— Примите мои искренние поздравления! — произнес я.

Изабелла, подойдя поближе, крепко сжала мою руку:

— Мастер Шардлейк, умоляю, уезжайте в Лондон, пока это еще возможно! Мы так признательны вам за все, что вы для нас сделали. Вы не должны подвергать себя опасности.

— Да, мы надеемся встретиться с вами в иные, более спокойные и счастливые времена, — пробормотал Болейн.

— Вам, мастер Овертон, тоже нужно подумать о себе! — воскликнула Изабелла, поворачиваясь к Николасу и сжимая его руку. — Вы должны сохранить себя для прекрасной девушки с чистой душой, встреча с которой, уверена, вскоре вам предстоит.

— Если бы я мог встретить женщину столь же прекрасную, как вы, сударыня! — галантно изрек Николас.

Изабелла сделала нам реверанс, мы поклонились ей, пожали руку Джону Болейну и постучали в дверь, призывая стражника. Он выпустил нас и запер дверь снаружи.

«Теперь мы не скоро увидимся с Джоном Болейном», — подумал я. Однако, как выяснилось, ошибся.

Вернувшись в Маусхолд под вечер, я заметил, что настроение там изменилось; никто не слонялся без дела, все лица дышали суровой решимостью. За ужином Барак сообщил, что на северной границе лагеря, в местечке, называемом Дассиндейл, спешно возводятся защитные сооружения.

— Там работает множество людей. Руководит ими капитан Майлс. Богом клянусь, этот человек знает, что делает. — Барак помолчал и добавил вполголоса: — У нас есть все шансы на победу, особенно если перед решающей битвой мы сумеем измотать врага в городе. — Он повернулся к Николасу. — Дружище, я должен попросить у тебя прощения. Я поступил подло, уговаривая тебя удрать в Лондон. Сам я считал такой поступок бесчестным, так какое же право я имел толкать к бесчестью другого?

— Ладно, не терзайся, — улыбнулся Николас. — Я же понимаю, ты попал в жесткий переплет.

— Ты готов сражаться?

— Я готов остаться здесь и посмотреть, чем все закончится, — пожал плечами Овертон.

Нетти, который слышал этот разговор, повернулся к нам. Одна его щека по милости Локвуда превратилась в сплошной синяк.

— Всё закончится нашей победой, — заявил он непререкаемым тоном. — Иначе просто и быть не может.

— Да, мы зададим им перцу! — подхватил Саймон.

Я окинул глазами жавшиеся друг к другу хижины. Без женщин наше маленькое поселение словно бы осиротело. На ужин была сухая и жесткая говядина, приготовленная неумелыми мужскими руками. Хоть бы тетушка Эверник и другие благополучно добрались домой, подумал я. Помолиться за них мне не удалось, ибо сокровенная часть моей души, распахнувшаяся Небесам во время причастия, закрылась вновь. Все мои помыслы, как и у прочих обитателей лагеря, были поглощены предстоящей битвой.

На следующее утро, двадцать четвертого августа, — в один из редких за этот месяц теплых дней — я отправился к гребню холма, на свой излюбленный наблюдательный пункт, откуда открывался вид на Норидж. Придя, я обнаружил там еще нескольких человек, которые напряженно вглядывались в даль. Смотреть, однако, было не на что: никаких признаков приближающейся армии Уорика не наблюдалось. По дороге, ведущей на вершину холма, во весь опор мчался гонец. Соскочив с лошади, он устремился в церковь Святого Михаила. Примерно через четверть часа из дверей церкви вышел Роберт Кетт, лицо его выражало величайшее беспокойство. Он бросил взгляд на город, расстилавшийся внизу, а потом, заметив меня, сделал знак подойти.

— Мастер Шардлейк, скажите, что вы обо всем этом думаете, — произнес он, как обычно буравя меня взглядом. — Только что в лагерь прибыл мой осведомитель из армии Уорика. — На несколько мгновений капитан погрузился в молчание. — Он сообщил, что неприятель хорошо вооружен и что войска возглавляют опытные командиры. Сейчас они ждут прибытия швейцарских наемников.

— Они намерены взять Норидж штурмом?

