— Сомерсет — это вам не старый король, — покачал головой Барак.

— Тем хуже для всех нас! — вздохнул Николас. — Нет, я, разумеется, тоже считаю, что реформы необходимы. После того, что мы видели в Норидже, с этим трудно не согласиться. Но если существующее общественное устройство будет разрушено, наступят анархия и хаос!

— Довольно сотрясать воздух! — оборвал его я, внезапно ощутив приступ раздражения. — Нам предстоит важное дело, и прежде всего мы должны думать о нем. Богом клянусь, конца-краю нашим мытарствам, похоже, не предвидится. Суд позади, просьба о помиловании отправлена, а проблемы продолжают расти. Джек, наверняка в твоей сумке отыщется фляга с элем! От этой чертовой жары у меня пересохло в горле.

Барак передал мне кожаную флягу. Сделав несколько глотков, я рассказал ему и Николасу о том, что произошло в Кеннингхолле. Я был встревожен, изнемогал от жары и усталости и потому прервал их словесную перепалку столь бесцеремонным образом. Кто мог тогда знать, что последствия подобных споров не только определят мою жизнь в течение ближайших двух месяцев, но и кардинально изменят весь ее дальнейший ход.

По мере того как мы приближались к Ваймондхему, дорога становилась все более оживленной, — вне всякого сомнения, люди спешили на ярмарку. В Хетхерсет мы прибыли около одиннадцати. Эта небольшая деревенька, раскинувшаяся посреди зеленой равнины, состояла из скромных фермерских домиков, окруженных возделанными полями. На западе тянулся обширный участок общинной земли, огороженный плетеными изгородями и канавами. Мы подъехали к дому Фловердью, стоявшему в конце длинной аллеи, по обеим сторонам которой тянулись овечьи пастбища. Красный кирпичный особняк с высокими дымовыми трубами, судя по всему, построили совсем недавно; сразу было видно, что он принадлежит богатому человеку. Прежде чем въехать в ворота, мы с Николасом облачились в свои мантии.

Слуга, отворивший нам дверь, сообщил, что адвокат Фловердью вместе с сыновьями и управляющим сейчас объезжает границы владений. Я назвал свое имя, и слуга, попросив нас подождать, отправился сообщить о нашем визите миссис Фловердью. Через некоторое время перед нами предстала хозяйка, костлявая особа с неприветливым лицом.

— Добрый день, сержант Шардлейк, — проронила она ледяным тоном, изобразив едва заметный реверанс. — Мой муж рассказывал о вас.

— Приношу свои извинения за то, что дерзнул явиться незваным, но мне необходимо безотлагательно поговорить с мастером Фловердью, — ответил я со всей доступной мне любезностью. — Не соблаговолите ли сообщить, когда ваш супруг намерен вернуться?

— Полагаю, к обеду. Часам к пяти. Если желаете, можете вновь заглянуть к нам в это время, — изрекла дама и, опять сделав отдаленное подобие книксена, захлопнула дверь перед нашим носом.

— Она могла бы пригласить нас в дом и предложить по стаканчику чего-нибудь прохладительного, — пробурчал Николас. — Как видно, в этой глуши не знают, что такое вежливость.

— Боюсь, в разговорах с женой Фловердью описал меня не самым лестным образом, — усмехнулся я.

— И что нам теперь делать? — Николас вытер платком лицо, усеянное бисеринками пота и вновь покрасневшее от солнечного ожога. — На таком солнцепеке я скоро превращусь в копченый окорок.

— Вернемся в пять, — отрезал я. — Глупо ехать обратно в Норидж, не встретившись с Фловердью.

— Я видел, в деревне есть таверна, — сообщил Барак. — Там мы можем отдохнуть, перекусить и утолить жажду.

— Представляю, какой дрянью кормят в этой таверне, — проворчал Овертон, пребывавший сегодня в угрюмом настроении. — И вообще, у меня нет ни малейшего желания торчать там весь день, под любопытными взглядами местных бездельников.

— Не хочешь сидеть в таверне, поехали в Ваймондхем, — предложил Барак. — До города всего три мили. Кстати, театральное представление назначено как раз на сегодня.

