— Догнать его! — взревел Кетт.

Один из повстанцев вскарабкался на мою лошадь, другой — на лошадь Николаса. Однако животные были слишком испуганы и не желали повиноваться новым седокам. Конь Николаса встал на дыбы, едва не сбросив всадника. К тому времени, как повстанцам удалось совладать с лошадьми и устремиться в погоню, Фловердью успел превратиться в едва заметную точку. Он во весь опор мчался в Норидж.

Итак, нам снова предстояло совершить путь в Ваймондхем. На этот раз идти пришлось пешком да к тому же со связанными за спиной руками, что причиняло мне немалую боль. Николас, шагавший слева от меня, скрежетал зубами, как видно опасаясь дать волю обуревавшей его ярости. Барак, напротив, всячески старался завоевать доверие мятежников: расспрашивал, откуда они родом, хохотал над их рассказами о том, как мастер Хобарт и его семья, владельцы Морли, улепетывали из своего роскошного особняка. Я же хранил угрюмое молчание. С одной стороны, я сознавал, что возмущение восставших имеет под собой веские основания. С другой стороны, подобная вспышка народного гнева внушала мне страх, ведь я тоже принадлежал к столь ненавистному этим людям классу «джентльменов».

Рядом шагал долговязый малый лет тридцати, вооруженный здоровенным ножом. Время от времени он бросал на нас с Николасом исполненные злобы взгляды. Сзади плелись сыновья Фловердью, тоже со связанными руками; на лице старшего мальчика застыло выражение угрюмого презрения, в то время как младший был откровенно испуган.

День уже клонился к вечеру, однако жара не спадала; облака пыли, которые мы поднимали при ходьбе, оседали на наших башмаках и одежде. По мере того как мы приближались к Ваймондхему, к нам присоединялись все новые и новые повстанцы, среди которых встречались даже женщины. Вскоре по дороге шагало никак не менее пятидесяти человек. Впереди ехал верхом Роберт Кетт, завладевший лошадью Николаса. Рядом с ним тряслись в седлах Тоби и Даффилд, которым достались наши с Бараком лошади. Позади отряда тащились две повозки, запряженные осликами и груженные овечьими тушами. Управлял ими Глэпторн, имевший до крайности растерянный и смущенный вид. За повозками тянулся в пыли широкий кровавый след.

Где-то на полпути в Ваймондхем к нам присоединилось еще человек двадцать, судя по простым холщовым блузам и кожаным курткам — наемные работники и ремесленники. Некоторые из них были вооружены луками, на плечах у них висели колчаны со стрелами; на голове у других красовались круглые армейские шлемы. Были и те, у кого на поясе висели мечи; несколько человек держали в руках алебарды и пики — наверняка они раздобыли все это в захваченных помещичьих особняках или же в церковных подвалах. Оружие для военных отрядов хранилось в церквях с тех пор, как Англия вступила в войну с Шотландией и Францией. Вне всякого сомнения, предполагалось, что в случае необходимости это оружие как раз и попадет в руки крестьян и ремесленников. Да вот только вместо того, чтобы идти на войну, эти самые люди решили изменить порядки в собственной стране.

У присоединившихся к нам повстанцев имелась своя повозка, на которой лежала туша убитого оленя.

Предводитель отряда обменялся с Кеттом приветствиями.

— Мы только что были в Пастонхолле! — сообщил он. — Уничтожили изгородь вокруг огромного парка. Но мои парни умеют не только ломать заборы, но и стрелять. Поглядите, какого оленя они завалили! Сегодня вечером мы поужинаем на славу!

Слова его были встречены радостными криками.

— Идите с нами, друзья! В Ваймондхеме будем ужинать вместе! У нас тоже есть что поджарить!

— Мы ведь правильно сделали, что сломали забор вокруг парка? — спросил главарь у Кетта. — Парки, как и пастбища, лишают простых людей земли.

— Конечно, вы поступили правильно, — кивнул Кетт. — Присоединяйтесь к нам. А повозка пусть едет позади наших телег.

Про себя я отметил, что главенство Кетта, судя по всему, уже признано всеми мятежниками. Когда повозка проезжала мимо меня, я взглянул на безжизненно мотавшуюся голову убитого оленя, украшенную едва пробившимися рожками, и неожиданно ощутил приступ тошноты. Долговязый детина, идущий рядом со мной, заметил это.

