— О, городские жители здорово наживаются на этой ярмарке и театральном представлении, — бросил Фловердью. — Торговля иногда идет до самого утра. Что касается пьесы, представленной в этом году, то, насколько мне известно, она проникнута духом папизма. Правда, авторы постарались это скрыть, сделав героем ее Томаса Бекета.

— Некоторые фразы, произнесенные со сцены, звучали весьма смело, — заметил Николас.

— Вот как? — В глазах Фловердью вспыхнули настороженные огоньки. — Было бы неплохо достать текст пьесы. Возможно, он заинтересует епископа Рагге. Кстати, вы видели церковь в центре города? Прежде она принадлежала монастырю, но горожане ее выкупили. По их мнению, все монастырское имущество без исключения должно было перейти в собственность прихода. Представьте себе, они написали лорду Кромвелю, и тот удовлетворил их притязания. — В голосе Фловердью звучала нескрываемая досада. — Вот уже несколько лет эти болваны не дают мне спокойно жить. Братья Кетт и прочий сброд. Мясники и дубильщики кожи, которые прикупили земли и теперь слишком много о себе воображают. Только и знают, что настраивать народ против королевских чиновников. Пастбищ у Роберта Кетта наверняка не меньше, чем у меня, — добавил он с горечью. — Деньги теперь можно заработать только на овечьей шерсти.

— Я видел у лавки мясника высоченного здоровяка с седой бородой. Полагаю, это и есть Уильям Кетт?

— Он самый. Продувная бестия, каких мало. Но его братец Роберт еще хуже, — возвысил голос Фловердью. Предмет разговора, несомненно, волновал его. — Однако, клянусь, недалек тот день, когда я разделаюсь с ними обоими! — пообещал он и яростно проткнул вилкой кусок свинины, лежавший у него на тарелке.

После ужина Фловердью предложил сыграть в карты, но мы отказались, сославшись на усталость и желание лечь пораньше. Барака, как сообщил Фловердью, разместили в помещениях для слуг. На мягкой пуховой перине я спал крепко и проснулся поздно; солнечные лучи уже вовсю били в окна. Хозяева успели позавтракать, однако слуга подал нам перекусить. Фловердью не показывался. Увидав его жену, я поблагодарил ее за гостеприимство и сообщил, что нам пора уезжать. Против этого миссис Фловердью, как и следовало ожидать, не возражала. Слуге дано было распоряжение позвать Барака и привести наших лошадей. Наконец хозяйка кликнула мужа, и тот появился в дверях своего кабинета.

— Благодарю вас за гостеприимство, сэр, но мы должны вас покинуть, — с поклоном изрек я.

— Надеюсь, вы хорошо спали.

На губах Фловердью играла любезная улыбка, но взгляд был холоден как лед. Наверное, показное дружелюбие изрядно утомило его, догадался я, и он рад, что скоро надобность изображать из себя радушного хозяина отпадет.

— Прежде чем вы уедете, я хотел бы перемолвиться с вами парой слов, — заявил он. — Наедине.

Бросив взгляд в сторону Николаса, он указал на двери своего кабинета.

Я неохотно кивнул, ибо не питал к Фловердью ни малейшего доверия. Однако делать было нечего, и я последовал за ним. Остановившись у письменного стола, он оперся на него руками, глубоко вздохнул и произнес:

— Мастер Шардлейк, я сознаю, что совершил ошибку, самолично изготовив документ о выселении Изабеллы Хит из дома. Но… — он покачал головой, — как я уже говорил вам, сэр Ричард Саутвелл не тот человек, воле которого легко противиться. То же самое можно сказать и про мастера Гэвина Рейнольдса. Если бы вы жили в Норфолке, мне не было бы нужды объяснять вам это.

— Тем не менее мы с вами пришли к обоюдному соглашению, и я надеюсь, вы не отступитесь от своих слов.

Фловердью вновь растянул губы в улыбке:

— Сержант Шардлейк, благодаря своим неустанным трудам я стал довольно богатым человеком. Если вы согласитесь вернуть мне документ и не станете возражать против выселения Изабеллы, я готов выдать вам тридцать соверенов.

У меня аж глаза на лоб полезли от изумления. Сумма была огромной, хотя, вне всякого сомнения, по сравнению с состоянием Фловердью не столь уж значительной.