— Скорее всего, да. С ними находится еще один королевский посланник. Полагаю, нынешним утром он отправится в Норидж, чтобы поговорить с жителями и убедить их сдать город без боя. Я собираюсь в Норидж прямо сейчас. — Кетт смотрел на меня так пристально, словно бы пытался прочесть мои мысли. — Вы готовы остаться с нами при любом повороте событий?

— Да. И Барак с Николасом тоже.

— По лагерю ходят слухи, что якобы вы с молодым Овертоном — вражеские шпионы.

— Мне известен источник этих слухов, — угрюмо проронил я. — Очередная клевета Тоби Локвуда.

— Многие считают, что вы ходите в Норидж для того, чтобы передавать врагам сведения о нашей армии и сообщать им о наших планах.

— Это не более чем злобные наветы, капитан Кетт.

— Я тоже так считаю, — изрек Роберт, не сводя с меня изучающего взгляда. — Что ж, мне пора в Норидж. Думаю, следует позволить Августину Стюарду встретиться с королевским посланником и узнать, каковы его требования. Если посланник намерен поговорить с нашими людьми, им решать, хотят ли они его слушать. — Мой собеседник покачал головой. — Хотя наши шансы на победу… — Он осекся, не договорив.

К нам подъехали три всадника, которые вели под уздцы лошадь для Кетта. Капитан вскочил в седло, и они поскакали по дороге в город.

Прошло несколько часов, наполненных тревожным ожиданием. О том, что происходило в это время в Норидже, я узнал лишь вечером. Кетт убедил Августина Стюарда и других высокопоставленных чиновников встретиться с королевским посланником за пределами городских стен; в свою очередь, они предложили посланнику даровать повстанцам помилование в случае, если те сдадутся без боя. Я так никогда и не узнал, рассматривал ли Кетт подобную возможность всерьез или нет. После беседы с городскими властями посланник поскакал в Интвуд, дабы посоветоваться с графом Уориком. Через несколько часов он вернулся и сообщил, что помилование будет даровано всем бунтовщикам, за исключением самого Кетта. На этот раз посланник вошел в ворота Нориджа в сопровождении трубача и нескольких солдат, вооруженных аркебузами: для того чтобы привести эти орудия в действие, у солдат имелся с собой железный ящик, наполненный горящими углями. Несколько десятков верховых повстанцев следовали за ними по городским улицам. Сам Кетт отправился обратно в лагерь.

Вскоре до нас долетел резкий звук трубы. Повстанцы, многие с оружием в руках, устремились вниз, на берег реки, где остановились королевский герольд и его отряд. Мы с Николасом и Бараком поспешили к подножию холма вместе со всеми, к нам присоединился Нетти. По пути я заметил Саймона Скамблера в окружении каких-то юнцов, в которых я узнал его прежних мучителей. Судя по тому, как дружески они общались, былые обиды были забыты.

Мы оказались на берегу как раз в тот момент, когда герольд в расшитой золотом мантии пересек мост. Помимо караульных, за ним следовал Августин Стюард, тоже верхом. Командир отряда, сопровождавшего посланника, был мне знаком — капитан Друри, с которым мне довелось столкнуться в Лондоне. Вне всякого сомнения, посланник захватил с собой одного из командиров армии Уорика для того, чтобы придать вес своей миссии.

Увидев его, многие в толпе закричали:

— Боже, храни короля!

Как и обычно, обе враждующие стороны наперебой клялись в верности двенадцатилетнему мальчику, который находился сейчас в своем лондонском дворце.

Августин Стюард попросил повстанцев расступиться и пропустить посланника, дабы тот мог занять удобное положение, позволяющее людям слушать его слова. Просьба сия была выполнена; герольд в сопровождении эскорта проехал немного по дороге, ведущей на вершину холма, остановился и повернулся к бушующему внизу людскому морю. Про себя я отметил, что он не робкого десятка, как, впрочем, и его предшественник. На лице посланника, грузного человека лет пятидесяти, застыло выражение властной надменности. Он начал свою речь с того, что похвалил повстанцев за выражение верности королю. Потом он извлек из сумки свиток, снабженный гербами и печатями, широким жестом развернул его и принялся читать звучным, далеко разносившимся голосом.