— Буду рад всячески вам содействовать, сэр.

— Прежде всего я хотел бы поговорить с коронером, который расследовал убийство Эдит Болейн. Где его можно найти?

— В городской ратуше. Коронеры, как и судьи, должны присутствовать на заседаниях выездной сессии суда.

— Превосходно. И напоследок еще одна просьба. Два года назад служанка, проработавшая у меня несколько лет, вышла замуж и перебралась в Норидж. Девушку зовут Джозефина, а ее мужа — Эдвард Браун. Он был в услужении у пожилого барристера по имени Питер Хеннинг. Когда Хеннинг отошел от дел, они с женой решили вернуться в Норидж, откуда оба родом. Эдварду и Джозефине пожилая чета предложила сопровождать их в качестве слуг. Я был очень привязан к Джозефине. Когда-то я помог этой девушке выпутаться из одной неприятной переделки и радовался, что она нашла свое счастье. Кстати, и она, и Эдвард — оба круглые сироты.

Я рассказал Тоби о последнем письме Джозефины, в ответ на которое послал ей денег, и о том, что с тех пор она более не подавала о себе вестей. Завершив рассказ, я сообщил Локвуду ее адрес.

— Значит, она живет в Косни… Так простые люди называют Кослани, — с озабоченным видом пробормотал он. — Квартал самый что ни на есть захудалый. Сомневаюсь, что там поселился барристер, пусть даже удалившийся от дел. Возможно, старик уже покинул этот бренный мир.

— Не исключено. Если Эдвард и Джозефина бедствуют, я должен им помочь.

— Постараюсь выяснить, что с ними произошло, — кивнул Локвуд и при этом многозначительно прищурился.

Я догадался, какой оборот приняли его мысли, и резко бросил:

— Джозефина — всего лишь моя бывшая служанка, и ничего больше.

— Разумеется, сэр, — улыбнулся Локвуд. — Когда мне следует быть у вас завтра?

— В шесть часов утра. Позавтракать, если хотите, можете с нами.

— Удачного вам вечера, сэр, и да хранит вас Господь.

С этими словами он встал, поклонился и вышел из комнаты своей твердой уверенной походкой.

Я вздохнул и, опираясь на палку, отправился на поиски слуги, который мог бы проводить меня в комнату. Слова Тоби о том, что даже светлым июньским вечером путешествующим джентльменам не следует разгуливать по Нориджу в одиночестве, заронили в мою душу семена тревоги; я решил попросить Николаса составить мне компанию.

Путешествие верхом оказалось более мучительным, чем я соглашался признать, и, растянувшись наконец на пуховой перине, я испытал истинное наслаждение. Лежа на широкой удобной кровати под балдахином, я смотрел в окно, на церковь, стоявшую на углу Элм-Хилл, и на вяз, покрытый бледно-зеленой листвой. Лежать, бесспорно, было куда приятнее, чем сидеть в седле, однако последствия долгой верховой езды не могли пройти быстро; боль между лопатками никак не унималась.

Несколько лет назад, когда я повредил спину, мой друг Гай научил меня нескольким физическим упражнениям. Например, он советовал мне подложить под больное место нечто вроде свернутого из ткани валика и, лежа на спине, закинуть руки за голову. Постель была слишком мягкой для подобного упражнения, поэтому я не без труда растянулся на полу, пристроил валик на уровне лопаток и, пыхтя от напряжения, осторожно закинул руки за голову и замер.

В течение нескольких мгновений я ничего не чувствовал, но внезапно раздался громкий хруст. Охнув от испуга, я потихоньку перевалился на бок и встал. Вопреки собственным ожиданиям я не только не навредил себе, но, напротив, почувствовал облегчение.

— То, что нас не убивает, способно нас излечить, — пробормотал я и, снова устроившись на кровати, мысленно поблагодарил своего друга.

Некоторое время я лежал, погруженный в легкую дремоту; но вот удлинившаяся тень вяза подсказала мне, что настало время подниматься и отправляться на встречу с Бараком. Захватив с собой палку, я вышел из комнаты, намереваясь отыскать Николаса.

