— А вот, кстати, и он.

Николас указал на столики, стоявшие в саду трактира. Сидевшие за ними посетители, судя по холщовым блузам и кожаным курткам, принадлежали к сословию ремесленников.

Барак расположился чуть в стороне, перед ним стояла кружка эля. Отблески закатного солнца играли на его железной руке, мирно лежавшей на столе.

Завидев нас, он просиял от радости, встал и сделал несколько шагов нам навстречу. Я отметил, что за последнее время Джек заметно потолстел.

— Ну что, как вы устроились? — спросил он. — Богом клянусь, Николас, тебя и не узнать! Похоже, ты продолжаешь расти, юный балбес!

— Как твои дела, Джек? — спросил Николас.

— Откровенно говоря, я был счастлив вырваться из Лондона! — воскликнул Барак.

Однако, пристально взглянув на своего старого друга, я различил в его взгляде печаль и усталость, не свойственные ему прежде.

— Пойду принесу пива, — сказал Николас.

— Не откажусь еще от одной кружки! — жизнерадостно заявил Барак.

Овертон скрылся в трактире, а я опустился на стул рядом с Джеком и осведомился:

— Как продвигаются дела, которые привели тебя в Норидж?

— Как всегда, успешно. Вечерами ошиваюсь в тавернах, слушаю разговоры и мотаю себе на ус все, что нужно мотать. Судьи уверены: нельзя устраивать в городе выездную сессию, не разузнав прежде, какие настроения здесь царят. — Губы его тронула саркастическая усмешка. — А я пользуюсь репутацией человека, поднаторевшего в подобных дознаниях еще во времена лорда Кромвеля. Еще одна моя задача — ненавязчиво проследить, чтобы здешний шериф назначил присяжными подходящих людей. Правда, на этот раз мне придется якшаться с его помощником. Сам сэр Николас Л’Эстранже изволил отбыть в Сомерсет.

— Ну и какие же настроения царят в Норидже?

— Если говорить коротко, скверные. — Барак понизил голос. — В городе куча бродяг, пришедших сюда из деревень, работы на всех не хватает, люди терпят нужду, что, как вы понимаете, не делает их добрее. Прежде в честь прибытия судей здесь закатывали грандиозный праздник, а в этом году решили ограничиться лишь скромным обедом. Городские власти не хотят подливать масла в огонь. Понимают, что пышное празднество разозлит народ еще сильнее.

— Значит, того и гляди здесь вспыхнут беспорядки?

— Очень может быть, — кивнул Барак. — Во всех городах, где мы успевали побывать, обстановка паршивая, но здесь хуже всего.

Вернулся Николас с тремя кружками пива; мы выпили за здоровье друг друга.

— Джек, мне нужно кое-что выяснить, — начал я. — Когда будут слушаться уголовные дела? Как обычно, в начале сессии?

— Нет, — покачал головой Барак. — В этот раз лишь на третий день. Вначале судьи хотят разобрать пару крупных земельных тяжб. А слушание криминальных дел назначено на двадцатое июня.

— Значит, в нашем распоряжении целая неделя, — сказал Николас. — Больше, чем мы ожидали.

— Как я догадываюсь, вы намерены расследовать какое-то уголовное дельце? — спросил Барак, с любопытством переводя взгляд с меня на Овертона.

— Да, — кивнул я. — Дело Джона Болейна, обвиняемого в убийстве собственной жены. Ты что-нибудь слышал о нем?

— А как же. В судейских кругах это убийство вызывает определенный интерес — из-за фамилии подсудимого, разумеется. Ну и плюс еще эти жуткие подробности. От них просто мурашки по коже.

— Это еще мягко сказано.

Я поведал Джеку все, что мне было известно об обстоятельствах преступления, и о том особом внимании, которое проявила к этому делу леди Елизавета; упомянул я и о Тоби Локвуде, приехавшем с нами в Норидж. Единственным, что я утаил, был визит Эдит Болейн в Хатфилд. Когда я закончил рассказ, Барак некоторое время молчал, не сводя с меня прищуренных глаз.

— Мне казалось, сэр, что вы решили больше никогда не ввязываться в политику, — изрек он наконец.

— Но это дело не имеет ни малейшего отношения к политике, — возразил я. — Леди Елизавета желает лишь, чтобы расследование провели добросовестно, а вердикт, вынесенный присяжными, был справедливым.

