— Миссис Болейн сняла обручальное кольцо с пальца, однако продолжала его хранить.

— Да, все эти годы оно пролежало в деревянной шкатулке. Собираясь сюда, я взял его с собой — ведь это единственная вещь, которая от нее осталась. Уж не знаю, почему Эдит его хранила. Впрочем, продать кольцо с такой надписью внутри вряд ли было возможно.

— Мы надеемся в конце концов найти убийцу, — заявил я. — Правда, пока что подозреваемых у нас слишком много.

Питер судорожно сглотнул, по щекам его вновь поползли слезы.

— Когда найдете преступника, непременно сообщите мне, кто он. А до той поры прошу: оставьте меня в покое. Каждый день я пытаюсь забыть о горестях и потерях, которые выпали на мою долю. Каждый день стараюсь поверить в новую, справедливую жизнь, где подобным несчастьям не будет места.

Я сидел на своей любимой кочке на склоне, с которого открывался вид на Норидж. Светило солнце, что в последнее время было редкостью: из-за постоянных дождей часть армии Кетта переместилась в город. Солдаты расположились в церквях и кафедральном соборе, вызвав тем негодование благочестивых горожан. Было семнадцатое августа; прошло десять дней с тех пор, как я узнал от Питера Боуна, где Эдит провела последние девять лет своей жизни.

Почти все эти дни я предавался безделью. Кетт решил не устраивать более судов над джентльменами; те из них, кто согласился сотрудничать с повстанцами, получили свободу, прочие же оставались в заключении. Дела, которые мы рассматривали под Дубом реформации, исчерпывались редкими случаями воровства и пьяных драк. Теперь, когда у меня появился досуг, я осознал, в сколь сильном напряжении пребывал прежде. Получив возможность отдохнуть, я посвящал немалую часть свободного времени сну. Что касается моих друзей, то Николас вместе с Саймоном ухаживал за лошадьми и, кажется, ничего не имел против этого занятия. Рана на руке у Нетти почти зажила, и парень заметно повеселел. Более всего меня тревожил Барак. Он по-прежнему работал писцом, ведя подсчеты и составляя описи провизии и прочих необходимых товаров, доставляемых из Нориджа. Однако дел у него тоже поубавилось, и теперь Джек часами слонялся по лагерю, наблюдая за военными учениями и собирая сплетни; я замечал также, что от скуки он вновь пристрастился к выпивке. Несомненно, бедняга изнывал от беспокойства за Тамазин и детей, о которых не получал никаких вестей.

Любуясь панорамой города, я вновь и вновь мысленно возвращался к судьбе Эдит Болейн. Исходя из соображений здравого смысла, потерпев неудачу в Хатфилде, она должна была вернуться в Норидж, к Питеру Боуну. Но на обратном пути кто-то убил ее, и пока я ни на йоту не продвинулся в поисках убийцы. Близнецы, Чаури, Изабелла, сам Болейн, у которого отсутствовало хоть сколько-нибудь убедительное алиби… Список подозреваемых был достаточно велик; к тому же нельзя забывать о Саутвелле и Фловердью, ведь оба они были не прочь завладеть Бриквеллом.

Потом мысли мои обратились к другой загадке, имевшей ко мне самое непосредственное отношение. Кто выдал властям семью капитана Майлса, скрывавшуюся в Лондоне? Быть может, человек, который их выследил, тоже жил в столице? Я все больше склонялся именно к этой версии. Сам я не ощущал, что на мне лежит груз серьезных подозрений, и не замечал за собой слежки. Тем не менее Тоби Локвуд, который с каждым днем вел себя все более непредсказуемо, Эдвард Браун, Майкл Воувелл, Питер Боун и бедный Гектор Джонсон, старый солдат, погибший в бою, по-прежнему оставались в числе подозреваемых. Однако мне трудно было поверить, что кто-то из них совершил предательство. Локвуда я не видел с тех пор, как показал ему кольцо Эдит, ныне лежавшее у меня в кошельке. По слухам, он вместе с другими повстанцами валил деревья в Торпском лесу. Несомненно, утрата высокого положения, которое Тоби занимал в лагере, больно ударила по его самолюбию. Полагаю, обуревавшую его ярость Локвуд вымещал на деревьях, нанося им сокрушительные удары топором.

