— Разумеется, капитан Кетт. Я вам чрезвычайно признателен.

Он что-то проворчал себе под нос, повернулся к столу и протянул мне листок с перечнем имен:

— Это те, кого мы будем судить сегодня. Скоро дойдет черед и до всех прочих.

Я пробежал список глазами. В нем содержалось четырнадцать имен, из них только три мне известны: Леонард Вайтерингтон, Джеральд и Барнабас Болейны.

— Несомненно, многие из тех, кто придет на суд, вдоволь натерпелись от обвиняемых, — вполголоса заметил Кетт. — Они будут требовать для них самого жестокого наказания. Я уже разъяснил людям, что все их претензии будут должным образом записаны и переданы членам комиссии. А сегодня нам предстоит решить, отпустить подсудимого на свободу или же оставить в заточении. Я надеюсь, вы поможете нам принять справедливое и законное решение.

— Вы намерены предоставить слово обвиняемым?

— Разумеется. Как и любому, кто пожелает выступить.

— А кто будет выносить приговор?

— Все собравшиеся.

— Насколько я понимаю, никаких присяжных не предусмотрено?

— А зачем они нам? — пожал плечами Кетт. — Для того чтобы удовлетворить гнев, живущий в сердцах людей, мы должны вынести приговор все вместе. Причем сделать это не откладывая. Уж конечно, мастер Шардлейк, вы присутствовали на множестве судебных заседаний, да и мне тоже довелось на них побывать. Несколько минут — и человека, укравшего поросенка, отправляют на виселицу. Мы обойдемся без смертных казней, хотя, возможно, и приговорим кого-нибудь к порке. Ваше дело — следить, чтобы обвиняемые понесли наказание за злодеяния, которые они действительно совершили. Мы никому не позволим просто сводить с ними счеты.

— Я понял, капитан Кетт. Могу я спросить, какая участь ожидает подсудимых, приговоренных к заключению?

— Мы передадим их членам комиссии или же представителям лорда-протектора. После того, как наши требования будут выполнены. А сейчас идемте. Народ уже собирается у Дуба реформации.

Пройдя около четверти мили, мы оказались в самом центре лагеря. Завидев Кетта, повстанцы срывали шапки и разражались приветственными возгласами. Он в ответ тоже снимал головной убор. На небольшой равнине было устроено стрельбище для лучников; несколько десятков молодых парней, здоровых и крепких, упражнялись здесь в стрельбе под руководством опытных солдат. Среди них я заметил Нетти.

Подойдя к старому развесистому дубу, одиноко возвышавшемуся среди множества пней, мы увидели, что вокруг уже собралась огромная толпа. Пришли даже несколько женщин, стоявших рядом со своими мужьями.

Дуб, которому явно было несколько сот лет, представлял собой поистине исключительный экземпляр. Никогда прежде мне не доводилось встречать такое огромное дерево — высота его составляла не меньше шестидесяти футов. Напротив дуба был возведен деревянный помост, достаточно высокий для того, чтобы даже те, кто стоял в задних рядах, могли видеть все происходящее. Деревянный навес защищал помост от палящего солнца. Сработано все было на славу, надежно и аккуратно. Навес украшали изображение английского герба, а также буквы «ER», символизирующие верность обитателей лагеря королю Эдуарду. В первом ряду я увидел Тоби Локвуда. Он скрестил руки на груди, а на лице его застыло обычное угрюмое выражение.

В одном углу помоста стояла кучка понурых людей, одетых в грязные рубашки или же лохмотья некогда роскошных дублетов. Ноги их были скованы цепями. Подсудимых охраняли несколько солдат в латах, среди которых я заметил Джона Майлса, в шлеме с перьями, свидетельствующем о статусе командира. Взгляд его пронзительных глаз был устремлен в толпу. Я догадался, что ему поручено не только охранять арестантов, но и пресекать возможные беспорядки. В человеке, стоявшем рядом с ним, я, к своему немалому удивлению, узнал Майкла Воувелла. В руках у него была дощечка с прикрепленными к ней листами бумаги. Судя по всему, благодаря своей грамотности бывший управляющий занял среди повстанцев видное место.

