Рыночная площадь представляла собой столь же мрачное зрелище, как и вчера, когда здесь побывал Николас. Впрочем, городские бедняки под надзором солдат уже начали наводить порядок. На виселице, установленной напротив ратуши, болталась дюжина трупов; внизу собралась небольшая толпа, по всей видимости состоявшая из людей, которым в самом скором времени предстояло разделить участь казненных. Мне вспомнился день, когда я, взобравшись на эшафот, спас Болейна от неминуемой смерти. Я вновь, как наяву, увидел извивавшуюся в предсмертных судорогах девушку с тряпичной куклой в руках. Голова у меня внезапно пошла кругом; Николас, явно заметив это, сжал мою руку повыше локтя.

Мы вошли в двери трактира, где прежде жила Изабелла. К нашему великому облегчению, хозяин сообщил, что может предоставить нам две комнаты. Я не стал скрывать, что в настоящее время мы не располагаем деньгами, но моя адвокатская мантия и ссадины на запястьях, которые я не преминул продемонстрировать трактирщику, говорили сами за себя.

— Трактир сейчас полон офицеров, но только казначей графа обещал, что заплатит, — посетовал он. — Вы ничем не хуже их, так что оставайтесь. Тем более базарный день в эту среду отменили, купцы в город не приедут и комнаты все равно станут пустовать. Но надеюсь, в воскресенье в Норидже будет полно торговцев, — ухмыльнулся хозяин. — Говорят, в воскресенье солдаты собираются продавать на рынке все то добро, которое они награбили у убитых в Дассиндейле.

Я хотел немедленно отправиться в дом Гэвина Рейнольдса, но Барак и Николас отговорили меня от этого намерения, ссылаясь на то, что все мы чуть живы от усталости.

— Господи Исусе, ну вы и бездельники! — нетерпеливо возразил я. — Старый Рейнольдс — единственный, кому известно, что произошло с Эдит. Питер Боун мертв, Майкл Воувелл скрылся, и теперь его не поймаешь. Других свидетелей, кроме Рейнольдса, у нас нет.

Тут я почувствовал, что у меня вновь закружилась голова, и скрепя сердце согласился подождать до завтра.

— У нас имеется еще один свидетель, и зовут его сэр Ричард Саутвелл, — напомнил Николас. — Он, несомненно, тоже замешан в этом преступлении.

— Ты же сам видел, теперь он стал правой рукой графа Уорика. Нам не поймать птицу столь высокого полета. Но конечно, мы можем сообщить Пэрри и леди Елизавете обо всем, что нам удалось выяснить. В том числе и о деньгах, которыми Саутвелл снабдил Роберта Кетта. Если мастер Пэрри сочтет нужным, он расскажет об этом Уильяму Сесилу. А вот Рейнольдс, к счастью, не относится к числу высокопоставленных вельмож. — Голос мой стал жестче. — И с ним мы в состоянии разобраться сами.

— До завтрашнего утра старикан никуда не денется, — заявил Барак. — Уверен, он сейчас боится и нос высунуть на улицу. Не беспокойтесь, Рейнольдс от нас не уйдет.

Я кивнул в знак согласия и рухнул на кровать. Невозможно было не заметить, что Джек и Николас, несмотря на молодость, тоже буквально валятся с ног от усталости. Комнаты наши находились в задней части трактира, из окон не было видно ничего, кроме конюшни. Мысленно я порадовался этому обстоятельству; будь у нас комнаты с видом на рыночную площадь, нам пришлось бы любоваться виселицей.

Время, остававшееся до вечера, я проспал, поднявшись только к ужину. Утолив голод, я постучал в комнату, которую занимала Лиз Партлетт с ребенком. Мягкий приветливый голос пригласил меня войти. Мышка крепко спала, в уголках ее ротика переливались молочные пузырьки. Кормилица шила.

— Девочка здорова? — осведомился я.

— Да, сэр. — Лиз поднялась и сделала книксен. — Я ее хорошенько выкупала и перепеленала. Ох, видели бы вы, как жадно она сосет! — Моя собеседница улыбнулась. — По-моему, у нее скоро пойдут зубки.