— Полновесными золотыми монетами, никакого обесцененного серебра, — добавил он.

— Сержант Фловердью, избрав стезю законника, я дал себе два обещания, — негромко отчеканил я. — Первое — ни при каких обстоятельствах не поддаваться на шантаж. Второе — не брать взяток.

Фловердью опустил веки и покачал головой с сокрушенным видом человека, столкнувшегося с непроходимой глупостью.

— Хорошо, пусть Изабелла остается в Бриквелле. Я заплачу двадцать соверенов за один лишь документ, — произнес он. — Вы сами знаете, какие серьезные неприятности меня ждут, если об этой бумаге станет известно в коллегии адвокатов.

— Я не могу вернуть вам документ, — покачал я головой. — Он служит залогом того, что вы не отступите от нашего соглашения.

Фловердью метнул на меня злобный взгляд. Вне всякого сомнения, проклятия и ругательства так и рвались у него с языка, но он изо всех сил сдерживался, понимая, что от них не будет никакого толку.

— Надеюсь, никому из нас не придется сожалеть о содеянном, — процедил хозяин кабинета, устало покачав головой.

Я отвесил поклон, давая понять, что разговор закончен, повернулся и вышел вон.

Выйдя на крыльцо, я с радостью убедился, что лошади уже оседланы. Барак и Николас, держа их под уздцы, ожидали моего появления. Из деревни долетал звон церковных колоколов. Я недоуменно сдвинул брови: сегодня был понедельник, а не воскресенье.

Фловердью и его жена, стоя в дверях, неотрывно смотрели на нас. Едва мы сели в седла, как раздался цокот копыт и во двор стремительным галопом ворвался жеребец, на котором сидел управляющий Глэпторн с багровым от волнения лицом. Спешившись, он тяжело перевел дух и устремился к хозяину:

— Мастер Фловердью!

— Что случилось? — сурово вопросил тот.

— Подстрекатели! После закрытия ярмарки они разбрелись по всем деревням, подговаривая людей к бунту. Добрая половина мужчин в деревне вышла на площадь. Они вооружены вилами, луками и стрелами. Завидев меня, принялись изрыгать ругательства. Вы слышали церковные колокола? Это сигнал к мятежу. Скоро зажгутся сигнальные огни. Люди выходят на дороги, они тянутся в Ваймондхем со всех сторон. Сотни людей! Деревенские сказали, что мятежники уже отправились в Морли, разрушать изгороди на пастбищах. Совсем скоро, сэр, настанет наш черед!

На несколько мгновений все мы замерли, устремив взоры на Фловердью. Он стоял молча, с непроницаемым лицом. Жена его, побледнев, прижала к себе мальчиков, тоже выбежавших на крыльцо.

— Вы сказали, они сейчас в Морли? — наконец обрел дар речи Фловердью. — Джон Хобарт, насколько мне известно, отгородил под пастбище часть общинных земель. Разве это не так?

— Так, сэр, — ответил управляющий, сминая в руке шапку. — Но они утверждают, что вы тоже захватили общинные земли под свои пастбища. — Поколебавшись, он добавил: — Вне всякого сомнения, сэр, вам известно, что многие горожане настроены против вас.

— Ах, Джон! — с отчаянием в голосе воскликнула миссис Фловердью. — Я же говорила тебе, эти бесконечные распри с горожанами не доведут нас до добра!

— Замолчи, женщина! — рявкнул на нее супруг. — Можешь не сомневаться, я сумею приструнить этот сброд!

Приставив руку козырьком ко лбу, он устремил взгляд вдаль, на луга, где за плетеными изгородями мирно паслись овцы. Губы его искривились в отталкивающей улыбке.

— А разве Роберт Кетт не огородил под пастбища часть ваймондхемских общинных земель? — обратился он к своему управляющему.

— Отгородил, сэр, — ответил Глэпторн. — Но если мне позволено будет напомнить, он пользуется в городе симпатиями, в то время как вы…

— В то время как я возбуждаю ненависть, — с хриплым смехом закончил Фловердью. — Но мне на это ровным счетом наплевать. Нынче есть одно верное средство быстро завоевать симпатии, и средство сие называется деньги. Даже у деревенских болванов хватит ума не отрицать этого. Морли находится по другую сторону от Ваймондхема. На то, чтобы добраться туда, у бунтовщиков уйдет немало времени. Кстати, сколько их?