Я окинул взглядом подсудимых. На лицах некоторых из них темнели синяки и кровоподтеки. Почти все выглядели обезумевшими от испуга. Леонард Вайтерингтон был в той же самой рубашке, в которой его привезли из Бриквелла, и в потрепанных грязных штанах. Лицо помещика застыло от ужаса, нижняя челюсть отвисла. Глаза мои встретились с голубыми глазами братьев Болейн, хранившими ледяное выражение. Одежда их тоже находилась в самом плачевном состоянии, а лица были усыпаны синяками и ссадинами так густо, что шрам Барнабаса не представлялось возможным разглядеть. Подбородки и щеки обоих покрывала кустистая юношеская щетина. В отличие от всех прочих, близнецы, казалось, не испытывали ни малейшего страха. Один из повстанцев принес с собой веревку с петлей на конце и издевательски демонстрировал ее арестантам, подняв на самодельную пику. Майлс, увидев это, сердито сдвинул брови и сделал шутнику знак прекратить. Приглядевшись к толпе, я заметил, что многие зрители прихватили с собой самодельное оружие.

В центре помоста стоял огромный стол. Глаза у меня буквально полезли на лоб от изумления, когда я увидел, что за ним восседают мэр Кодд и престарелый олдермен Элдрич. Вид у обоих был растерянный и встревоженный. Рядом с ними сидел Уильям Кетт, на губах его играла угрюмая улыбка. Завидев брата, он поднялся и помахал рукой.

«Что ж, посмотрим, чем все это обернется», — подумал я.

Роберт Кетт поднялся на помост. Он сделал нам с Бараком знак занять места за столом, а потом приблизился к краю и обратился к толпе. Как и всегда, речь его удивила меня своей силой и выразительностью.

— Друзья, мы собрались здесь, дабы вершить суд над людьми, которых вы видите перед собой. Все они — богатые землевладельцы. Те из них, кто притеснял своих арендаторов и прочих бедняков, будут подвергнуты справедливому наказанию. Тех же, кто не совершил никаких злых деяний, отпустят с миром. Суд, который состоится сегодня, будет совершен согласно законам, принятым в нашей стране. За этим станет следить адвокат Шардлейк, присутствующий здесь. Хотя он и джентльмен, у меня нет никаких оснований усомниться в его честности и порядочности. Его помощник Джек Барак будет вести записи, которые мы впоследствии передадим представителям короля. Повторяю: тех подсудимых, кого мы сочтем невиновными, отпустят на свободу. Тем же, чья вина будет доказана, предстоит тюремное заключение. Мы специально пригласили отцов города, дабы они убедились, что мы стремимся к торжеству справедливости. — Помолчав несколько мгновений, Кетт продолжил: — Как это ни прискорбно, среди наших людей есть такие, кто, забрав в богатых домах деньги и ценные вещи, столь необходимые для общего дела, оставил их у себя вместо того, чтобы передать командиру своей сотни. Завтра мы разберемся с нарушителями, ибо закон в нашем лагере един для всех.

Улыбки, сиявшие на лицах некоторых повстанцев, моментально погасли.

«Спору нет, Кетт поступил чрезвычайно умно, напомнив этим людям, что каждый из них может предстать перед судом», — подумал я.

Роберт опустился на стул рядом со мной и ударил по столу кулаком:

— Итак, вызывается первый обвиняемый, сэр Уильям Джермстоун.

Солдат подвел к помосту человека средних лет, невысокого и упитанного. На ногах арестанта позвякивали цепи; одежда, как и у его товарищей по несчастью, состояла из рубашки и штанов, грязных и оборванных. Тем не менее во взгляде, который он устремил на нас, светился вызов.

— Кто обвиняет этого человека? — вопросил Кетт.

— Я! — К помосту приблизился мужчина лет тридцати. — Мое имя Ричард Шерман, я фермер из Пуллана. Обвиняю сэра Уильяма в том, что он переложил на плечи арендаторов феодальные подати, выплачивать которые его обязал король. Также обвиняю его в том, что он незаконно захватил общинные земли и огородил их под пастбища.

Еще несколько человек, арендаторов сэра Уильяма, выступили вперед, дабы подтвердить обвинение. Согласно их утверждениям, этот человек постоянно нарушал закон. Кетт спросил у Джермстоуна, что он может сказать в свое оправдание. В ответ тот громко заявил, что не намерен считать судом жалкое сборище мужланов и проходимцев.