Над городом стояли теплые июньские сумерки. Благодаря палке я шагал довольно уверенно. Покинув постоялый двор, мы оказались на площади Тумлэнд. С трех сторон ее стояли добротные новые дома, в большинстве своем трехэтажные, фасады их были выкрашены в яркие цвета, перед каждым за решетчатой оградой зеленел небольшой садик. С четвертой стороны тянулась стена, отделявшая от площади церковь. Высокие, украшенные резьбой и изысканной росписью ворота в этот вечерний час были закрыты, как и две массивные двери по обеим сторонам от них. Величественный старинный храм, возвышавшийся за стеной, подобно Нориджскому замку, был сложен из известняка; его заостренный каменный шпиль устремлялся в темнеющие небеса. На улице то и дело встречались прохожие, судя по одежде слуги и лавочники. На углу стояли стражники с дубинками, в мундирах, на которых красовался городской герб: красный щит с изображением замка в верхней части и льва — в нижней. К одному из домов подъехала повозка, на которой лежали здоровенная говяжья туша и несколько ощипанных гусей; двое слуг в фартуках распахнули ворота, пропуская ее во двор.

— Кто-то задумал дать грандиозный обед, — заметил Николас. — Похоже, жить в Норидже не так уж плохо.

— Тому, у кого есть деньги, — добавил я.

Локвуд снабдил меня планом, нарисованным, впрочем, довольно грубо; покинув площадь, мы двинулись по оживленной улице, носившей, согласно схеме, название Холм-стрит. Вдоль одной ее стороны тянулась стена, ограждавшая территорию, которая прилегала к собору. Изредка попадались прохожие, в большинстве своем торговцы с корзинами; встретилась нам и повозка, груженная кудрявой шерстью местных овец. Как и повсюду в городе, здесь было полно одетых в лохмотья бедняков; внимание наше привлек человек в железном ошейнике, свидетельствующем о том, что он незаконно занимался попрошайничеством; богатая наша одежда притягивала жадные взгляды, однако, заметив меч, висевший на поясе у Николаса, прохожие поспешно отводили глаза.

— Как ваша спина, сэр? — осведомился Николас.

— Отдых пошел мне на пользу, — ответил я. — Отдых и упражнение, которому научил меня Гай. Но признаюсь откровенно, мысль о том, что вскоре придется вновь сесть на лошадь, не внушает мне особого восторга.

Перед нами вновь вырос силуэт огромной церкви. Дома вокруг были значительно меньше, чем на площади Тумлэнд, но по-прежнему отличались добротностью; за многими из них зеленели сады. Неожиданно улица совершила резкий поворот; теперь глухие стены тянулись по обеим ее сторонам. За одной из этих стен виднелась большая церковь прямоугольной формы; на плане Локвуда церковь значилась как «Большой госпиталь». Деревянные резные ворота вели в окруженный строениями двор; судя по всему, прежде тут располагался монастырь. С десяток нищих, как мужчин, так и женщин, сидели по обеим сторонам ворот с плошками для сбора милостыни на коленях. Завидев нас, они принялись на разные голоса взывать к нашему милосердию. Какой-то старик с изрытым оспинами лицом, поднявшись на ноги, тянул ко мне свою плошку.

— Я чуть жив от голода, сэр! — причитал он. — Не проходите мимо, совершите доброе дело!

Николас уже протянул руку, намереваясь оттолкнуть его, но я вытащил кошелек и протянул бедолаге шестипенсовик. Все прочие немедленно повскакали на ноги и устремились к нам. Николас бесцеремонно схватил меня за руку и потащил прочь.

— Ты обращаешься со мной как с пустым мешком! — посетовал я, когда мы оказались на безопасном расстоянии от попрошаек.

— Да они бы оставили от вас мокрое место!

— Вот и проявляй после этого христианское милосердие! — вздохнул я.

Таверна «Голубой кабан» располагалась неподалеку от большого каменного моста, переброшенного через реку, оба берега которой поросли плакучими ивами; около сторожевой башни у моста прохаживались часовые. За рекой виднелся высокий голый холм, на вершине которого можно было разглядеть один-единственный дом.

— Во время разговора глаз с меня не своди и, когда я кивну, скажи, что тебе приспичило в нужник, — распорядился я. — Мне надо кое-что обсудить наедине с Джеком.