— Мы едем собирать грибы, — напомнил Валентинов. — Берем мужика с собой, поим, расспрашиваем, смотрим по обстоятельствам. Гусь — мужик тщеславный, внимание прессы ему льстит. В крайнем случае, выложит информацию под гипнозом. Все предусмотрено!

— Сами его будем гипнотизировать?.. — попутчики осторожно развернулись к незнакомцу с кейсом, сидящему позади.

Бутылку пива незнакомец прятал за пазухой, на собеседников внимания не обращал, в разговоре не участвовал, планов не строил и в бой не рвался.

— Если два незнакомых друг с другом человека с интервалом в сто лет детально описывают одно и тоже, — намекнул Валентинов, — как думаете, это похоже на правду?

— Ты собираешься писать статью или собирать экспедицию? — спросил лысый.

Машина выехала за город и пристала к обочине. Мужики отошли. Человек с кейсом вышел на воздух покурить. На месте остался только шофер «Турасбеста», который читал газету, ел яблоко и слушал музыку в наушнике. Мужики выходили из леса по одному, застегивая ширинки, и тут же подавали руку незнакомцу.

— Чумаков, — представился лысый в телогрейке, доставая сигаретную пачку. — «Вечерние новости».

— Бессонов-Южин, — ответил человек.

— Морозов. Уфолог, — был краток усатый.

— Бессонов-Южин, психотерапевт.

Мужики покурили и поехали дальше.

— Интересуетесь геологическими аномалиями? — обратился уфолог к психотерапевту.

— Нет, — ответил Бессонов-Южин.

Разговор не завязался. Пауза длиною в шестьдесят километров едва не сломила боевой настрой.

— Следующий поворот на Щербаковку, — объявил Валентинов.

Лысый вынул из корзины сверток с провизией, и установил на макушке кепку. Усатый застегнул ватник.

— Сидите в машине, — распорядился Валентинов. — Мы с Яковом Моисеевичем пройдем по деревне. Яков Моисеевич? Я правильно обратился?

— Правильно, — ответил Бессонов-Южин. — Еще правильнее — Яков Модестович.

Настроение психотерапевта насторожило Валентинова, высокомерный тон заставил задуматься: не поторопился ли он? Не стал ли посмешищем, пригласив серьезного специалиста в сомнительный проект? От волнения ли, от желания ли произвести впечатление на партнера, Валентинов понес такую околесицу, что перестал понимать сам себя.

— …Вид, который закончил эволюцию, перестает размножаться с помощью разнополых особей и начинает клонироваться, — рассуждал Валентинов, сопровождая молчаливого Якова Бессонова-Южина к логову Ваньки Гуся. — Понимаете? Твари, которых наблюдал Лепешевский, достигли апогея эволюции, и человек, если достигнет апогея, тоже перейдет на клонирование, тоже перестанет размножаться традиционно. Только тогда нас можно будет назвать венцом творения. На новом этапе развития человек исчерпает себя, как эволюционирующий объект, то есть закончит естественный отбор. Вы понимаете, что это может значить для цивилизации в целом?

— Понятия не имею, — ответил Бессонов-Южин.

— Вы думаете, что мы уже достигли совершенства? А как же девяноста процентов мозгового вещества, которые не задействованы никак? О чем оно говорит?

— У кого не задействованы? — удивился психотерапевт. — У меня все задействовано.

— Вы, наверно, жили за границей?

— Жил, — признался Яков Модестович.

— Я и смотрю, акцент. Как будто родной язык забывать стали.

Валентинов осмотрел собеседника, мужчину средних лет с импортным кейсом из отличной кожи и «Ролексом» вместо хороших российских часов, которые мог себе позволить провинциальный целитель. Одно с другим плохо вязалось в голове Валентинова. Мозговое вещество продолжало эволюционировать. «Часы и обувь, — вспомнил он, — вот что отличает богатого человека». Валентинов обратил внимание на обувь Якова Модестовича. Последний раз он видел такие ботинки на английском менеджере, который устроил выставку европейского дизайна в мебельном ателье.

— Мне важно, чтобы Ванька Гусь сказал правду, — перешел к делу Валентинов. — Я не исключаю, что его кодировали, зомбировали, вложили в мозг заведомо неверную информацию. Сначала я думал, что справлюсь сам…

— Вы правильно сделали, что обратились к специалисту, — поддержал его Яков.