Я был признателен этой доброй женщине за то, что она воздержалась от расспросов относительно родителей Мышки и обстоятельств их смерти. Впрочем, на этой неделе в Норидже погибло великое множество народу, и в том, что еще один ребенок остался сиротой, не было ничего удивительного. Подойдя к колыбели, я взглянул на спящую девочку, на ее пухлые крохотные пальчики, сжатые в кулачки, и после недолгого колебания вновь повернулся к Лиз:

— Завтра, самое позднее послезавтра, мы собираемся покинуть Норидж и отправиться в Хатфилд, а оттуда в Лондон. Не согласились бы вы поехать вместе с нами? — И, заметив отразившееся на ее лице сомнение, поспешно добавил: — Когда мы приедем в Лондон, я найму постоянную кормилицу, а вам щедро заплачу, и вы сможете вернуться домой.

К моему великому недоумению, в голубых глазах Лиз мелькнула горечь.

— Мне незачем возвращаться сюда, сэр, — произнесла она спокойным и ровным голосом. — Муж мой умер, ребенок тоже. Да и весь Норидж превратился в город, где царствует смерть. — Она перевела дух. — Сэр, если вы намерены взять меня с собой в Лондон, я должна сказать, что мой супруг был одним из повстанцев. Наш сынишка угас весной не столько от болезни, сколько от голода, так как мой Дэвид лишился работы и у нас не было ни пенни. Когда мы узнали о лагере на Маусхолдском холме, Дэвид решил отправиться туда, и я его благословила. Он погиб месяц назад, в бою с армией маркиза Нортгемптона. Мне удалось устроиться кормилицей в дом одного купца, но хозяева узнали, что мой муж мятежник, и после победы графа Уорика прогнали меня прочь. — Лиз вновь тяжело вздохнула. — Сэр, я видела ваши запястья и запястья мастера Овертона. Нетрудно догадаться, что вы были среди скованных цепями джентльменов, которых выставили между двумя армиями. Вам следует узнать, кто я такая, прежде чем до вас дойдут сплетни.

— Миссис Партлетт, я очень признателен вам за откровенность, — кивнул я. — Поверьте, на самом деле все обстоит не совсем так, как может показаться. Да, мы с Николасом были на линии огня, среди джентльменов, скованных цепями. Но в тюрьме мы оказались лишь потому, что один из недоброжелателей оклеветал нас. Пока это все, что я хочу вам рассказать. Возможно, настанет день, когда я смогу позволить себе бо́льшую откровенность. Но сейчас я всего лишь прошу вас не сомневаться в том, что мы с вами — отнюдь не враги и никогда таковыми не были.

Взгляд Лиз, устремленный на меня, был исполнен недоумения и растерянности. Еще совсем недавно служанка не осмелилась бы так откровенно буравить глазами своего хозяина. Но сейчас, после восстания, простые люди научились смотреть открыто и прямо.

— Я верю вам, сэр, — просто сказала она.

— Благодарю вас. Так вы согласны поехать с нами в Лондон? Если вы не намерены возвращаться в Норидж, то, возможно… — голос мой неуверенно дрогнул, — возможно, вы согласитесь остаться в моем доме и ухаживать за Мышкой. Но в любом случае решение будет за вами.

— Спасибо, сэр, — улыбнулась Лиз. — Хорошо, я поеду с вами в Лондон, а там посмотрим.

Вернувшись в свою комнату, я с трудом поборол желание снова растянуться на кровати. Меня ожидала кропотливая работа: необходимо было подготовить весьма важный документ, подробное донесение, которое предстояло направить в суд. В этом отчете следовало изложить все обстоятельства, открытые мне Питером Боуном и Майклом Воувеллом. Боун ныне был мертв, однако суд принимает в расчет показания покойных свидетелей. Что же касается Майкла Воувелла, можно было не сомневаться, что могущественные покровители оградят его от судебного преследования. Я заставил Барака и Николаса помогать мне в составлении документа, ибо каждое слово здесь приходилось подбирать с великим тщанием, постоянно вставляя, что мы находились в повстанческом лагере по принуждению, и избегая любых упоминаний о шпионской деятельности Воувелла. Наконец с работой было покончено, и я завалился спать, предоставив бедолаге Николасу снимать с донесения копии. Теперь нам оставалось лишь встретиться со вторым убийцей, Гэвином Рейнольдсом. Я рассчитывал, что бешеный нрав старика сыграет мне на руку и поможет вырвать у него признание.

К моему великому удивлению, рано утром нас разбудил звон церковных колоколов. Оторвав голову от подушки, я растерянно уставился на Барака и Николаса, с которыми мне пришлось делить постель.