На вершине склона, с которого открывается вид на Норидж, стоял особняк в итальянском стиле, бывший дворец графа Суррея, прежде принадлежавший казненному вельможе. На момент начала восстания дворец был пуст, хотя, возможно, там проживало несколько слуг и смотрителей. Весьма символично, что это роскошное здание повстанцы превратили в склад и тюрьму, где содержали захваченных в плен норфолкских джентльменов. Свою штаб-квартиру Кетт устроил не во дворце, а в маленькой церкви Святого Михаила, расположенной неподалеку. Прежде эта церквушка являлась частью уничтоженного монастыря Святого Леонарда, на месте которого и был возведен дворец.
Среди руководства лагеря представители класса джентльменов отсутствовали. Повстанцы постоянно направляли в ближайшие деревни отряды, в задачу которых входило обеспечить Маусхолд провизией; нередко эти отряды брали в плен владельцев богатых имений. Их раздевали догола, избивали, всячески унижали, подвергали суду — но никогда не убивали. Судя по всему, повстанцы сознавали с самого начала: если их ожидает поражение, крупные землевладельцы выместят свой гнев на арендаторах. Можно сказать, что восстание относилось к числу авантюр, проходивших под лозунгом «Всё или ничего».
С первых дней мятежа лидерство Роберта Кетта было неоспоримо; в самом скором времени он сумел найти себе достойных доверия помощников. От каждой из 33 норфолкских сотен было избрано по два командира, хотя нам неизвестно, как именно осуществлялись выборы. Управленческая структура лагеря, вне всякого сомнения, повторяла государственную. В Норфолке от каждой сотни ежегодно выбирались два констебля, в обязанности которых входило сообщать суду обо всех беззакониях и правонарушениях. До нас дошли имена некоторых констеблей; часть их, подобно Кетту, принимала участие в разрешении серьезных конфликтов[114].
Объединение жителей той или иной сотни в один отряд, которое описано в «Мертвой земле», оказалось весьма эффективным управленческим приемом. Многие деревенские жители приносили с собой приходские знамена, благодаря которым люди могли найти в огромном лагере своих земляков; я не раз упоминаю об этих знаменах в своем романе.
Даже столь недоброжелательно настроенные хроникеры, как Сотертон и Невилл, не отрицают, что на протяжении всего существования лагеря в нем царили порядок и дисциплина, а вспышки насилия и жестокости были крайне редки. Кетт в полной мере проявил свои организаторские таланты. Публичные дебаты, богослужения, суды над джентльменами и правонарушителями проводились на просторной поляне, посреди которой стоял огромный древний дуб, получивший название Дуб реформации (название это имело двойное значение, подразумевавшее и церковные, и социальные реформы). Неподалеку от дуба повстанцы возвели крытый деревянный помост, высота которого составляла не менее шести футов. (В противном случае во время визита Мэтью Паркера, обличительная речь которого вызвала негодование жителей лагеря, повстанцы не смогли бы, стоя под помостом, колоть ступни епископа пиками.)[115] Возможно, под Дуб реформации доставлялись добытые продовольственными отрядами припасы, которые потом поступали на общий склад и распределялись в организованном порядке[116]. С деревянного помоста произносились пламенные речи; согласно Невиллу, выступая под знаменитым дубом, руководители лагеря призывали к порядку и терпению радикально настроенных повстанцев[117]. По крайней мере в первые недели существования лагеря возможность выступить предоставлялась также и противникам восстания.
На судебных процессах, которые устраивались под Дубом реформации, повстанцы решали, виновен ли тот или иной джентльмен в преступлениях против простых людей. В «Мертвой земле» я уделил немало внимания описаниям подобных судов, во время которых соблюдались существующие в ту пору нормы правосудия. Как я уже говорил, руководители лагеря во многом опирались на существующие социальные институты. Правда, присяжные отсутствовали, и вердикт о виновности или невиновности подсудимого выносился на основании всеобщего бурного обсуждения[118]. Несмотря на то что в некоторых случаях толпа громко требовала смерти подсудимого, никто не был казнен. Впрочем, нам известно о случаях жестокого избиения джентльменов; например, подобная участь постигла некоего Роберта Уортона, юриста, прославившегося своими злоупотреблениями[119]. Вне всякого сомнения, суды служили отличным средством, позволяющим толпе выпустить пар; при этом они давали возможность получить достоверные факты, свидетельствующие о беззакониях землевладельцев и чиновников.
