— Обиделся, да? — спросил он. — За что обиделся? За то, что я сказал правду? Что обидного было в моих словах? Ничего обидного не было!

— Заткнись и молчи, — приказал Оскар.

Он остановил такси, и Эрнест послушно залез в машину. Он не позволил себе открыть рот, даже когда Оскар заспорил с водителем. Даже когда Оскар готов был с водителем драться, граф не напомнил о своем присутствии, только нахмурился, слушая спорщиков.

— Какой тебе порт? — злился таксист.

— Первый день работаешь, город не знаешь?

— Какие яхты? Что ты мне голову морочишь?

— Не твое дело, какие яхты! Слово «порт» понимаешь или русский язык забыл дома?

Рассерженный таксист вышвырнул ездоков из машины.

— Вон твой порт, — он указал на мачты, торчащие из-за бетонного парапета. — Иди и не морочь мне голову! Идиот!

Таксист уехал. Лицо Эрнеста приняло виноватое выражение. Оскар издалека узнал «Рафинад». Огромный и ужасный «кусок сахара» среди прогулочных яхт, был похож на айсберг, на большую белую акулу, заплывшую в домашний аквариум. Всем своим видом он нарушал физические законы природы и здравого смысла. Оскару казалось, что «Рафинад» слегка накренился на бок, потому что уперся в дно килем.

— Ты сказал заткнуться, — оправдывался Эрнест, — я и заткнулся. Не злись, лучше посмотри, что я принес, — он достал из кармана пузырек с порошком и потряс у Оскара перед носом. — Я пошел в аптеку и заказал лекарство по рецепту Гургеныча. Это еще лучше, чем то, что выписал я. Поедем к девочке, поможем ей, и, может быть, тогда ты поймешь, что я совсем не собирался тебя обидеть. Вот… дата изготовления, — пояснил Эрнест, — а это срок годности.

— Нет, меня не только таксисты в этом городе держат за идиота…

— Ну, хорошо, срок годности — это я перегнул, — принял упрек юный граф. — Я просто подумал, что ты за нее беспокоишься, и нужно поторопиться.

— Поклянись, что ты приехал ко мне, а не Натану… голову морочить.

— Клянусь! Иначе стал бы я позировать у балкона? Я рассчитывал, что ты все-таки выйдешь. Я не виноват, что Натан вышел раньше тебя.

— Тогда зачем ты пришел в его дом?

— Чтобы ты поскорей спустил меня с лестницы. Оскар, я ведь здесь стихийный инохронал на очень длинных подтяжках. В любой момент отдернусь со всеми пуговицами. Зачем народ пугать? Я вел себя так, чтобы мы скорее ушли.

— Что ты сделаешь с пуговицами?

— Отдернусь, — повторил граф. — Но я вернусь, просто мы потеряем время. Я явился к тебе сейчас, чтобы показать: я тоже что-то могу. И я не шутил, когда говорил, что мы необходимы друг другу. Не смотри на меня с укором, потому что пока еще ты ничему меня не научил. Но ведь научишь, правда? Я бы попросил Натана, но Мирка мне запретила. Пойдем на борт, ты увидишь, как классно я вожу яхту.

— Сначала я дам тебе урок хороших манер, — сказал Оскар и развернул малыша лицом к «Рафинаду». — Смотри и запоминай! Чтобы я такого бреда больше не видел! На яхте есть кнопка визуальной маскировки. Густав показал, где она находится? Или мне показать?

— Я думал…

— Если б ты подумал, то понял, что проявил неуважение к людям, которые не обязаны наблюдать абсурд. Посмотри, ужаснись и запомни, как не надо ставить лодку у пристани, — сказал Оскар, повторяя рукой наклонную линию палубы относительно горизонта.

— Да, здесь не хватает глубины для этого класса яхт, но я не хотел, чтобы ты промахнулся, когда будешь подниматься на борт!

— Не надо считать меня дураком. И выключи свой дурацкий зеленый фонарь! Как-нибудь не пропаду без него!

— Как скажешь, — согласился молодой граф.

Больше всего на свете Оскара раздражало название новой яхты, но мнения спонсора никто не спросил. Сначала не было времени спорить с графиней, потом появились другие, более важные темы, а сейчас… не только спорить, даже разговаривать стало не о чем. Оскар ушел в каюту, когда вода перестала быть видной под днищем судна, воздух напитался влагой и «Рафинад» растворился в нем, как мираж. Оскару показалось, что лодка плыла под водой, расправляя жабры, а шторм, бушующий на поверхности океана, ритмично качал ее «сахарные» борта. Теннисный мячик выпрыгнул из шкафа, стал кувыркаться от стены до стены. Оскар ухом не повел, когда волна стукнула в иллюминатор соленой пеной. Он думал над проблемой, которая не имела решения, и его качало между двух крайностей. Оскару не хотелось жить, но он не мог шагнуть в ад, не понимая, что за грех тяготит его душу.