— Как вы работаете с клиентом? Вводите в транс или беседуете по душам?

— Индивидуально.

— Ваша задача на первом этапе — убедить Гуся, что мы не враги. Не захочет дать интервью, пусть покажет грибные места. Водка есть, закуска найдется… Вот, — он заметил здание с крашеным фасадом, — дворец культуры, где началась история. Желаете войти?

Валентинов пихнул дверь, запертую на замок.

— Вам что нужно? — спросила женщина с ведром у колонки.

— А что, матушка, сторож ваш, Иван, сегодня не на работе?

— Обойдите двором и спуститесь в котельную, — сказала женщина. — Идите прямо по тропе, увидите прореху в заборе… напротив прорехи вход.

Валентинов манерно поклонился.

— Пришли, — сказал он, увлек психотерапевта во двор, но у двери каптерки притормозил. — Я здесь, — предупредил Валентинов, — если что — зовите на помощь…

Яков Модестович нащупал лестницу вниз и дверь в подсобку, которая не была заперта, но Ванька Гусь не приветствовал гостя.

— Ты кто? — спросил он. — Стоять! — Бессонов-Южин остановился, но на вопрос не ответил. Он не знал, что сказать нервному человеку, чтобы успокоить его. — Отвечать, когда спрашиваю! — приказал хозяин каптерки. — Пристрелю, сука… будешь молчать! — оружейный затвор щелкнул в темноте.

— Если попадешь… — ответил Бессонов-Южин.

— Ты кто?

— Человек, который пришел к тебе.

— Кто послал?

— Сам пришел.

— Оружие есть?

— Есть. Но я пришел не стрелять.

В углу маленького, слепого помещения послышалась возня. Чиркнула спичка, осветила заспанное лицо мужичка, одетого в майку и тренчи. Подмышкой мужичок держал обрез, с которым его предки бегали по лесам в поисках кабанов и контрреволюционеров. Свеча озарила скошенный потолок под лестницей, столик, заставленный грязной посудой.

— Мент что ли?

Бессонов-Южин достал из-за пазухи непочатую бутылку пива. Хозяин прищурился, вытер о штаны стакан и подвинулся, приглашая гостя к столу.

— Пришел — садись, — сказал он, — выставляя на стол банку мутного самогона.

— Я не пить к тебе пришел.

— Мать твою… — выругался Гусь. — Брезгуешь со мной выпить?

— И не ссориться, — Бессонов-Южин достал из кармана спичечный коробок и Гусь умолк. В коробке, на свернутом куске поролона блестел камень, словно капля крови, наполненная сакральным светом, живая и яркая, как звезда. — Я пришел к тебе, последнему хранителю очага, чтобы отдать святой камень.

Ванька Гусь икнул.

— Мать твою… — повторил он. — Тот самый… — «Хранитель» откупорил бутылку с пивом и лил в себя жидкость, пока не захлебнулся.

— Помнишь что это?

— «День Земли», — ответил Иван, откашливаясь. — Мой что ли? Чо? Правда, мой?

Встревоженный Валентинов вышел навстречу Бессонову-Южину, но вопрос задать не успел. Вслед за Бессоновым из каптерки вылетел Гусь, заметил Валентинова, шарахнулся за угол.

— Иван! — кинулся за ним Валентинов, но увидел обрез. — Иван, стой! Поговорить надо! Ты, псих! Погоди! — Гусь нырнул в кусты, выскочил с другой стороны оврага и скрылся за огородами. — Иван!!! — закричал Валентинов и побежал вдоль оврага.

Психотерапевт вернулся к машине один.

— С обрезом? — удивился усатый. — Больной что ли? Женька, — обратился он к водителю, — доедь до поста, скажи, что тут дела такие творятся… Надо же!

Мужики вытащили из автобуса на траву корзины и закурили в ожидании Валентинова. В услугах психотерапевта Бессонова-Южина уже никто не нуждался, но Яков Модестович, сделав дело, присоединился к общему перекуру. Даже Женька-водитель не тронулся с места, пока грибники не обсудили провал операции. Валентинов не возвращался. Товарищи в телогрейках решили постовых не ждать, взяли корзины и сами отправились на поиски друга.

— Садитесь, — предложил водитель Бессонову-Южину, — подброшу до города. Серьезно, садитесь, Яков Модестович…