— Возможно, к большой государственной политике это дело отношения и не имеет, но вот зато политики местной касается самым непосредственным образом, — заявил Барак. — Я уже успел выяснить, что фамилия Болейн не возбуждает здесь особых симпатий. Да и то, что Джон Болейн поселил в своем доме служанку из таверны, отнюдь не пришлось местному дворянству по нраву.

— Да, я тоже об этом слышал.

— Вы полагаете, он невиновен? — спросил Барак, буравя меня взглядом.

— Пока не знаю. Моя задача — выяснить это до начала суда, а потом добиться справедливого решения.

— Как ты считаешь, присяжные будут беспристрастны? — обратился к Джеку Николас.

— Вряд ли, — пожал плечами Барак. — Как я уже говорил, сама фамилия Болейн возбуждает в Норфолке неприязнь. И судьи заранее настроены на обвинительный вердикт. Надо сказать, приговоры год от года становятся все суровее — подозреваю, виной тому кальвинисты, которые получили теперь слишком много власти.

— Помню, ты упомянул, что один из судей отличается особой суровостью, — заметил я. — Судья Катчет, не так ли?

— Да уж, дай ему волю, он бы всех отправил на виселицу, — кивнул Барак. — Другой судья, Рейнберд, более мирного нрава. Со всеми приветлив, без конца улыбается. Иногда кажется, будто он спит на ходу, но на самом деле это не так. Он чертовски наблюдателен и умеет держать нос по ветру. Он тоже может проявить суровость, если сочтет нужным, но до Катчета ему далеко. В общем, во время выездных сессий они уравновешивают друг друга.

— Послушать тебя, так ты не слишком жалуешь судей, — усмехнулся Николас.

— Ты прав, старина, — вздохнул Барак, откидываясь на спинку стула. — Я их не жалую. Видел бы ты, с какой помпой они въезжают в очередной город: красуются на конях в своих красных мантиях, которые в народе называют кровавыми, а вокруг полно вооруженных стражников… А потом второпях пролистывают запутанные дела, не вникая в подробности. Они всегда спешат, так как до смерти боятся подхватить тюремную лихорадку. Быстренько вынесут несколько смертных приговоров и, прежде чем осужденных вздернут на виселицу, двинут в другой город. В гражданские дела они тоже вникать не желают. В прошлом году некий землевладелец затеял тяжбу против слепой вдовы с пятью детьми. Муж ее был арендатором, и после его смерти помещик решил прогнать вдову с детьми прочь, так как вести хозяйство на ферме они не в состоянии. Разумеется, исход тяжбы был предрешен. Суд решил, что вдова не сможет вносить землевладельцу арендную плату и, следовательно, он имеет полное право вышвырнуть ее с ребятишками на улицу. То есть закон всецело на стороне этой канальи.

— Увы, это так, — кивнул я.

— Печально, — проронил Николас.

— Не ожидал от тебя такого, Ник! — удивился Барак. — Я думал, ты всегда защищаешь богатых.

— Не всегда. Когда речь идет о столь вопиющей несправедливости…

— Сейчас настали такие времена, что справедливости не дождешься, — с горечью перебил Барак. — Беднякам платят за их труд деньгами, которые с каждым днем становятся все дешевле. Молодых крепких парней забирают в солдаты и отправляют на эту безумную войну с Шотландией.

— О, я гляжу, ты тоже стал поборником всеобщего благоденствия, — улыбнулся я.

— Просто я вижу, что творится вокруг, — пожал плечами Барак. Два года назад я был здесь, в Норидже, на зимней выездной сессии. Бог свидетель, с тех пор жизнь тут стала еще хуже. Люди жалеют о временах короля Генриха. Пока нами правил этот старый хрыч, каждый хотя бы знал, на что можно рассчитывать.

— Каждый знал, что сидит по уши в дерьме, вот тебе и весь расчет, — вставил Николас.

— Думаю, что скоро пошлю к чертям эту волынку с выездными сессиями, — вздохнул Барак. — Уж лучше работать с лондонскими адвокатами. — Просветлев лицом, он добавил с улыбкой: — Представьте себе, я научился писать левой рукой. Каракули, конечно, выходят ужасные, но их вполне можно прочесть. Так что я снова могу записывать показания свидетелей.