Собрав несколько тысяч человек на холме, лишенном родников и источников питьевой воды, следовало безотлагательно решить проблему водоснабжения и продовольствия. Нельзя забывать, что середина лета, время перед новым урожаем, — это самый голодный период в году. Тем не менее церковные приходы, к которым принадлежали повстанцы, пытались обеспечить их провизией. В исследованиях часто упоминается, как церковные старосты из Северного Элмхэма присылали своим прихожанам, находившимся в лагере, рыбу, сливочное масло, хлеб и прочие припасы. К тому же они наняли для повстанцев пивовара, повара и работника, в обязанности которого входило жарить мясо на вертеле[120]. Несомненно, в лагере быстро возникла развитая инфраструктура — там имелась даже своя пивоварня.
Помимо провизии, которой снабжали повстанцев их сторонники, они и сами изымали продукты и скот в поместьях крупных землевладельцев. Судя по всему, опустошая богатые имения, мятежники давали волю обуревавшему их чувству мести. Согласно Сотертону, они реквизировали 3000 коров и 20 000 овец, множество оленей, пойманных в охотничьих парках, а также «лебедей, гусей и прочую птицу»; за каждую изъятую овцу они платили хозяину по пенни. Полагаю, от кроликов и голубей участники продовольственных отрядов тоже не отказывались. Невилл утверждает, что повстанцы использовали в пищу лишь отборные куски мяса, выбрасывая головы и внутренности[121].
Благодаря набегам на богатые поместья бунтовщики обеспечивали себя не только провизией, но и оружием, лошадьми, повозками и фуражом. Вскоре Кетт начал выпускать ордера за собственной подписью, в которых джентльменам во имя короля предписывалось поставлять жителям лагеря все необходимое[122]. Примечательно, что восставшим удалось захватить весьма значительное количество оружия, включая пушки. В некоторых случаях джентльменам выдавались расписки — очередное свидетельство того, что мятежники всячески подчеркивали свою лояльность по отношению к королю и соблюдали видимость законности.
Еще один пример того, насколько хорошо была организована жизнь на Маусхолдском холме, — чрезвычайно быстрое строительство жилья. В течение нескольких дней повстанцы проделали колоссальную работу, возведя невероятное количество деревянных домиков, в которых разместились все жители лагеря[123]. Полагаю, эти крохотные хижины выглядели примерно так, как это описано в романе «Мертвая земля». Источником древесины служит Торпский лес. Вне всякого сомнения, среди повстанцев было немало искусных плотников и прочих строительных рабочих, пустивших в ход свои навыки.
Быстрое решение проблемы жилья было чрезвычайно важным достижением. Пока неграмотные люди валили деревья и пилили доски, грамотные скрипели перьями: братья Кетт осознавали, что, если они намерены издавать собственные указы и постановления, им понадобится целый штат писцов и людей, сведущих в законах. Несомненно, Роберт и Уильям были далеко не единственными обитателями лагеря, владеющими грамотой, так что отыскать писцов не составило труда; что же касается законников, то, учитывая взаимную неприязнь, существующую между ними и простолюдинами, найти юриста, готового помогать мятежникам, было сложной задачей. Повстанцам удалось захватить в плен и принудить к сотрудничеству адвоката по имени Томас Годселв, однако он вскоре сбежал. В «Мертвой земле» роль советника по вопросам правосудия выполняет вымышленное лицо — придуманный мною персонаж Мэтью Шардлейк. Нет никаких свидетельств того, что у него имелся реальный прообраз.