— Надо показать тебя хорошим врачам, — сказал граф. — Плохо выглядишь.

— Я сойду в Сен-Тропе, а ты вернешься в форт и останешься там до тех пор, пока я не решу, что делать.

— Мы сойдем в Сен-Тропе, — уточнил малыш. — Я должен убедиться, что вакцина работает, потом… как я узнаю о твоем решении, если буду в форте? Потом мы с тобой сядем и все обсудим.

— Если ты не будешь слушаться, негодный мальчишка, если каждый раз будешь спорить со мной, убирайся к мамочке играть в теннис!

— Конечно, я буду слушаться, — пообещал граф. — За кого ты меня принимаешь?! Когда ты даешь советы по делу, я всегда тебя слушаю.

На пристани Оскар не задержался и лишней секунды. Он боялся, что граф раздумает и помчится за ним. Быстрым шагом он вышел к дороге, но долго ловил такси, а когда, наконец, поймал, увидел Эрни на заднем сидении. Оскар сделал вид, что не заметил юного графа. У него не осталось ни сил, ни желания воспитывать мальчишку.

Шофер привез их к двери закрытого магазина, похожего на разграбленный винный погреб: драные стены, тесные комнатушки, подвал, заваленный фрагментами манекенов и отслужившим век торговым инвентарем. Им не сразу открыли дверь. Рабочие, белившие стены, не понимали английский. К слову сказать, они и французский понимали с трудом, просто один из них слез со стремянки и взялся проводить гостей до двери кабинета, где грустный Даниель сидел на сундуке перед стопкой бумаг и созерцал, как по стене ползет мохнатый, жирный паук.

— Все надоело, — сказал Даниель. — Возвращаюсь в Париж. Там постоянная клиентура, а здесь что? Проходной двор. Нет, это была глупая идея, продать парижскую лавку.

— Я привез лекарство для Лизы.

— Хорошо.

— Что случилось? Ты разорился? Имущество идет с молотка? Тебя осаждают кредиторы?

— Хуже, — ответил Даниель. — Я разочаровался в жизни.

— Я тоже.

Даниель вопросительно посмотрел на Оскара, но вопрос задать не успел, потому что Эрнест открыл дверь.

— Подожди в коридоре! — сказал Оскар, и дверь закрылась, но разговор не возобновился. Даниель загрустил на развалинах будущего директорского кабинета. Он привез из Парижа осеннюю коллекцию, но не распаковал ни одной коробки. Рабочие залили их белой краской, закрыли в одной из подвальных коморок и потеряли ключ. — Едем, — предложил Оскар. — Надо проверить вакцину.

— Куда?

— К Ханту твоему, куда же?

— Хант в Калифорнии. Продал дом и уехал.

— Давно?

— Уж с полгода.

— Зачем же он писал Серафиме?

— Это я написал письмо, — признался грустный хозяин бутика. — Соскучился. Серенького захотелось повидать.

— А Лиза где? — испугался Оскар. — В приюте?

— Нет, с ее проблемами в приют не берут.

— Отослал в Калифорнию?

— И отцу не нужны проблемы. Сначала он хотел их забрать, но потом передумал. Человеку свойственно менять решение. Разве нет? Хант считает, что заслужил свое место в аду. Никакие благие поступки ему не помогут, стало быть, не стоит выпендриваться. Можно расслабиться и дальше получать от жизни удовольствия. Чтобы приютить ребенка с проблемой, надо иметь хотя бы жилье, а от имущества Юргена угла не осталось. Все ушло. Мало того, у нашего героя не осталось ни грамма совести.

— Даниель! Где Лиза?

Молодой человек перестал пасти паука и направился к двери. Оскар вышел за ним в коридор, где невозможно было разминуться с графом. Даниель поздоровался с юношей так, словно сто лет его знал. Втроем, в затылок друг другу, они поднялись по узкой лесенке, прошли через торговый зал, через склад, заляпанный побелкой, и снова углубились в подвал. Даниель открыл ключом дверь и встал на пороге, потому что троим мужикам внутри не хватало места. Потолок каморки подпирал шкаф, инкрустированный перламутровой мозаикой. Серебряное зеркало шкафа почернело от времени и средиземноморского климата. В углу приютился ночной горшок. У крошечного окошка под потолком располагался антикварный журнальный столик с грязной коньячной рюмкой и конфетными фантиками. У столика стояло кресло неимоверных размеров, из-за которого в тесную комнатку невозможно было войти. К слову сказать, в ней трудно было даже стоять в полный рост. Оскару показалось, что Даниель отворил портал в прошлый век, только неразрешимая загадка не давала ему покоя: ни шкаф, ни кресло никаким образом невозможно было протиснуть в узкую дверь, не говоря о том, чтобы пронести все это добро по коридорчику с тесными лесенками и частыми поворотами. Эту задачу Оскар предпочел не решать, чтобы не сойти с ума.