— Будь по-твоему, — кивнул я. — Сначала перекусим в таверне, а потом отправимся в Ваймондхем. Из-за этого мерзавца Фловердью мы вернемся в Норидж поздно вечером. Николас, давай по крайней мере снимем мантии, пока совсем не упарились!

К нашему удивлению, пиво и похлебка, которыми нас потчевали в таверне, оказались превосходными; но, как и предполагал Ник, местные жители встретили чужаков настороженными и не слишком приветливыми взглядами. До меня долетели произнесенные громким шепотом слова: «А эти еще зачем приперлись?» Утолив голод и жажду, мы вновь сели на лошадей и, невзирая на палящие лучи полуденного солнца, отправились в Ваймондхем.

Прибыв туда, мы оставили лошадей в конюшне трактира «Зеленый дракон». Царившее в городе многолюдство поразило меня: я никак не ожидал, что жители Норфолка столь охочи до театральных зрелищ. Мы отправились на площадь, где и должно было состояться представление. Оно еще не начиналось, хотя все приготовления уже были завершены: занавес на дощатой сцене задернут, а яма перед сценой выложена каменными плитами, поверх которых лежали старые каменные балки. Вокруг площади теснилось множество палаток и прилавков, где шла самая оживленная торговля. Проходя мимо, я удивлялся их разнообразию; некоторые, к примеру прилавки, где продавались одежда и соляные глыбы, отличались прочностью и были снабжены разноцветными тентами, дарующими желанную тень; другие, те, за которыми шла торговля овощами, сыром и живыми цыплятами в клетках, представляли собой обычные фермерские телеги. Ремесленники предлагали всевозможные изделия, начиная от лопат и мотыг и заканчивая пастушескими посохами и рожками. У женщины, торгующей детскими игрушками, я купил тряпичную куклу с пуговицами вместо глаз.

— В подарок маленькой Мышке, — с улыбкой пояснил я своим спутникам.

Барак приобрел такую же куклу для своей дочки и саркастически осведомился у торговки, нет ли у нее куклы в виде ведьмы — сгодилось бы в качестве сувенира жене. Женщину вопрос привел в негодование; вытаращив глаза на железную руку покупателя, она осенила себя крестом.

— Шутка, — бросил Джек, поспешно отходя прочь.

— Вот уж не думал, что в этом городишке устраивают ярмарки с таким размахом, — заметил Николас.

— Да, на такой огромной ярмарке я прежде ни разу не бывал, — кивнул Барак. — Хотя, работая на выездных сессиях, объездил множество городов. Июль — самый подходящий месяц для ярмарок, в это время у фермеров почти нет работы, разве что прополка.

Неподалеку от нас какая-то старуха яростно препиралась с торговцем, который отказывался принять вышедшую из употребления монету.

— Такие деньги надо было сдать еще в конце прошлого месяца, — сказал я ей.

— А мне и невдомек… Сейчас каждый день новые перемены, попробуй за всеми уследить, — пробормотала бабка и залилась слезами.

Пробираясь сквозь толпу, я обратил внимание, что тут и там люди, собираясь в небольшие группы, что-то вполголоса обсуждают; в воздухе, казалось, висело возбуждение.

Внезапно оглушительный грохот барабанов заставил меня вздрогнуть. Оглянувшись, мы увидели, что толпа устремилась к сцене. Барак и Николас принялись яростно проталкиваться в первые ряды, я следовал за ними. Какой-то человек вручал всем печатные памфлеты. Я взял один. Он был озаглавлен «Истинная проповедь благочестивого епископа» и представлял собой очередное воззвание в духе идей общего блага. «…Овечьи пастбища и усадебные парки пожирают целые деревни и даже города, — говорилось там. — Все, что волнует богатых людей, — это их собственные удовольствия или же выгода…»

Меж тем занавес раздвинулся, открыв на всеобщее обозрение расписной задник, изображавший интерьер римской виллы. Скорее всего, художник взял за образец какой-нибудь гобелен. Несколько человек в черных одеяниях, с фальшивыми седыми бородами, сидя за столом, пересчитывали металлические диски. В яме перед сценой развели костер; время от времени там раздавались взрывы, сопровождаемые клубами желтого дыма.

— Порох, — пробормотал себе под нос Барак. — Надеюсь, они знают, что делают.