Я обещал Питеру Боуну, что передам услышанное от него лишь нескольким сугубо заинтересованным лицам. К числу этих лиц относился и мастер Пэрри; я понимал, что, узнав, где скрывалась Эдит, он прекратит бессмысленные розыски в Хатфилде. В письме, адресованном ему, я сообщил обо всем, что мне удалось выяснить; упомянул я и о том, что нахожусь в повстанческом лагере на положении пленника, которого, впрочем, содержат со всеми возможными в походных условиях удобствами. Закончив письмо, я обратился к Роберту Кетту с просьбой прочесть мое послание лично, а затем отправить адресату нераспечатанным. В случае если бы письмо мое было прочитано клерком, ответственным за проверку корреспонденции, визит Эдит к леди Елизавете, скорее всего, получил бы огласку. Вполне вероятно, что по Норфолку поползли бы слухи и сплетни; иными словами, могло произойти именно то, против чего меня предостерегал мастер Пэрри.

Прочтя письмо, которое я собственноручно доставил в церковь Святого Михаила, Кетт присвистнул от удивления. Впрочем, одна фраза заставила его нахмуриться.

— Вот уж не думал, что вы считаете себя нашим пленником, — процедил он; глядя на него, я заметил, что морщины, бороздившие лицо капитана, в последнее время стали глубже, а выражение тревоги и озабоченности, казалось, застыло в его глазах навсегда. — Вы же добровольно принесли клятву служить нам.

Откровенно говоря, я предвидел, что фраза эта вызовет его неудовольствие. И пояснил:

— Вы сами понимаете, мастер Пэрри и леди Елизавета будут весьма неприятно поражены, узнав, что я остался в лагере добровольно.

Кетт, по обыкновению, принялся сверлить меня глазами, словно желая проникнуть в душу.

— Предпочитаете не сжигать за собой мосты и сохранить расположение леди Елизаветы?

— Не стану скрывать, да. Возможно, ее поддержка и покровительство окажутся мне отнюдь не лишними.

— Если мы победим, вы сможете вновь поступить на службу в Палату прошений и помогать бедным людям добиваться справедливости, — заметил Кетт. — Полагаю, многие захотят исправить беззакония, творимые землевладельцами, и в суд хлынет лавина исков.

— Скажу откровенно, сам я тоже предпочел бы вернуться в Палату прошений. Но пока Ричард Рич занимает пост лорд-канцлера, он ни за что не позволит мне служить там.

В памяти у меня всплыл тот кошмарный январский день, когда, войдя в контору Пэрри, я застал там ожидавшего меня Рича.

— Возможно, одержав победу, мы сумеем избавиться от сэра Ричарда, — заявил Кетт.

— Хотелось бы на это надеяться. Но вы совершенно правы: я предпочитаю не сжигать за собой мосты.

— И все-таки вычеркните слово «пленник», — распорядился Роберт. — Просто напишите, что находитесь сейчас в лагере.

Поколебавшись несколько мгновений, я взял перо, которое протянул мне Роберт, и зачеркнул неугодное ему слово так жирно, что прочесть его не было никакой возможности. Капитан удовлетворенно кивнул и присыпал свежие чернила песком.

— Письмо будет отправлено в Хатфилд нераспечатанным, — заверил он меня. — С одним из моих надежных курьеров.

Имелось еще два человека, весьма заинтересованных в любых сведениях относительно судьбы Эдит; то были Джон и Изабелла Болейн. На следующий день после разговора с Питером Боуном я, в сопровождении Николаса, отправился к ним в тюрьму. По дороге, ставшей нам хорошо знакомой, мы спустились с холма, миновав руины сторожевой башни, вошли в городские ворота и по булыжной мостовой, с которой уже исчезли следы крови, двинулись в сторону замка. Прохожих на улицах Нориджа было не много: зажиточные люди имели удрученный и обеспокоенный вид; бедняки, напротив, держались уверенно и даже гордо. На городских стенах несли караул солдаты армии Кетта.

Во внутреннем дворе Нориджского замка было не так оживленно, как в прошлый раз; впрочем, стоило войти, как в ноздри нам ударила нестерпимая вонь, говорившая о том, что тюрьма полна под завязку. Камера Джона Болейна, просторная, светлая, хорошо обставленная и согретая присутствием Изабеллы, казалась уютным островком в этом мире тоски и уныния. Супруги, судя по всему, были довольны и счастливы. Передавая им рассказ Питера Боуна, я внимательно наблюдал за обоими; изумление, отразившееся на их лицах, показалось мне вполне искренним.