшую маску; точно таким же оно было, когда несколько месяцев назад я увидел ее в первый раз.

— Господи Исусе! — выдохнул Николас.

— Теперь у нас нет живых свидетелей, — пробормотал Барак.

— Есть. — Тихий голос Джейн заставил нас резко обернуться; она сделала пару шагов. — Я слышала, как Гэвин признался в убийстве нашей дочери. Я знаю, что он погубил Эдит, да упокоит Господь ее душу. Муж превратил мою жизнь в ад, да и сам он был исчадием ада. Я не вижу причин скрывать это и готова дать показания. Если мой бывший зять невиновен, он должен получить свободу. — Джейн грустно улыбнулась, глядя на свои перевязанные руки. — Перо мне не удержать, но я в состоянии поставить под документом свою подпись.

Смерть Гэвина Рейнольдса и Барнабаса Болейна повлекла за собой дознание; мы должны были дать показания коронеру и в результате смогли покинуть Норидж только третьего сентября, почти три месяца спустя после того, как впервые въехали в ворота этого города. Почта вновь работала бесперебойно, и Барак сумел отправить Тамазин письмо, в котором говорилось, что он жив-здоров и вместе со мной и Николасом находился в плену в лагере повстанцев. Тщательно обдумывая каждую фразу, я написал Томасу Пэрри письмо, в котором открыл все обстоятельства убийства Эдит Болейн, но обошел молчанием ту роль, которую сыграл в этом деле сэр Ричард Саутвелл. Столь щекотливый вопрос я считал возможным обсудить с патроном исключительно при личной встрече. Мне было известно, что седьмого сентября леди Елизавете исполнится шестнадцать, и на торжественной церемонии в Хатфилде соберется множество высокопоставленных гостей.

Общение с крошечной Мышкой доставляло мне немало приятных минут. Благодаря заботам Лиз Партлетт, женщины, наделенной умелыми руками и душевной добротой, девочка чувствовала себя превосходно. Я сознавал, что человек моего возраста выглядит странно, играя с младенцем, однако не мог отказать себе в этом удовольствии. Так забавно было наблюдать, как Мышка, проворно передвигаясь на четвереньках, пытается поймать мои пальцы, которыми я стучу по полу! Время от времени я бросал на Лиз смущенные взгляды, и она неизменно отвечала мне улыбкой, понимающей и одобрительной. Всякий раз, когда Мышка начинала хныкать и лепетать что-то вроде «мама», сердце мое сжималось от боли.

Я старался выходить из трактира как можно реже, однако Барак и Николас исправно сообщали мне все последние новости. Граф Уорик продлил свое пребывание в Норидже, дабы навести в городе порядок и возглавить суды над мятежниками. По слухам, между графом и некоторыми представителями местного дворянства возникли определенные разногласия. Норфолкские джентльмены полагали, что карательные меры должны принять больший размах, подобно тому как это произошло в западных графствах. Однако, согласно политике, которой придерживался главнокомандующий, казням должны были подвергнуться лишь главари восстания, в то время как простые его участники могли рассчитывать на снисхождение властей. В ответ на выражения недовольства со стороны чересчур кровожадных джентльменов Уорик не без сарказма напоминал, что в случае, если они отправят на виселицу всех простолюдинов, им придется самим ходить за плугом. В конце концов все споры стихли, а ежедневные казни по-прежнему продолжались.

Согласно приблизительным подсчетам, в битве при Дассиндейле погибло более трех тысяч мятежников — почти половина повстанческой армии. При этом утверждалось, что войско Уорика потеряло менее двух сотен солдат; будучи свидетелем жестокой рукопашной схватки, я не сомневался, что цифра эта изрядно занижена. В субботу, тридцать первого августа, я весь день не выходил на улицу, не желая видеть, как на рыночной площади продают пожитки, похищенные у покойников: одежду, башмаки и даже украшения, снятые с мертвых пальцев. Скорее всего, обручальное кольцо Эдит, которое я вернул Питеру Боуну, тоже оказалось среди выставленных на продажу вещей.

Джейн Рейнольдс выполнила свое обещание и дала подробные показания в присутствии нотариуса. Она поведала о том, как ее муж постоянно домогался всех работавших в доме служанок, подвергая их грубому насилию, и даже родная дочь не избежала этой печальной участи. Сидя в гостиной своего дома на площади Тумлэнд, старуха рассказывала обо всех этих ужасах ровным бесстрастным голосом, не проявив ни малейшего возбуждения даже тогда, когда речь зашла о гибели ее мужа и внука. Впалые морщинистые щеки Джейн оставались бледными, как сальная свеча. После того как она, с усилием сжав перо в распухших пальцах, подписала документ, мы с нотариусом остались наедине.