— Что, мастер крючкотвор, воротит от вида крови? — ухмыльнулся он.

Я счел за благо не отвечать, однако он продолжил:

— Сам-то я плотник, живу в деревне поблизости от Бесторпа. Есть у меня корова и пара свиней, и до прошлого года они знай себе паслись на общинном пастбище. А теперь землевладелец огородил это пастбище для своих овец, и наша скотина осталась без травки. На хороший урожай в этом году, сам понимаешь, рассчитывать нечего. Так что если мы не наведем порядок, то без скотины зимой передохнем с голоду. — Провожатый нагнулся к моему уху и прошептал: — Некоторые из наших парней хотят разделаться с тобой и твоими приятелями в точности так, как эти ребята разделались с оленем. — Он тряхнул головой и сжал рукоять своего ножа.

Я хранил упорное молчание.

Улицы Ваймондхема были запружены народом еще сильнее, чем в ярмарочные дни. Судя по всему, здесь собралось более тысячи человек. На пустоши за городом по-прежнему стояли разноцветные палатки. Проходя по рыночной площади, я заглянул в распахнутые двери церкви и заметил, что весь пол там устлан соломенными тюфяками, предназначенными для ночлега. Во дворе бывшего монастыря теснились повозки, между которыми сновало множество людей. Среди тех, кто захватил нас в плен, преобладали зеленые юнцы, но многие повстанцы, стекавшиеся в город, были далеко не молоды; несколько седовласых стариков, судя по выправке бывших солдат, регулировали людские потоки, разводя их по разным улицам. Мимо нас проехала повозка, груженная бочонками с элем. Люди, попадавшиеся навстречу, приветствовали отряд Кетта, размахивая в воздухе шапками. Некоторые, заметив среди повстанцев джентльменов со связанными руками, принимались пронзительно улюлюкать, а то и кидать в нас гнилыми овощами. Кочан капусты, пущенный чьей-то меткой рукой, едва не сбил с ног старшего сына Фловердью. Увидев это, Кетт вскинул руку.

— Прекратите! — крикнул он. — Мы поступим с этими джентльменами так, как они того заслужили! Но мы будем судить их по справедливости, именем короля! — Оглянувшись назад, на своих сподвижников, он скомандовал: — Ждите здесь!

Голос его был исполнен такой властности, что все послушно замерли на месте.

Откуда ни возьмись появился брат Роберта, мясник Уильям Кетт. Роберт свесился с лошади, и оба принялись что-то горячо обсуждать. Какой-то человек, выйдя из толпы, приблизился к нам. Это был Майкл Воувелл. Он узнал меня, и глаза его буквально полезли на лоб от удивления.

— Мастер Шардлейк! Что случилось?

— Как видите, меня и моих друзей взяли в плен. Мы были с деловым визитом у адвоката Фловердью, когда туда нагрянули мастер Кетт и его люди. Эти два мальчика — сыновья Фловердью. Ему самому удалось бежать.

— А по какому делу вы к нему ездили? — нахмурился Воувелл.

— Он незаконно выселил из дома Изабеллу Болейн. В эту историю замешан также Гэвин Рейнольдс, ваш бывший хозяин, — сообщил я. И добавил с невеселой усмешкой: — А я вот ничуть не удивлен, встретив вас здесь.

— Что вы имеете в виду? — с подозрением взглянув на меня, спросил Воувелл.

— Несколько недель назад, в Норидже, мы с друзьями ужинали в трактире «Голубой кабан». Проходя по саду, я случайно увидел за столом вас, Эдварда Брауна и еще одного человека, которого вы называли Майлс. Вы говорили о скором восстании в Эттлборо.

Изумлению Воувелла не было границ.

— И вы ничего никому не сказали?

— Я не имею привычки вмешиваться в чужие дела. К тому же Эдвард Браун и его жена — мои давние друзья. Кстати, Эдвард тоже здесь?

Воувелл вперил в меня пронзительный взгляд, словно пытаясь прочесть мои мысли, и лишь потом ответил:

— Нет. Браун в Норидже. — Помолчав, он сказал: — Я поговорю с Кеттом.